– Я это сделал для того, чтобы спасти твою мать, – сказал он. – Говорю тебе – для того, чтобы ее спасти.

Его горячность вызвала на поверхность мысль, которая подспудно давно уже шевелилась у меня в голове. Я пытался отделаться от нее. Это было невозможно. И все-таки…

– Твоя жена Гарриэт оставила тебе все свои акции Уил-Гарт, верно?

Он, похоже, понял смысл моих вопросов, потому что задрожал и не сказал ни слова.

– Оставила или нет? – крикнул я.

Он тупо кивнул, словно его загипнотизировали. Его бледные немигающие глаза были прикованы ко мне, словно – да-да, словно он увидел что-то ужасное. ,

– А у моей матери были акции Уил-Гарт? – спросил я его.

Его глаза блеснули. Мне кажется, он был не в состоянии ответить на мой вопрос. Он просто онемел от страха.

– Этот дом раньше принадлежал отцу моей матери, Джеймсу Нирну, – сказал я. – Он был трактирщиком, хозяином паба, когда шахта еще работала. А теперь Крипплс-Из принадлежит тебе. Моя мать перевела его на тебя, верно? Скорее всего, это именно так. – Я двинулся к нему. – А у Джеймса Нирна тоже были акции Уил-Гарт? – спросил я его. И когда он не ответил, я сказал: – Значит, моя мать и акции передала тебе, да? А первая твоя жена оставила тебе свои. Три женщины, и у каждой были акции Уил-Гарт. И все они умерли, – добавил я.

Он по-прежнему молчал.

– Теперь я все понял, – сказал я. – Ты их убил. Ты и твоя любовь к этой проклятой шахте. Завладел их акциями, а потом разделался с ними.

– Неправда! – взвизгнул он, вдруг обретя дар речи. Нижняя губа у него заметно дрожала, из глубины выцветших, бледных глаз смотрело чистое безумие. Он наклонился ко мне: – Они не хотели разрабатывать жилу. А у шахты есть душа. Брошенная шахта – это дьявольская штучка. Она убивает людей, если они не обращают на нес внимания. Убивает, говорю я тебе! – выкрикивал он. – Вот почему умерла Гарриэт. Во всем виновата шахта. И твоя мать тоже, и ты! – визжал он. – Уил-Гарт не позволит уничтожить богатство, впустив к себе море. Она тебя убьет, вот увидишь. – На губах у него появилась пена, глаза сверкали, он визжал, словно обезьяна. А я тупо на него смотрел, охваченный ужасом от его признания. Вдруг дверь распахнулась.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – Это был капитан Менэк.

– Вас это не касается, – сказал я.

– Возвращайся назад в шахту, – велел он. – Ты же знаешь, ты не должен здесь находиться. Что, если явится полиция? Здесь и так достаточно сплетен.

– Какое мне дело до полиции? – сказал я, злясь на то, что нам помешали.

Мне нужно было время, чтобы во всем разобраться. Их убила шахта, сказал он. Но он сам и есть шахта. Это означает, что их убил он. Это он убил свою жену, он, а не моя мать. Боже мой, какое чудовище! Он убил свою жену и заставил мою мать думать, что это сделала она.

– Ах ты, скот, грязный чокнутый скот! – бормотал я.

Его сын подошел и схватил меня за руку, как раз когда я двинулся к нему. Я его отшвырнул. В этот момент я готов был совершить убийство, он это понял по моим глазам и громко крикнул:

– Прайс! – Его голос прозвучал так, словно он отдавал команду взводу солдат. – Назад, тебе говорю!

– Это наши дела, – сказал я. – Мои и вашего отца. Вы в это не вмешивайтесь. А когда я с ним разделаюсь, – добавил я сквозь зубы, – вы можете полюбоваться на то, что останется.

– Убирайся отсюда, – приказал он. – Слышишь? Убирайся.

– Ну уж нет, сначала я разберусь с этой свиньей, с этим убийцей.

Но только я двинулся к старику, который, скорчившись, сидел за своим столом, как капитан вдруг крикнул:

– Стой на месте, Прайс, иначе, клянусь Богом, я тебя застрелю!

Тут я остановился, потому что в руке у него был револьвер.

– Так-то лучше, – сказал он и злобно оскалился, так что из-под усов показались зубы. – Отойди и встань у стены. Ну, живо, встань к стене.

Я неохотно повиновался.

– Ну, что у вас тут произошло? В чем дело? – спросил он. Голос его звучал напряженно.

