-Ли! Иди сюда! Быстрее! А сейчас слушай меня внимательно и ничему не удивляйся.

  -Товарищ Эсслер! Будешь опять предлагать бандитам сдаться или уж сразу начнем? Со всей революционной беспощадностью! Одним пламенным ударом под корень изведем под корень проклятую гидру контрреволюции!

  -З-знаете, товарищ Окунев, я думаю, что предложить им сдаться все-таки стоит. Нужно ли с-спешить с открытием огня? Могут пострадать и другие, невинные г-граждане. Наши, советские. В квартире ведь всего один мужчина и две женщины. Разве они способны оказать серьезное сопротивление? Вот как вы с-считаете?

  -Две бабы и мужик против взвода с пулеметом? Да какое там сопротивление! Обоссались, небось, уже от страха, да по углам дрожат. Молятся богу своему поповскому!

  -Вот и-именно, товарищ Окунев, т-там две напуганные женщины. Один, всего один мужчина. Они нас видели - занавески шевелились на окне и они, я уверен, понимают, что сопротивляться органам ГПУ бесполезно. И эта, молодая девушка по имени Елена, по мнению товарища Останина не производит впечатление глупой дурочки. Так что я все же предложу им сдаться, но вы будьте начеку и не утрачивайте революционной бдительности, товарищ Окунев! От азиата можно ожидать пакости. Он ведь, вроде бы, японец? А эти, знаете ли, способны, да, с-способны на поступок.

  -Ну, дело ваше, товарищ Эсллер, но я все-таки бы сначала дал бы очередь из 'максимки' по окнам. Для порядка. А потом можно и поговорить.

  Эсслер не ответил, промолчал, передвинул громоздкую кобуру, еще раз поправил очки. Вчера он их сломал и теперь, намотанная на дужку тонкая проволока ему несколько мешала, доставляя ощущение дискомфорта. Сделал несколько шагов вперед, проваливаясь по голень в рыхлый снег, сложил ладони рупором у рта:

  -Е-елена Д-доможирская! С вами говорит с-сотрудник Петроградского отдела ГПУ Роберт Эсллер! Я п-предлагаю вам сдаться органам социалистического порядка! Б-будьте благоразумны, выходите!

  Подождал немного, глядя на окна квартиры, пожал плечами, развернулся. Но шаг назад сделать не успел, форточка в окне открылась и звонкий девичий голос громко поинтересовался:

  -А горячее питание будет?

  -П-простите, не п-понял?

  -Товарищ Эсллер, но как же так? В таких случаях положено говорить: 'Сдавайтесь! Вы окружены! Сопротивление бесполезно! В плену вас ждет баня, водка и вы получить горячее питание!'. И музыку всенепременно. Я предпочитаю 'Катюшу'. А в конце вы обязательно должны сказать: 'Первым выходит Горбатый!'.

  -К-какой Горбатый? С вами кто-то еще? Вас там четверо?

  -Нас здесь легион, товарищ Эсллер! Полного состава. Так, что? Питание с водкой будет? И 'Катюша'?

  -Г-гражданка Доможирская вы совершаете большую ошибку.

  -Разве? А я уверена, что ошибку совершили вы, когда надели портупею с маузером. Большую ошибку. Что вы здесь забыли, товарищ Роберт Эсллер, что вы тут делаете? Это не ваша страна, не ваша родина, не ваш богом забытый хутор. Вы здесь чужой. И вообще - убирайся к черту, сволочь прибалтийская! Честь имею!

  Последние слова были наполнены такой жгучей ненавистью, что Эсллер даже покачнулся, словно получил удар в грудь кулаком. Снял очки, протер, недоуменно оглянулся на ухмыляющегося Окунева:

  -Глупо как-то все, нелепо..... Какая-то 'Катюша', горбатый..... Может быть, она пьяна? Ну, что же тогда.... Командуйте открыть огонь, товарищ Окунев!

  -Ну вот, давно бы так! А то все разговоры.... Савицкий! А ну-ка заткни пролетарским свинцом эту сучку говорливую!

