Беда в том, что я не очень-то себе представлял, как будет выглядеть мое возвращение в организованное общество, не знал, в какой степени буду чувствовать себя изгоем. После четырех лет жизни в Италии начинаешь думать, что организация общества – задача практически невыполнимая и что отдельному индивиду ничего не стоит затеряться в толпе.

Но в Сеннеп-Коув, позавтракав и гостинице под любопытными взглядами посетителей, я зашел в лавочку, чтобы купить карту тех мест. В лавочке царила теплая, доброжелательная атмосфера, там торговали разными морскими диковинками и были выставлены почтовые открытки – грубо выполненные картинки, примитивно иллюстрирующие разные смешные истории, связанные с морем. Мне вспомнился Перт: там тоже можно было встретить такие лавочки.

Молоденькая продавщица разговаривала с мужчиной – судя по старательно расчесанным усам, это был офицер, находящийся в отпуске.

– Это просто невероятно, – говорила она. – Ведь война кончилась три года назад. Здесь говорится, что их чуть ли не пятнадцать тысяч. Вот послушайте: «Их можно встретить на скачках, на черном рынке, среди сутенеров и владельцев ресторанов, они содержат игорные и публичные дома, торгуют спиртным, подержанными автомобилями, подделками под старину и краденой одеждой, – словом, они связаны со всеми разновидностями рэкета в стране. Паразиты – вот как называет их эта газета. Они и есть паразиты. – Девушка бросила газету на стол, так что стало видно заголовок; «Пятнадцать тысяч дезертиров». – Я знаю, что бы я с ними сделала, – добавила девушка. – Собрала бы их всех и отправила на три года в угольные шахты. Вот тогда бы они узнали.

Я купил карту и быстренько убрался из лавки, боясь, как бы продавщица не обратила на меня внимание. Я торопливо шагал по мокрой от дождя улице, и мне казалось, что из-за зашторенных окон за мной наблюдают невидимые глаза, а когда поднимался в гору по направлению к шоссе, мне чудились шаги за спиной. На остановке возле школы группка люден ожидала автобус. Они с любопытством проводили меня глазами, когда я торопливо проходил мимо. Я чувствовал себя прокаженным – настолько были напряжены у меня нервы и настолько я сам себя ненавидел.

До Пензанса я добрался вскоре после полудня – последние три мили меня подвез грузовик, возивший глину для фарфорового завода. В Пензансе был базарный день. Я прошел на набережную, где было довольно много мужчин, одетых почти так же, как и я, – в моряцкий свитер и куртку. Я вдруг почувствовал себя спокойно, в первый раз с того момента, как оказался в Англии.

У пирса стояли дрифтеры и мелкие каботажные суда. Над грязной маслянистой водой гавани вились чайки, вспугнутые грохотом подъемных кранов и визгом лебедок. Туман уже рассеялся, превратившись в легкую золотистую дымку. Улицы начали подсыхать. За Альбертовым пирсом, словно волшебный замок, высилась в лучах солнца гора Сент-Майкл.

Я закурил сигарету и, облокотившись о загородку автостоянки, полез в бумажник, чтобы достать адрес Дэйва Таннера. Когда я разворачивал смятый листок почтовой бумаги, выглянуло солнце, пробившись сквозь облака, и с холма, на котором был расположен город, мне улыбнулись чисто вымытые дождем фасады домов. Мне стало тепло и покойно, и я прочел письмо Дэйва Таннера:

Корнуолл Пензанс, Харбор-Террас, 2, 29 мая Дорогой Джим, я слышал, что теперь, когда армия двинулась на север и заключен мирный договор, дела в Италии идут уже не так гладко, как раньше. Если тебе надоели итальяшки и ты не прочь двинуть в другое место, я могу предложить тебе работу в Англии – и никто не будет задавать никаких вопросов! Податель этого письма, его зовут Шорти, устроит тебя на «Арисег», который берет груз в Ливорно и следует в Англию. Как поживает моя черноглазая сучка Мария? Она все еще в Италии? Не дернула, часом, в Америку рожать бамбинчиков? Если она еще у Паппагалло, передай ей привет, ладно? В Англии сплошные ограничения, все контролируется, но если знать, что к чему, то все точно так же, как в Италии. А я скучаю по солнцу и по синьоринам. Надеюсь, ты воспользуешься случаем и приедешь. Работа в шахте, к тому же рядом с твоим родным домом. Твой старый приятель Дэйв.

