Рядом с Кукушкиным устроился электрик, он же корабельный художник Евгений Парфентьев. Он рисовал в углу листка фигуру наблюдателя на мостике. Наблюдатель получился чуть похожим на старшину 2-й статьи Ивана Харитонова.

Харитонов же в это время готовился к заступлению на вахту. Он с трудом натянул дождевик поверх ватной куртки. Потом надел длинные резиновые сапоги, плотнее завязал шапку-ушанку.

Подошло время смены, и Харитонов полез на мостик, предварительно спросив разрешения у вахтенного офицера. Его предшественник краснофлотец Максименко неторопливо сообщил, каким курсом идет лодка, направление и силу ветра, посетовал на плохую видимость и сильные снежные заряды, после чего с облегчением нырнул в рубочный люк. А Харитонов, взобравшись на площадочку, специально устроенную для сигнальщика-наблюдателя, окинул острым взглядом горизонт, пытаясь рассмотреть сквозь густую пелену висящего над морем тумана зыбкую поверхность моря.

Вахтенный офицер лейтенант Захаров чувствовал себя на мостике тревожно. Его не очень успокаивали однообразные доклады Харитонова: «Горизонт чист». Какой уж тут горизонт, когда видимость всего два кабельтова. А что там дальше, в тумане? Какая невидимая опасность подстерегает подводную лодку? И командир почему-то долго не выходит на мостик. Все-таки, когда он рядом, на душе спокойнее.

— Мина, правый борт десять, дистанция два кабельтова!

Голос у Харитонова громкий и твердый. Захаров метнулся к ограждению мостика, увидел медленно выплывающее из тумана черное пятно, крикнул рулевому:

— Лево на борт!

— Есть, лево на борт!

О мине доложили в центральный пост. Раскачиваясь на высокой волне, зловещий шар приближался, увеличиваясь в размерах.

— Мина на траверзе, — доложил Харитонов как полагается, хотя вахтенный офицер видел это и сам.

Захаров прикидывал на глаз расстояние — не забросит ли мину волной на лодку… Нет, отвернули вовремя. Молодец сигнальщик! От сердца отлегло.

В этот момент на мостик вышел командир. Захаров подробно доложил обстановку и принятые им меры. Столбов проводил глазами мину, которая уже уходила за корму, похвалил верхнюю вахту за бдительность и расторопность. Потом склонился над люком и крикнул в центральный пост нижнему вахтенному:

— Передайте по отсекам: за бдительное несение вахты старшине второй статьи Харитонову, обнаружившему плавающую мину в плохую видимость, объявляю благодарность и ставлю его в пример.

Пришлось мичману Кукушкину в уже готовый боевой листок подклеивать новую заметку. Она очень хорошо подкрепляла призывы к бдительности. И то, что нарисованный Парфентьевым сигнальщик чуточку походил на Харитонова, тоже оказалось кстати.

Впрочем, встреча с миной была все-таки будничным событием. А на следующий день плавания нас ждал праздник. Наступило 23 февраля.

Красная Армия и Военно-Морской Флот отмечали свою 24-ю годовщину в обстановке жестоких боев с немецко-фашистскими захватчиками. И все же это был праздник. Он напомнил о славных традициях советских воинов, о победах, которыми начали свою героическую историю Вооруженные Силы первого в мире государства рабочих и крестьян. Нашего государства. Нашей Родины. История, традиции укрепляли веру в то, что фашистам не сломить советских людей, что и в этой войне не на жизнь, а на смерть окончательная победа будет за нами.

Экипаж «четыреста второй» готовился торжественно отметить этот праздник. С утра свободные от вахты навели чистоту в отсеках, побрились, а кое-кто даже ухитрился погладить форму одежды первого срока.

Мы с комиссаром тоже занялись своим туалетом. Попутно вспоминали о том, как проходил этот день в предвоенные годы — торжественный подъем флага на кораблях, праздничные приказы…

— Надо бы постараться принять по радио приказы Народного комиссара обороны и Наркома Военно-Морского Флота.

— Хромеев и Васильев занимаются этим, — ответил Николай Афанасьевич.

