Я обернулся и увидел узкую улочку, а посреди нее спиной ко мне стоял Сансевино. Я понял, почему он остановился. Улочка была совсем узкая, как щель, отделявшая один дом от другого. Но эта улочка-щель не вела к виноградникам на склонах горы, она внезапно упиралась в громадную стену. В огненно-красном сиянии эта щель казалась напичканной коксом. Вдруг послышался шипящий звук, и, сметая эту «коксовую» преграду, в щель хлынула расплавленная огнедышащая масса лавы. Дом в конце улицы рухнул под натиском лавы. Потом свет померк, как будто лава остановилась.

Сансевино повернулся и пошел в мою сторону. Я же был настолько изумлен видом лавы, что стоял посреди улицы и просто смотрел, как он пытается убежать; видимо, это давалось ему с трудом. Сначала он не видел меня, а когда увидел, остановился. Вид у него был испуганный. Кинув взгляд через плечо на раскаленную лаву, он шмыгнул в дверь ближайшего к нему дома. Если бы у него было оружие, он мог бы меня застрелить. Но у него не было оружия. Его револьвер остался на вилле, одну пулю он выпустил в Роберто, остальные были в полу и стенах. Когда я входил в дом, за дверью которого он только что исчез, я увидел, как рухнул очередной дом, лава поглотила его, оставив небольшое облачко пыли.

После улицы в доме казалось очень темно. Пахло отбросами и уборной. Сквозь пыльные окна едва проникал свет. Я прислушался, но ничего не услышал, кроме шума свистящего газа. Сансевино поджидал меня у входа либо укрылся где-нибудь в глубине дома. Я включил фонарик и увидел длинный коридор и лестницу, ведущую наверх. Каменный пол хранил на себе следы многих поколений. Я заглянул в одну из дальних комнат. Там стояла большая двуспальная кровать, комод и стол, один из углов которого подпирал ящик. В комнате царил беспорядок. Вокруг была разбросана солома, служившая подстилкой для домашних животных. Дверь на противоположной стороне комнаты была распахнута.

Она выходила в маленький садик. Выглянув туда, я увидел на пепле, покрывавшем землю, следы Сансевино. Они вели к следующему ряду домов и кончались у ступеней балкона. Я услышал, как кто-то поднимается по ним. На каждом этаже был балкон, и я поднимался все выше и выше и всюду видел покинутые комнаты. Судя по царившему в них беспорядку, хозяева покидали свои жилища в страшной спешке. Наконец я добрался до самого верха. Деревянная узкая лестница вела на крышу. Я включил фонарик и осторожно начал подниматься по ней, сжимая в руке пистолет.

Я выбрался на совершенно плоскую крышу и примерно в пятидесяти шагах от себя увидел Сансевино, перелезающего через низкую балюстраду на соседний дом. Я устремился за ним. Посмотрев направо, я увидел четыре потока лавы: один в деревне, один на западе и два на востоке. А над кратером вздымался громадный столб газов. Заглядевшись на это ужасное зрелище, я споткнулся и упал прямо лицом в пепел, кстати, уберегший меня от более сильного ушиба. Я встал, протер глаза и выплюнул набившийся в рот пепел.

Сансевино тем временем уже достиг конца крыши другого дома, постоял немного в нерешительности и исчез в проеме двери. Моя культя начали побаливать. В левый глаз саднило от попавшего в него пепла.

Я добрался до двери, за которой исчез Сансевино, и тоже пошел в нее. Там оказалась лестница, похожая на ту, по которой однажды я уже поднимался. Я спустился на один марш и прислушался. Он продолжал спускаться ниже, и я опять последовал за ним. Я поскользнулся, ступив в лужу оливкового масла, вылившегося из бутыли, оставленной кем-то прямо на полу в комнате. Потом вслед за Сансевино я оказался и маленьком салу, усаженном апельсиновыми деревьями, и вышел к другому ряду домов, более высоких, но в худшем состоянии, с осыпавшейся штукатуркой. Комнаты здесь были просторные, но кровати – грубые, сколоченные из досок. И, судя по всему, в каждой комнате ютилась огромная семьи. С узенькой улочки в дом проникали запахи нечистот.