– Этот ваш папаша, – горячо начал я, – убийца. Он пытался меня убить, заманив в шахту. А кроме того, он убил свою вторую жену, столкнул ее в шахту, а потом убедил мою мать в том, что это сделала она. Он убил мою мать и мать Кити. Судя по всему, и вашу тоже.

– Нет. Моя мать умерла естественной смертью. Но вторую жену он действительно убил. – Губы сына растянулись в жесткую полуулыбку. – Именно поэтому я и получил контроль над Уил-Гарт.

В этот момент раздался страшный грохот. Мы все обернулись. В дверях стояла Кити, бледная как смерть, а на полу возле ее ног валялся поднос с чашками и чайником.

– Я… я несла вам чай, – пролепетала она жалким, тихим голосом.

– Возвращайся-ка ты на кухню. Кити. – сказал я. Она взглянула на меня широко раскрытыми глазами, затем медленно кивнула и вышла, словно в трансе.

Увидев, как она была потрясена тем, что услышала, я понял наконец весь трагизм этой невозможной ситуации. Старик, обезумевший от жадности, от желания заполучить в свои руки олово, и живущая рядом с ним Кити, которая не подозревает, что он убил ее мать.

Увидев открытую дверь, старик внезапно метнулся к ней. Я подставил ему ногу, и он растянулся на полу. Я бросился было к нему, но меня остановил его сын, приказав стоять на месте. По тому, как он держал револьвер, было ясно, что он не задумываясь пустит его в ход. Старик с трудом поднимался на ноги. Бормоча себе под нос что-то несуразное, он пошел к двери и сразу же скрылся в коридоре.

– Пусть идет, – сказал капитан Менэк. – Я потом с ним разберусь. – Он указал мне на стул. – Садись-ка, Прайс, и послушай, – сказал он. – Я понимаю, для тебя это было потрясением, но сделать ты ничего не можешь, по крайней мере сейчас. Ну, убьешь ты его, разве это вернет твою мать? Он ненормальный, помешанный. Я это понял, едва только вернулся домой. А что произошло сегодня? Из-за чего начался скандал?

Я ему рассказал. Когда я кончил, он медленно кивнул:

– Этого я и опасался. Только вот надеялся, что нечистая совесть заставит его держаться от тебя подальше.

– Что вы теперь намерены предпринять? – спросил я. – Должна же быть какая-то справедливость. – Я полнился на ноги. – Господи Боже мой, Менэк! Я хочу, чтобы этот негодяй предстал перед судом. Он довел мою мать до того, что она лишилась рассудка. Откровенная расчетливая жестокость его поступков чудовищна. Я требую справедливости! – кричал я, колотя кулаком по столу. – И, клянусь Богом, я добьюсь ее. даже если мне самому придется предстать перед трибуналом.

– Послушай, – сказал он, – чего ты этим добьешься? Ничего. Решительно ничего. О старике не беспокойся, я запру его. он будет сидеть пол замком. Отныне он никому не сможет причинить вреда. А ты сделай то дело, за которое взялся. После этого ты чист. А он получит то, что заслужил: всю оставшуюся жизнь будет бродить по галереям Уил-Гарт, глядя на залитую штольню, которая могла принести ему богатство. Он и сейчас достаточно тронулся, а тогда уже окончательно спятит, превратится в тихопомешанного, таким и умрет. Ты будешь отомщен. Прайс, если тебе нужно именно возмездие.

– Возмездие мне не нужно, – сказал я. – Я требую справедливости.

Он пожал плечами.

– Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, – сказал он. – Но только сначала закончи работу. А его все равно не повесят, даже если ты сможешь что-нибудь доказать, в чем я сомневаюсь. Его просто посадят в соответствующее заведение. А вот ты получишь свой срок за дезертирство. Имя твоей матери будет запачкано грязными языками судейских, оно будет красоваться на страницах всех воскресных газет. И помимо всего прочего, ты окончательно испортишь жизнь Кити.

В этом он был прав. Я облокотился на письменный стол. Злость куда-то улетучилась. Я чувствовал себя усталым и опустошенным.

– Наверное, вы правы, – сказал я. Мысль о том, что Кити, которая нигде не была дальше Пензанса, придется давать показания по делу об убийстве, была просто непереносимой. – Ладно, – сказал я. – Пусть себе живет. – И я направился к двери, но потом остановился: – Только заприте его покрепче. Если он будет на свободе, я ни за что не буду работать в Мермейд. где над головой Кам-Лаки, прямо-таки пропитанная водой.