Менэк кивнул.

– Пойдем ко мне в кабинет, – сказал он мне. – Малиган ушел. Я хочу поговорить с тобой насчет работы, которую хочу тебе поручить. Не трудись одеваться, если уж Кити терпела рядом с собой полуодетого мужчину, я и подавно могу это сделать.

Я пошел за ним по коридору в кабинет. Он закрыл дверь.

– Садись поближе к огню, – сказал он и налил в стакан чего-то крепкого. – Выпей-ка. Ты, наверное, не возражаешь против итальянского коньяка?

– Я вроде привык к нему, – сказал- я.

Он не переставал следить за мной, когда я поднес стакан к губам и выпил. Его серо-стальные глаза находились в постоянном движении, словно ему было трудно смотреть на что-нибудь дольше секунды. Кисти рук у него были узкие и длинные, и, когда он не барабанил пальцами по ручке кресла или не ерошил густые жесткие волосы, они просто бессильно свисали вниз. Я чувствовал всю невыгодность своего положения, сидя вот так, в одних штанах и в одеяле. Менэк залпом выпил свой стакан и налил себе еще.

– Отрава, – сказал он, – но все-таки лучше, чем ничего. Если бы не этот таможенный катер, мы бы сейчас пили французский коньяк или шампанское. Черт бы их всех подрал. – Он наполнил мой стакан. Спиртное действовало согревающе.

– Как твоя фамилия? – внезапно спросил он.

– О'Доннел, – сказал я. – Джим О'Доннел. Менэк бросил на меня ироничный взгляд:

– Ирландец небось, а? – Он засмеялся. – Странное дело, почему это вы выбираете себе непременно ирландские имена? Считаете, верно, что они соответствуют этому роду работ. Есть у меня один парень по фамилии О'Греди, а уж такой типичный кокни, что дальше некуда. – Он пожал плечами. – Есть у тебя опыт работы в шахте?

– Довольно основательный, – сказал я. – Начал работать под землей в канадских Скалистых, когда мне было шестнадцать. Сейчас мне тридцать два, и если вычесть четыре года армии, то я работал в шахтах непрерывно – на разных золотых приисках Кулгарли в Австралии, некоторое время в Малайе на оловянных, а потом на угольных в Италии.

– Взрывное дело тебе знакомо?

– А как же, – сказал я. – Когда трубишь в шахтах двенадцать лет, всякое приходится делать, всего понемножку.

Он кивнул, как бы удовлетворенный моим ответом. Его пальцы снова отбивали дробь на ручке кресла.

– Ты понимаешь, чем мы тут занимаемся? – Это был скорее не вопрос, а утверждение, и он не сводил с меня настороженного взгляда.

Я поднял свой стакан.

– Пожалуй, да, – сказал я. – Незаконный ввоз спиртного.

Он кивнул и протянул мне через стол листок бумаги.

– А что, если я скажу, что не хочу в этом участвовать? – сказал я.

Он резко обернулся ко мне.

– У тебя нет выхода, – рявкнул он. – Уясни это себе с самого начала. Я не шутил, когда мы тут говорили при Малигане. Ты здесь, с нами, и не уйдешь отсюда, пока не выполнишь работу, которая мне нужна.

– Это не лучший способ заставлять человека работать, – сказал я ему.

Сначала он ничего не ответил. Просто сидел и смотрел на меня. Меня пугали его глаза. Когда смотришь человеку в глаза, то в большинстве случаев ты входишь с ним в контакт, чувствуешь его настроение, даже если не догадываешься о том, что он думает. А вот у Менэка глаза были совсем другие. Они не говорили мне решительно ничего. Я видел такие глаза у животных, в особенности у собак. Очень часто, когда ты знаешь, что собаке нельзя доверять, у нее в глазах появляется именно такое выражение – захлопывается какая-то дверца, и ты не можешь проникнуть внутрь. Вот такие глаза были у Менэка.

– Послушай, – вдруг сказал он, – ты пришел сюда, не имея ни единого друга. У тебя нет ни пенни, и все против тебя. Сделай эту работу, и получишь назад свои сто сорок пять фунтов плюс еще пятьдесят. А кроме того, я помогу тебе уехать, куда только пожелаешь.

– А если я скажу нет?

Он кивком показал на телефон, стоящий на столе:

– В таком случае я звоню в полицию.

– Не слишком ли это рискованно для вас? – спросил я.