В дальнем углу одной из комнат я обнаружил узенькую, облицованную камнем лестницу, ведущую наверх. Я опять услышал шаги поднимавшегося по ней Сансевино и опять полез наверх. Лесенка была заляпана навозом, пахло лошадьми. Светя себе фонариком, я поднялся еще на этаж, потом еще. Здесь я обнаружил изможденного костлявого мула, который смотрел на меня круглыми испуганными глазами.

Лесенка кончилась, дальше наверх вели каменные ступени. Я порядком устал, сказывались нервное напряжение, бессонная ночь и разболевшаяся нога. Я споткнулся и подумал о людях, всю жизнь поднимавшихся и спускавшихся по этим ступенькам. Поколение за поколением. Многие из этих домов были выстроены, вероятно, тысячу лет назад, и оказалось достаточно всего нескольких часов, чтобы стереть их с лица земли.

Комната наверху оказалась почище других. На стенах – семейные фотографии, в углу – несколько икон. Интересно, доберусь я когда-нибудь доверху или нет? Я все шел и шел. спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу.

И вдруг меня снова озарило пламя, вырвавшееся из чрева вулкана. Сернистый жар опалил мне лицо, и я увидел, как еще один дом медленно осел и рухнул в поток лавы. Потом я почувствовал удар по голове, рухнул, как тот дом, искры посыпались у меня из глаз, и я потерял сознание.

Придя в себя, я обнаружил, что пистолет, который был у меня в руке, куда-то исчез. И тут я услышал:

– Надеюсь, я не причинил вам боли.

Это был голос, который я слышал на операционном столе, и я закричал.

– Ага, так ты и теперь испугался.

Я открыл глаза и увидел лицо доктора. Его характерные тонкие губы были растянуты в улыбке. Мне был виден язык, облизывающий губы, и острые, желтые от табака зубы. Его глаза сверкали, как горящие угли.

– Не надо меня оперировать, – услышал я собственный голос. – Пожалуйста, не надо.

Он засмеялся, и тут я увидел, что он без усов. Это было лицо Ширера, но садистское выражение глаз осталось. Теперь в голове у меня прояснилось, и я понял, что нахожусь в Санто-Франциско и что это Сансевино склонился надо мной. Фонарик был включен, и его лицо исчезало в неверном свете. В руке у него был мой пистолет, и он смеялся ужасно напряженным, неприятным смехом.

– Ну, теперь, мой друг, может быть, ВЫ будете столь любезны, что позволите осмотреть вашу прекрасную новую ногу. – Он начал стягивать с меня брюки.

Я быстро принял сидячее положение. Тогда он ударил меня фонариком по лицу, так что я не удержался и упал в кучу пепла. Я почувствовал, как из разбитой тубы потекла кровь, заливая мне лицо. Тем временем он все-таки стянул с меня брюки и теперь хлопотал над застежками моего протеза. Удар по голове ошеломил меня, слишком ошеломил, чтобы я мог двигаться.

– Не бойтесь, – сказал он, – я не буду вас оперировать. Смотрите, это застежки, всего лишь кожаные застежки.

Я слышал только отзвук его слов, потому что моя голова была занята совершенно другими мыслями. Меня обуял смертельный страх, я пытался побороть его, собрать все свое мужество и что-нибудь придумать, но ни о чем другом думать не мог, как только об этих проклятых руках, отстегивающих мой протез.

– Ну вот, видите, это было совсем не больно, – сказал он, показывая мне протез.

Я приподнялся и сел. Он отошел от меня. Металл протеза отливал красноватым блеском. Все это выглядело совершенно чудовищно, как будто он держал в руках мою живую ногу, отторгнутую от тела и залитую кровью. Он включил фонарик и улыбнулся:

– Теперь вы можете делать все, что угодно, мистер Фаррел. Только вот не сможете сдвинуться с места. – Это был голос Ширера, но тут же он опять превратился и доктора. – Неплохую работу ведь я проделал в свое время. Культя зажила прекрасно.

Я обругал его всеми нецензурными словами, которые знал, пытаясь побороть свой страх. Но он только смеялся, сверкая зубами. Потом оторвал от протеза мягкую обертку и заглянул внутрь. А когда обнаружил мешочек из мягкой кожи и клеенчатый пакет, радостно вскрикнул. Он развязал мешочек и заглянул внутрь. Глаза его загорелись от алчности.

– Тучек сказал правду. Прекрасно!