– Может, вам везет в карты?

– Я не играю в карты. Она засмеялась:

– Я всегда пытаюсь проверить на практике известную поговорку. И убеждаюсь, что она не оправдывается. – Она зевнула. – Вальтер, я хочу спать.

Он взглянул па часы:

– Еще только половина двенадцатого.

– Да, но мне завтра рано вставать. Вы проводите меня, мистер Фаррел?

Эта ее фраза была спасительной для меня, и я поспешил ответить:

– Конечно.

Ширер нажал кнопку звонка и, когда у меня за спиной открылась дверь, сказал;

– Пьетро, вызови такси.

Джина вернулась к своему креслу. Я хотел взять свой бокал, но его не было там. Его взяла Джина, оставив мне свой. Я хотел сказать ей об этом, но что-то в выражении ее липа остановило меня. Впрочем, она уже выпила его содержимое.

Тем временем появился Пьетро и сообщил, что такси у подъезда.

Я помог ей с меховой накидкой.

– Сколько ты еще пробудешь В Милане, Вальтер? – спросила она.

– Не могу сказать. Не беспокойся. Я сделаю то, что ты хочешь. Фаррел, ты не допил свой бокал. – Он протянул мне стакан. – Шотландское виски слишком дорого ценится в эти дни, чтобы выливать его в раковину.

Пока я пил, он наблюдал за мной, как доктор, желающий убедиться, что пациент в точности выполняет его предписания. А потом заметил, что Джина смотрит на него как-то странно. Ширер взял у меня бокал и поставил его на краешек стола. Потом проводил нас до лифта.

– Я рад был тебя видеть, Фаррел, – сказал он, пожимая мне руку, и я ощутил дрожь, пробежавшую у меня по спине. Прикосновение его нежных пальцев вызвало у меня желание схватить его и разорвать на мелкие кусочки. Рука, которую я пожал, не могла быть рукой шахтера. Я быстро прервал рукопожатие, как будто в этом была смертельная опасность. – Надеюсь, ты не сердишься за вчерашнее, – сказал он улыбаясь.

Двери лифта закрылись, и мы стали спускаться вниз. Мне запомнились глаза провожавшего нас Ширера: они были похожи на черные ягоды терновника.

В такси Джина Балле наклонилась ко мне, взяв меня за руку:

– Вы не любите Вальтера, да?

Я ничего не ответил, и она добавила:

– Вы его ненавидите. Почему?

Я не знал, что ответить, и, пытаясь сменить тему разговора, шутливо заметил:

– А знаете, вы по ошибке взяли мой бокал.

– Знаю, конечно. Как вы думаете, почему я вылезла из кресла, где мне было так удобно?

– Вы хотите сказать, что сделали это сознательно? Но почему?

Она засмеялась:

– Потому что мне казалось, что вам не следует это пить. Скажите, почему Вальтер был сегодня таким странным? И кто такой Сансевино? Когда ему сообщили, что друг доктора Сансевино хочет видеть его, он ужасно побледнел. А когда вы вошли, в какой-то момент мне показалось, что он боится вас. Он действительно вас боится?

– Он боится меня?

Эта фраза отозвалась в моем сознании, как звон колокола. Боится меня! Сансевино боится меня! Я вдруг вдохновился, я ликовал. Он у меня в руках! Я знал его тайну, я мог сыграть с ним в ту же игру, в какую он играл со мной. Я ощущал вкус мести.

– Да, боится!

– Возможно.

– Почему?

– Когда-нибудь, когда я получше вас узнаю, я, может быть, расскажу вам.

– Это касается того, что сделали с вами? Что он сделал с вами? – вопрошала она с горячностью, словно хотела тем самым изъявить мне свою солидарность.

– Почему вас это так интересует? – спросил я. – Вы не любите его?

Такси резко затормозило. Она повернулась ко мне, и я увидел ее горящий взгляд.

– Я ненавижу его, – выдохнула она. – Затем дверца распахнулась, и она вышла. – Если будете в Неаполе, я живу на вилле «Карлотта», Не забудьте.

– Нет, не забуду. Доброй ночи.

– Спокойной ночи. – Она послала мне воздушный поцелуй и исчезла в подъезде большого многоквартирного дома.

– Куда, синьор?

– Отель «Эксельсиор».

Такси повернуло на Корсо Буэнос-Айрес, и я смотрел в окно на уличные фонари и думал о том Сансевино, который жив и находится в моей власти. Я вернулся в отель в приподнятом настроении и был слишком возбужден, чтобы ложиться спать.

Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, мое тогдашнее состояние было весьма странным. Я был возбужден, напуган, и у меня чрезмерно разыгралось воображение. В течение целого года я пребывал в постоянном страхе, не зная, чего ждать от этого человека. И вдруг выясняется, что он жив. Если я не ослеп и не сошел с ума, то этот человек – Сансевино. От одной этой мысли можно было свихнуться.

Но невзирая на испытанное мною сильное нервное потрясение, я вернулся в отель и приподнятом настроении, без конца повторяя про себя: «Сансевино жив. Он у меня в руках. На сей раз он у меня в руках».

Как мне следует поступить? – размышлял я. Идти в полицию? Нет-нет. Это было бы слишком банально. Пусть он узнает, что значит жить в страхе. Ведь именно это сказала Джина Балле: «Я думаю, он вас боится». Боится! Я считал это главным для себя. Сансевино боится меня. Он будет пребывать в страхе до конца своих дней.

Эта мысль так радовала меня, что я даже рассмеялся. Нет, я не пойду в полицию. Там могут мне не поверить. Я никому ничего не скажу. Я буду поддерживать с ним отношения как ни в чем не бывало. Но время от времени буду напоминать ему, что я все еще жив и что я знаю, кто он на самом деле. Пусть он просыпается по ночам в холодном поту, как это было со мной на вилле «Д'Эсте» у озера Комо. Пусть он содрогается от страха, что я однажды затяну у него на шее веревку.

И тут я подумал о Тучеке. О Боже! Не причастен ли он к исчезновению Тучека? Я вспомнил, с каким нетерпением Сисмонди ждал его прихода накануне вечером. Существует тут какая-то связь или нет? Человек, способный проделать то, что он проделал со мной… такой хладнокровный и жестокий…

И тут раздался стук в дверь. Затаив дыхание, я весь обратился в слух. Что это? В дверь действительно постучали или мне показалось?

– Кто там?

– Меня зовут Хэкет. Я живу в соседнем номере. И никак не могу уснуть. – Я услышал американскую речь, но голос был более резкий, чем у Ширера.

Я открыл дверь и увидел высокого широкоплечего мужчину; сонные глаза за стеклами пенсне поблескивали. Его седые волосы были всклокочены, и он напоминал рассерженную сову. Он прошел за мной в комнату:

– Вы один?

– Да, а что?

Он смотрел на меня как-то подозрительно:

– Я подумал, что вы проводите здесь ночную пресс-конференцию. Может быть, вы все же наконец уляжетесь и дадите спать другим?

– Я вас потревожил?

– Потревожили?! – воскликнул он. – Посмотрите на него! – Он подошёл к стене, разделявшей наши комнаты. – Тонкие, как бумага. Понимаете, я уже два часа подряд слушаю ваш голос. Может быть, я покажусь вам немного странным, но я люблю, чтобы было тихо, когда ложусь спать. Доброй ночи.

Его пурпурный халат растворился в сумраке коридора, и я услышал, как он закрыл свою дверь. Только тогда я понял, что разговаривал сам с собой вслух и слишком громко. Я взглянул на часы. Шел уже третий час. С чувством вины я закрыл дверь и начал раздеваться. Только теперь я почувствовал, как устал. У меня даже не было сил отстегнуть протез. Я выключил свет и повалился на кровать.

Мой мозг продолжал работать, но в какой-то момент я заснул. Во сне я гнался за Сансевино по палате, усаженной кактусами, похожими на «иль дотторе». Мне удалось загнать его в угол. Он был размером с маленького мышонка, а моя здоровая нога вдруг угодила в капкан, и я никак не мог се вытащить. Потом мы оказались в самолете, и Сансевино стал вдруг стремительно разбухать: в один момент он заполнил всю мою кабину и не сводил с меня глаз все время, пока я медленно сажал самолет. Его руки тянулись ко мне – громадные холеные руки с длинными пальцами. Он вцепился в мою одежду, расстегивая пуговицы, а потом принялся гладить меня по ноге.

Я проснулся. Тело мое затекло, мышцы были напряжены, словно после удара током. Легкий ветерок коснулся моего лица, и я понял, что дверь на балкон открыта. Одеяло оказалось на полу; я ощутил холод, тем более что пижамные брюки были спущены с живота, и он оказался голым. Мой слух уловил легкий шорох слева от меня и чье-то дыхание.