Но что толку пытаться напугать человека, подобного Менэку.

– Я так не думаю, – сказал он. – Меня прекрасно знают в этой части Корнуолла. Я позаботился об этом. В худшем случае мне придется отложить ходку-другую. А вот ты рискуешь головой, тебя могут повесить на основании улик, в которых не будет недостатка.

– Хотите сказать, что меня запутают в это дело с таможенным катером? – Я почувствовал, как меня охватывает злость. Но она тут же угасла, ее сменило чувство беспомощности. Что я могу сделать? Что я могу сделать, будь оно все трижды проклято?

Он медленно кивнул, словно доктор, подтверждающий худшие опасения пациента.

– Ну как, О'Доннел, что ты теперь скажешь? – Мне показалось, что я уловил легкую саркастическую нотку, когда он произносил фамилию О'Доннел.

Я пожал плечами. Черт меня побери, почему я в таком дурацком виде? Если бы я был как следует одет, у меня хватило бы духу сказать, что все это просто блеф, и выйти из этого дома. Однако достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что это не блеф. В его лице не было особой жестокости или злобы, но на нем было написано дерзкое пренебрежение к опасности. Этот человек непременно сделает то, что задумал.

– Сколько потребуется времени на эту работу? – спросил я.

– Поскольку я не шахтер, то не могу сказать точно. Может быть, неделя, а может, и две. Я предлагаю тебе двадцать фунтов в неделю плюс пятьдесят премиальных по завершении работы. И все это без вычета подоходного налога. – Он улыбнулся. Это была бы вполне приятная и дружелюбная улыбка, если бы не его глаза.

– Идет, – сказал я. Голос мой звучал хрипло. – Что это за работа?

– Вот так-то лучше, – сказал он с явным облегчением. Взгляд его скользнул к бутылке. – Еще стаканчик?

Я одним глотком допил то, что у меня было, и протянул ему свой стакан. Мне просто необходимо было выпить.

– Что у нас хорошо, – сказал он, наливая мне в стакан, – так это то, что у нас никогда не бывает недостатка в выпивке. Но я разрешаю пить только после захода солнца. Это чтобы не шлялись пьяными по деревне. – Он достал из стола лист бумаги. – Итак, твоя задача заключается в том, что ты должен пробить ход из шахты в море, то есть соединить шахту с морем.

– Соединить шахту с морем? – Я уставился на него в полном недоумении.

Однако он был вполне серьезен.

– Вот именно, – сказал он, а затем добавил после минутного размышления: – Нет смысла скрывать от тебя, зачем мне это нужно, поскольку стоит тебе взглянуть на план, как ты сразу поймешь, что к чему. В настоящее время мы подвозим товар морем к входу в главную шахту Уил-Гарт. Этот вход расширяется, образуя большую пещеру, и там у нас есть большая плоскодонная баржа. Этот способ достаточно опасен. Пост береговой охраны находится совсем рядом, на Кейп-Корнуолл, это второй мыс от нас к югу. Но дело не только в этом, дело еще и в том, что мы можем действовать только в хорошую погоду. Иногда нашим судам приходится стоять по несколько дней, делая вид, что они ловят рыбу, и ждать, пока морс успокоится настолько, что снова можно начинать действовать. – Он протянул мне бумагу: – Вот план шахты Уил-Гарт на горизонте двадцати пяти саженей (Морская сажень равняется шести футам, примерно 182 см.) – это около пятидесяти футов под уровнем моря. Мы осушили шахту до этого горизонта, то есть до первого горизонта под уровнем моря. А вот тут, смотри, видишь длинную штольню, которая идет под морем? – Он показал мне се на плане – это была черная стрелка, начинающаяся от самой береговой линии. Возле нес стояло название Мермейд. [Мермейд – русалка, сирена (англ.)].- Длина этой штольни приблизительно полмили. У меня там работают двое рабочих уже около года. Они тоже дезертиры, как и ты. Один из них каменщик, другой до этого работал на карьерах. Мы ее выпрямили, расширили и сделали по краям с обеих сторон гладкие твердые выступы. По этим выступам с помощью троса можно волочить деревянную платформу, даже если штольня будет полна воды. Как видишь, никаких хлопот с металлом и ржавчиной – ни рельсов, ни чего другого не требуется. А вот что должен сделать ты. – Тут он замолчал, потому что дверь отворилась.