– Нет, чешка, – уточнил я. – Почему вы решили, что она англичанка?

– Она держится так самоуверенно! – Потом я услышал, как Джина нервно сглотнула. – Как зовут человека рядом с ней? Мне кажется, я его где-то видела.

– Джон Максвелл. Она покачала головой:

– Нет, я не знакома с ним.

Свет медленно начал меркнуть, и дирижер занял место за пультом. Началась увертюра. Мне было приятно сидеть в темноте, наслаждаясь бравурной музыкой Россини. Но вскоре она уже не могла развеять гнетущее настроение, которое вновь овладело мной. Появление Максвелла в Неаполе потрясло меня. У меня было странное ощущение, что кто-то не спускает с меня глаз в темноте. Сознание того, что Максвелл находится в театре, мешало мне наслаждаться прекрасной музыкой.

– Вам холодно? – Губы Джины почти коснулись моего уха. Ее ладонь накрыла мою руку.

– Нет, мне тепло, спасибо.

– Но вы дрожите, и рука – холодная как лед. – Потом она крепко сжала пальцами мою кисть. – Чего вы боитесь? – прошипела она.

– Ничего, – ответил я.

– Вы были влюблены в эту девушку?

– Нет, – резко возразил я.

– Тогда почему вы дрожите? Может, боитесь этого мужчину?

– Не смешите меня, – сказал я и высвободил свою руку из ее цепких пальцев.

– Так, значит, я смешна? Но между прочим, дрожите-то вы. – Она снова наклонилась совсем близко ко мне. – Чего он хочет, этот Максвелл?

– Может быть, оставим эту тему. Джина? – Я демонстративно уставился на сцену, где уже поднимался занавес.

– Вы опять заупрямились, – укоризненно заметила она.

Я вспомнил о смешной сцене в Касамиччиоле, когда она настаивала, чтобы я доверил свой протез служителю. Я все еще думал об этом, одновременно слушая музыку, когда из темноты ложи чья-то рука простерлась вперед и тронула меня за плечо. Я обернулся и увидел наклоняющегося ко мне Максвелла.

– Дик, можно тебя на пару слов?

Я колебался, поглядывая на Джину. Она почувствовала заминку и обернулась к Максвеллу. Он небрежно поклонился ей:

– Сииьорита Джина Бестанте, если не ошибаюсь? Она так же небрежно кивнула в ответ:

– Это имя я носила до замужества. Но кажется, мы с вами не знакомы, синьор?

– Нет, – ответил Максвелл. – Но я знаю ваше имя, потому что видел вашу фотографию в военной тайной полиции.

Глаза Джины сузились. Потом она улыбнулась:

– Однажды, синьор, я надеюсь, вы будете настолько бедны, что сможете понять многое из того, что кажется вам странным сейчас.

Она снова повернулась к сцене. Ее лицо было очень бледным, и в какой-то момент я уловил в ее глазах злобу. Максвелл кивком указал на дверь, и я последовал за ним. Он закрыл дверь и достал пачку сигарет.

– У тебя достаточно поводов для беспокойства, Дик, – сказал он.

– Что ты имеешь в виду?

– Эту девушку.

– А в чем дело?

– Она опасна. Я видел ее фотографию в досье толщиной в дюйм. Мне показывали ее в Риме во время войны.

– Ты хочешь сказать, что она была немецким агентом?

– Достаточных доказательств не было, но… – Он пожал плечами. – Военная тайная полиция закрыла на нее глаза.

– Если не было доказательств, тогда…

Он остановил меня быстрым движением руки.

– Я пришел к тебе не по поводу этой девушки, – сказал он. – Почему ты удрал из Милана?

– Рис действовал мне на нервы, – сказал я быстро. Он затянулся сигаретой, подождал, пока она разгорится, потом продолжал:

– Не думаю, что причина в этом.

– Тогда в чем же? Скажи, раз ты знаешь. – Я почувствовал, что с трудом сдерживаю дрожь в голосе.

Тем же спокойным тоном он произнес:.

– Мне кажется, ты испугался.

– Испугался? – Я попытался рассмеяться, но смех получился фальшивым.

– Полагаю, ты расскажешь мне, что так тебя напугало, заставив отправить в свою фирму телеграмму – дескать, доктор прописал тебе полный отдых? – Я ничего не ответил, и он продолжил: – Где ты подцепил эту девушку?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Откуда-то ведь она появилась? Как ее сейчас зовут? -Джина Валле. Она графиня.

– Жена Валле? Интересно. – Он погладил подбородок. – Где ты с ней познакомился?