Я сложил письмо и снова сунул его в бумажник. Шорти тогда сам принес его мне на шахту. Это было в августе, солнце пекло немилосердно, земля потрескалась, и всюду носились туш пыли. Как не похоже, подумал я, на чистый сверкающий воздух, на влажные мостовые, искрящиеся под лучами солнца. В тот момент моя судьба находилась пока еще в моих руках. Тогда я, разумеется, этого не знал, но достаточно мне было забыть о Дэйве Таннере и попытаться найти работу самостоятельно – нить, тянувшая меня к Крипплс-Из, порвалась бы. И я так близко подошел к тому, чтобы ее порвать. Мне вспомнился «Арисег», вспомнился Малиган, который обманул меня и ограбил. Если Дэйв имеет дело с людьми такого сорта и если слова «и никто не будет задавать никаких вопросов» касаются будущей работы… Это может означать только одно: работа связана с каким-то рэкетом. Я вспомнил самого этого Шорти. Аккуратненький, шустрый, остроумный. Судя по всему, родом из Уэльса. Совсем не похож на человека, который живет строго в рамках закона. На судне он исполнял должность капрала корабельной полиции, однако это не мешало ему иметь свой собственный небольшой рэкет: из Ливорно он переправлял в Чивитавеккиа и Неаполь шелковые чулки, ручные часы и алкоголь, а когда случались рейсы на Север – оливковое масло, сладости и орехи. Я сунул руку в карман и сразу же наткнулся на свои жалкие пять фунтов.

И тут же повернулся и пошел по набережной. В этот момент и было принято фатальное решение. Харбор-Террас находилась позади газового завода, это была узкая улочка, которая начиналась у гавани. Дом номер два, крайний в ряду совершенно одинаковых строений, стоял рядом с каким-то торговым зданием. На окне висели рваные тюлевые занавески, и весь дом носил отпечаток бедности и в то же время респектабельности, что отличает гостиницы во всем англоговорящем мире.

На мой звонок открыла девушка. Ей было лет двадцать восемь, она была одета в желтый свитер и зеленые брюки. Она широко мне улыбнулась, но только губами, серые глаза ее смотрели твердо и настороженно.

– Могу я видеть мистера Таннера? – спросил я. Губы ее сжались, превратившись в тонкую линию.

Глаза прищурились.

– Как вы сказали, кто вам нужен? – переспросила девушка. Ее резкий голос никак нельзя было назвать музыкальным.

– Таннер, – повторил я. – Мне нужен мистер Дэйв Таннер.

– Здесь таких нет, – решительно сказала она и стала закрывать дверь, словно пытаясь скрыться от чего-то страшного.

– Это мой старый друг, – торопливо проговорил я, не давая ей закрыть дверь. – Я приехал издалека для того, чтобы с ним повидаться. По его просьбе, – добавил я.

– Здесь нет никакого мистера Таннера, – упрямо повторила она.

– Но… – Я достал из бумажника письмо. – Это Харбор-Террас? Дом номер два, верно? – спросил я.

Она осторожно кивнула, словно боясь признаться лаже в этом.

– Ну так вот, я получил от него письмо. – Я показал ей подпись и адрес. – Он уроженец Уэльса, – скачал я. – У него темные волосы и черные глаза, и он немного хромает. Я приехал из Италии, чтобы с ним повидаться.

Она, по-видимому, успокоилась, но на лице у нее появилось удивленное выражение.

– Вам нужен мистер Джонс. Его зовут Дэвид, и он слегка хромает, как вы и говорите. Но сейчас его нет, он вышел в море, рыбачит. – И снова у нес на лице появилось испуганное выражение, словно она опасалась, что сказала слишком много.

– Когда он вернется? – спросил я. У меня засосало под ложечкой: очевидно, у него были основания для того, чтобы изменить имя, и мне не понравился испуг, который я видел в глазах этой девицы.

– Он ушел в море в субботу, – сказала она. – А сегодня среда, значит, приедет никак не раньше завтрашнего дня. Может быть, даже в пятницу. Это зависит от погоды.

– Я приду сегодня вечером.

– Это бесполезно, – сказала она. – Он до завтра не вернется.