  Первая очередь раздробила кирпичи над оконным проемом, заставив дробью отозваться тонкое железо водосточной трубы, затягивая все вокруг красной пылью. Вторая ударила ниже, лохматя в щепу фрамуги окна и выбивая стекла. Третьей не было. Маузер 98 в моих руках гулко ударил три раза подряд, пулеметчик ткнулся головой вниз, второй номер ухватился за плечо, с воплем закрутился юлой, вздымая беспорядочно сучащими ногами буруны снега. А щиток надо было ставить на пулемет, товарищи бойцы. Перекатился по полу к английскому пулемету, поймал в прицел поднявшиеся со снега фигурки, опустошил магазин, второй, метнулся обратно, к другому пулемету. Самоубийцы, они что ли? Или, как душманы обкурились? Идут в полный рост, даже не пригибаются. Затворы пулеметов ходили туго, не счищенная смазка горела, заставляя морщиться от едкого марева. Терпи, неженка! Еще один магазин в проем оскалившегося осколками стёкол окна. Выглянул на мгновение, поднимая голову на днищем заваленного на пол дивана. Вроде бы залегли. Фланговый огонь с разных точек заставил упасть в снег наступающих. Нет, двое неугомонных все же ползут. Тогда мы к окну. Холодные ребристые тельца 'лимонок' неловко легли в ладонь, норовя выпасть, оттягивая своим весом руку к низу. Маленькие у меня кисти, изящные заразы! Ручки слабые....

  Кольца запалов пошли туго, рывками, даже прикусил губу от напряжения. Отсчитывать секунды не стал, просто выбросил гранаты в окно. Бабахнуло, ударило по ушам, внесло в комнату мусор, грязь, горячие капли растаявшего снега. Кто-то заорал надсадно, долго, рвя в клочья натянутые струной нервы. Замолчал. Другой, слабый голос потерянно запричитал под окнами: 'Рука! Моя рука! Руки-то нет у меня, товарищ командир!'.

  Есть минут пять! Пока перегруппируются, отойдут от шока, вытащат раненных.....

  -Ли! Что у тебя?

  -Почти готово, госпожа!

  Что-то треснуло, повалилось. Ли выпал из комнаты спиной вперед, болезненно скривился, оттолкнулся всем телом, вновь исчез в сумраке второй комнаты. Давай, самурайчик, давай! Поспеши. Магазин с лязгом встал в горловину пулемета, ствол плюнул короткой, патронов на пять очередью. Выглянул. Ай, как хорошо, что сунулся смотреть сбоку! Свистнуло, ударило один за другим в стену. По вспышкам выстрелов стреляют и хорошо-то как стреляют! Быстро оглянулся на стену - кучно легли, почти нет разброса. Снайпер-самородок объявился тут на мою голову.

  -Ли?!- голос у меня визгливый, перепуганный и бальзамом на сердце краткий ответ на мой жалобный вскрик - Все готово, госпожа!

  Я засмеялся звонко, громко, захлебываясь горьким воздухом, высадил в окно остатки магазина.

  -Ли! Кидай все гранаты в окно!

  Прополз во вторую комнату, встал. Достал из кармана портсигар Туза, прикурил, поднес горящую спичку к свисающему концу провощенного шнура. Спрятался за угол, открыл рот, закрыл ладонями уши.

  Поехали!

  -Значит, две испуганные женщины и один мужик, товарищ Эсллер? Сволочь ты, тварь очкастая! Каких же ты парней сгубил! Каких бойцов! А, бля! Гады, гады, гады! Ненавижу!

  -Что вы себе позволяете, товарищ Окунев? Немедленно прекратите истерику и держите себя в руках! Вы сотрудник ГПУ и командир! На вас смотрят ваши бойцы! Которые шли в атаку как на параде! Сами!

  -Бойцы?! На параде? - Окунев единым движением оказался рядом с Эсллером, ухватил черными, окровавленными пальцами за отвороты куртки, сильным рывком притянул к себе - Это не бойцы! Это братки мои! Кровные! Я с ними пол России прошел! Я с ними Антонова давил, Унгерна, генерала Молчанова по степям гонял! Всю контру к ногтю! Вот так! - грязные пальцы сжались в тяжелый кулак - А ты их под пулеметы, под гранаты! Две женщины, две женщины..... Да ты контра, товарищ Эсллер!

  Левой рука Окунева отпустила кожу куртки, зацарапала ногтями по коже кобуры. Щелкнул предохранитель маузера, укороченный ствол ткнулся в ему живот.

  Рука безвольно опустилась, Окунев осел с размаху на подножку 'паккарда', с рассеченного осколком гранаты уха непрерывной струйкой текла кровь. Губы беззвучно шевелились, повторяя лишь одно: 'Так значит? Так? Своих стрелять? Гад, какой сучий гад! Гад!'.

  Эсллер одернул куртку, неловко сунул маузер обратно в кобуру. Обошел машину, зашагал к дому. Сперва обходил многочисленные красные пятна на черном снегу, потом пошел прямо по ним, сворачивая в сторону, только когда на его пути стали попадаться истерзанные пулями и осколками тела в серых шинелях. Много тел. Больше половины.