– У Сисмонди.

– А потом?

– Она пришла ко мне в «Эксельсиор». Потом я снова встретил ее.

– Где?

– В номере Ширера, в отеле «Насьональ».-

– Это было накануне твоего отъезда из Милана? Я кивнул. Он нахмурился:

– Ты что-то скрываешь. Надеюсь, ты расскажешь мне все.

Я колебался, но знал, что все бесполезно. Он и Рис работали вместе. Рис никогда бы мне не поверил, и Максвелл тоже.

– Мне нечего тебе сказать, – пробормотал я.

– Мне думается, есть. – Его голос вдруг стал жестким. – Но сначала ты объяснишь мне, что заставило тебя удрать из Милана?

– Послушай, – сказал я. – Если бы я мог помочь тебе выяснить обстоятельства исчезновения Тучека, я бы это сделал. Проклятье! – добавил я сердито. – Ты действительно сомневаешься во мне? Этот человек был моим другом. Он однажды спас мне жизнь. Теперь оставь меня в покое.

– Я тебе верю, – ответил он. – Но тем не менее ты оказался замешанным в этой истории, хочешь ты этого или нет. История с Тучеком завязана на тебе.

– Что ты хочешь этим сказать?..

– Не спрашивай меня. Я не знаю. Но… – Он замолчал и посмотрел на меня. – Утром в тот день, когда ты улетел из Милана, ты намекнул Хильде, что Ширер причастен к исчезновению ее отца.

– Это неверно. С ней был капитан карабинеров. Он расследовал исчезновение Тучека. Я показал ему фотографию Сансевино, доктора на вилле «Д'Эсте».

– Ты сказал ему, чтобы он поговорил с Ширером?

– Да. Он поговорил?

– Не думаю. Американский доктор, который был с тобой, сказал, что ты болен. Рис пытался встретиться с Ширером, но того не оказалось в Милане. Что тебе известно о Ширере? Почему ты хотел, чтобы Казелли поговорил с ним?

Я колебался:

– Не знаю.

Я уже готов был рассказать ему, что Вальтер Ширер не существует, что человек, которого он считал Ширером… но меня опять одолели сомнения. Максвелл непременно решит, что я свихнулся. И здесь, в Неаполе, причины моей подозрительности выглядели туманными и нереальными.

– Ты собирался сказать…

– Нет, нет, – прервал я его.

– Ты собирался что-то сказать. Что именно? – Но я продолжал молчать, и он добавил: – Ради Бога, Дик, расскажи мне все! Ты явно вляпался в какую-то историю. В этом я абсолютно уверен.

– Ничем не могу тебе помочь.

Какое-то время он смотрел на меня, как бы оценивая мое состояние.

– Ладно, – сказал он наконец. – Если ты не хочешь говорить, я не могу тебя заставить… пока. Но будь осторожен. Мне кажется, ты не понимаешь, в какую историю впутался. Надеюсь, ради себя самого ты… – Он стряхнул пепел сигареты на ковер. – Если ты все-таки решишь поговорить, я остановился в «Гарибальди».

Он повернулся и быстро зашагал по коридору. Я, помедлив, вернулся в ложу и сел на свое место рядом с Джиной. Она даже не повернула головы в мою сторону. Но я знал: она видела, что я вернулся.

– Чего он хотел? – прошептала она.

– Ничего, – ответил я.

Она поджала губы и показалась мне вдруг ужасно усталой.

Когда после первого действия опустился занавес и зажегся свет, я увидел два пустых кресла в центре зала.

– Ваши друзья ушли? – настороженно спросила Джина.

Я не ответил.

– Пойдемте выпьем чего-нибудь, – предложила она. Когда мы сели за столик, она сказала:

– Вас шокировало известие о том, что я работала на немцев?

– Нет, – ответил я.

Она смотрела в свой бокал:

– Я тогда работала в кабаре. Мой отец пострадал во время бомбардировки Неаполя. Мать умерла от туберкулеза. Брат был в плену в Кении, а у меня на руках оставались две сестры: десяти и двенадцати лет. Я оказалась перед выбором: или работать на них, или отправиться в концлагерь. В случае отказа от сотрудничества моим сестрам пришлось бы оказаться в борделе на Виа Рома. Вряд ли у меня был выбор, Дик. – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Но сейчас все в порядке. Война кончилась, и я вышла замуж за графа. Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я не люблю, когда мне напоминают о моем прошлом люди, понятия не имеющие о том, что мне довелось пережить. Этот Максвелл служил в английской полиции?