Прошла ещё одна ночь, а утром она проснулась на руках у Мудрой Женщины. Страшилище исчезло; на неё смотрели небесно-голубые глаза. Она заплакала и прижалась к тёплой груди. Чем больше она прижималась, тем нежней обнимали её сильные руки.

Через какое-то время Мудрая Женщина отнесла её в домик, помыла в источнике, одела во всё чистое, напоила и накормила. Потом подозвала к себе и торжественно промолвила:

— Агнес, не думай, что ты уже здорова. Да, ты себя стыдишься, но причина для стыда ещё есть. Когда ты тут поживёшь и будешь хорошо вести себя, ты можешь снова возгордиться. Следи за собой. Я ухожу, а дом оставляю на тебя. Пока меня нет, делай всё, как я сказала.

Сказала она Агнес всё то, что говорила Розамунде, с одной лишь разницей — ей она позволила ходить в зал с картинами и показала вход, уже не скрытый часами. Потом она ушла, заперев за собой дверь.

Оставшись в одиночестве, Агнес принялась за уборку. Она растопила очаг, сбрызнула водой постель, протёрла окна изнутри (снаружи они всегда были чистые), а когда со всем этим управилась, нашла обед, такой же, как дома, но получше. Наевшись, она пошла посмотреть на картины.

К этому часу зашевелились прежние её чувства. Она хорошо поработала и снова о себе возомнила. Как ни странно, люди гордятся, если хоть один раз выполнили свой долг. Те, кто всегда его выполняет, видят в том не больше заслуги, чем в ежедневном обеде. Если ты собой гордишься, это значит, что ты очень мало делаешь и совсем не видишь, как это плохо.

Словом, Агнес стала охорашиваться, забыв о самодовольном страшилище и не думая о том, что ведёт себя точно так же. Вот в каком расположении духа вошла она в зал.

На первой картине она увидела площадь, а в глубине её — мраморный дворец с великолепной лестницей. Между дворцом и площадью был двор, мощённый мраморными плитами; в него вели бронзовые ворота, у которых стояли стражи в пышных одеждах, а на воротах висел большой лист, испещрённый золотыми буквами, такими большими, что Агнес смогла их разобрать. Вот что она прочла:

«Мы, король такой-то, повелеваем с этого дня и до дальнейших распоряжений немедленно отводить во дворец любого беспризорного ребенка. Тот, кто ослушается повеления, будет обезглавлен».

Сердце у Агнес громко забилось, щёки вспыхнули.

«Неужели есть такой город? — подумала она. — Я бы немедленно туда побежала. Вот где нашлось бы место для моего ума!»

Потом она увидела картину, которой пленилась Розамунда, — то самое место, где отец пас своё стадо. Прямо за этой горой — их домик, там она родилась, оттуда её унесли.

«Да, меня плохо знали, — подумала она, — никто не догадывался, какой я могла бы стать. Вот попади я во дворец к этому мудрому королю, я бы им показала! Была бы знатной-раззнатной дамой… Тогда бы они поняли, какая я хорошая. Уж я бы не забыла своих бедных родителей, не то что некоторые! Уж я-то была бы щедрой и доброй, не то что эти капризные гордячки, про которых пишут в книжках!»

Подумав так, она презрительно отвернулась от своих родных мест, встала перед дворцом и уставилась на него, раздуваясь от самодовольства. Теперь она была гораздо хуже принцессы. Мудрая Женщина дала ей жестокий урок, которого та бы не вынесла, и она его поняла, но снова стала хуже прежнего. Да, страшилище исчезло с глаз и из ума, но затаилось в сердце, где его и не заметишь, хотя именно там оно ближе всего. Мудрая Женщина его выманила, чтобы Агнес увидела себя; но оно снова притаилось внутри.

Налюбовавшись вдоволь и совсем уж загордившись, Агнес удостоила взглядом и родные места. «Какое убожество! — сказала она самой себе. — То ли дело этот дворец!»

Тут она заметила на картине то, чего не видела прежде, и вгляделась в неё. Девочка выкладывала через ручей мостик из камешков.