Едва он проговорил это, как в отсек вошел радист Васильев. Он протянул комиссару толстую конторскую книгу, в которую радисты записывали принятые по радио сводки Информбюро, и доложил:

— Все записали. И приказы, и последние известия.

— Очень вовремя, — обрадовался Долгополов, — большое спасибо.

Внимательно прочитав записи, мы с комиссаром пошли по отсекам проводить беседы.

Краснофлотцы и старшины уже ждали. Каждый хотел знать о событиях на фронтах, каждого волновали известия с Большой земли. Подводники сосредоточенно слушали правдивые и суровые слова из приказа Наркома: «Врагу нанесены серьезные удары, но мы не должны успокаиваться, враг еще силен… Мы знаем, что победа не приходит сама, ее надо завоевывать в упорных боях».

Жгучая ненависть подводников к врагу была ответом на сообщения Советского информбюро о неслыханных зверствах гитлеровцев на нашей земле.

Рулевой Николай Максименко достал из кармана мятый треугольник письма.

— Разрешите прочитать. От сестренки получил перед походом.

Голос у него срывался, на глазах блестели слезы. «Когда пришли к нам немецкие гады, — читал срывающимся голосом Максименко, — они надругались над нашей мамой. Нет теперь у нас больше мамы. Мы похоронили ее. Если бы ты знал, что творят немецкие разбойники! Уму непостижимо. Все забрали, до последней нитки, что не могли увезти — сожгли, разрушили.

Мы остались холодные и голодные. Теперь, после нашествия дикарей, не осталось у нас ни хлеба, кур, ни картофеля. Будь они прокляты, презренные фашисты! Зверь, самый подлый зверь на двух ногах. Коля! Бейте гадов! Отомсти за смерть нашей мамы, за наши мучения, за наши слезы».

Спокойно все это слушать было невозможно. Старший краснофлотец Данилов вскочил с места:

— Я клянусь, что не пожалею своей жизни, чтобы отомстить за пролитые слезы наших родных и близких. Да, мы знаем, что победу надо завоевывать в упорных боях. И фашисты почувствуют, что у нас хватит сил для их полного разгрома!

Клятву Данилова поддержали все, кто находился в отсеке.

— Дали фашистам под Москвой, и еще дадим!

— За всех наших матерей и сестренок!

— Мы еще искупаем гадов в Ледовитом океане!

Потом разговор пошел о боевых делах североморцев. Назывались имена прославленного летчика Сафонова, морских пехотинцев сержанта Кислякова и краснофлотца Сивкова. И конечно же своих товарищей-подводников.

Речь о героях корабля особенно интересовала пятерых молодых краснофлотцев, которые были новичками на «щуке» и впервые участвовали в боевом походе. Это о них беспокоился на партийном собрании комсомольский секретарь Васильев. Да и ветераны лодки с удовольствием вспоминали различные эпизоды предыдущих походов. В центре этого разговора, вполне естественно, находилось все, что было связано с потоплением первого вражеского корабля, когда экипаж «Щ-402» открыл боевой счет подводных сил Северного флота.

Сейчас, через много лет, трудно воспроизвести этот коллективный рассказ подводников о своем корабле.

Помню только, что получился он интересным и произвел на новичков большое впечатление.

Разговор о боевом пути корабля начался издалека, с первого дня войны, когда «четыреста вторая» находилась в заводском ремонте. Выйти в море она пока не могла, но ее экипаж включился в боевые действия сразу.

Первыми вступили в бой с ненавистным врагом подводники (слева направо) М. Горожанкин, А. Мельников, А. Бахтиаров и Г. Данилов. Огнем управляет лейтенант Н. Захаров

Еще не было объявлено о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну, а над Полярным раздался рев сирен воздушной тревоги и из-за сопок показалось несколько вражеских самолетов. Торпедисты секретарь партийной организации Алексей Бахтиаров и Арсений Мельников, мотористы Михаил Горожанкин и Григорий Данилов бросились к орудию и немедленно привели его в готовность к стрельбе.

Вокруг загрохотало. Стреляли зенитчики с берега и с находившихся поблизости кораблей. Вели огонь по самолетам и подводники «четыреста второй» под руководством лейтенанта Николая Захарова.