«Да это же я! — подумала Агнес. — Именно это я всегда и делала. Нет, не я! Она курносая! Просто платье моё. А места — те самые. Честное слово, я вижу дым из нашей трубы! Как там, однако, скучно, грязно, безобразно. Не жизнь, а тоска».

Она снова повернулась к дворцу, и тут случилось что-то странное: вторая картинка отступала, эта — приближалась и обретала объём. Через несколько минут Агнес радостно вскрикнула и сказала вслух:

— Так я и знала, всё настоящее! Эта ведьма просто приделала раму, чтобы я туда не пошла и не стала какой-нибудь графиней. Ну, я ей покажу! Король велит её казнить — он ведь очень любит бедных, беспризорных деток. То-то полюбуюсь на её уродливую голову. Она же меня обидела! Уйду и не спрошусь!

Но именно в эту минуту она услышала: «Агнес!» — и, стараясь выглядеть попримерней, пошла обратно, в комнату. Мудрая Женщина оглядывала дом, проверяла её работу, а теперь взглянула на неё, да так, что Агнес потупилась, чувствуя, что та читает её мысли. Женщина тем временем ни о чём не спросила, но заговорила о её работе, что-то похвалив (Агнес раздулась от гордости), а в чём-то поправив (Агнес обиделась). Преподавая свой урок, она словно и не замечала, что чувствует ученица.

Когда она его закончила, можно было и не читать мыслей, всё вышло на поверхность, отразилось у Агнес на лице, ведь лицо — поверхность души. Пока это не исчезло, женщина схватила зеркальце, и несчастная девочка увидела себя — истинный образ жалкой кичливости и глупой злобы. От ужаса она закричала, да так, что женщина пожалела её, посадила себе на колени и серьезно, нежно заговорила с ней о том, как важно сокрушать всё то уродство, которое исходит из сердца, обезображивая лицо.

А что же делала Агнес? Никогда не поверите. Чем думать об уродстве сердца, она прикидывала, как бы получше следить за лицом, другими словами — научиться загонять всё дурное обратно. Да, она собиралась быть не только гордячкой, но и лицемеркой.

Мудрая Женщина осторожно опустила её на вересковую постель, и она уснула, а приснился ей страшный сон про Собственную Персону.

Утром она не встала, не начала уборку, но лежала и думала. Сон свой она не поняла и, вспоминая слова Мудрой Женщины, рассуждала так: «Если я здесь ещё побуду, мне будет плохо. Я просто в рабстве. Ведьма показывает днём всякие ужасы, чтобы они мне ночью снились. Если я не убегу, эта голубая тюрьма и мерзкая девочка вернутся, а я рехнусь. Как бы я хотела найти дорогу в королевский дворец! Пойду-ка посмотрю на картину, только оденусь. Может, это — и не картина… А работа подождёт. Пусть ведьма сама убирает, я не обязана».

Агнес вскочила, побыстрей оделась и побежала в зал. Женщины нигде не было, а картина была на месте, с мраморным дворцом и золотыми буквами на медных воротах. Агнес стояла, смотрела, и ей всё больше казалось, что сквозь дыру в стене виден настоящий город, настоящая площадь, настоящий дворец. Она переступила раму; ветер коснулся её щеки, сзади захлопнулась дверь. Вот и свобода! Ах, какая там свобода, если внутри — уродливое созданье…

Внезапно разразилась гроза, загромыхало, засверкало, хлынул ливень, Агнес бросилась ничком на землю, закрыла лицо руками и лежала, пока гроза не утихла. Когда её пригрели первые лучи, она встала. Далеко на горизонте мерцал город.

Не обернувшись, она кинулась к нему со всех ног, падая, поднимаясь, спеша.

Жена пастуха отнесла Розамунду домой, выкупала её в той лохани, в которой стирала бельё, дала ей хлеба с молоком, а потом уложила в кроватку Агнес, где принцесса и проспала остаток дня и всю ночь.

Открыв глаза, она увидела совсем уж бедный домик, пустой и неприютный. Но она так намучилась, намёрзлась, наголодалась, устала, что ей было не до обычных капризов, и она просто радовалась, что страхи, голод и холод позади. Однако она не подумала, что за всё это надо бы чем-то отблагодарить.