– И все же, monsieur, я хотел бы услышать ваше мнение!

К этому моменту я уже решился:

– Хорошо! Я совершенно убежден, что капитан Патч не приказывал экипажу покинуть судно.

И я снова стал объяснять, что в это совершенно невозможно поверить, только ненормальный мог отпустить команду, но при этом остаться на судне и начать в одиночку тушить пожар в четвертом трюме.

Во все время моей речи стальная ручка царапала бумагу, а когда я кончил, чиновник внимательно прочел записанное, протянул мне лист и спросил:

– Вы читаете по–французски, monsieur? Тогда прочтите и подпишите ваши официальные показания. – Он протянул мне ручку.

Прочтя и подписав бумагу, я спросил:

– Вы понимаете, что меня тогда не было на судне? Я не знаю, что там произошло.

– Разумеется! – Он обратился к Патчу: – Вы хотите что–нибудь добавить к этому заявлению?

Патч Покачал головой.

– Вы понимаете, monsieur le Capitaine, что выдвинули против экипажа очень серьезное обвинение? Monsieur Хиггинс поклялся, что вы отдали такой приказ, а рулевой Юлз подтвердил это.

Патч продолжал молчать.

– Вероятно, будет лучше, если мы пригласим сюда monsieur Хиггинса и monsieur Юлза, чтобы…

– Нет! – неожиданно громко воскликнул Патч.

– Но, monsieur, – мягко увещевал чиновник. – Я должен понять, что…

– О Боже! Нет, говорю вам! – Патч резко сорвался с места, подскочил к столу и склонился над ним: – Я не позволю ставить под сомнение мои показания, да еще перед этими двумя…

– Но должна же быть какая–то причина…

– Нет, говорю вам! – Патч стукнул кулаком по столу. – У вас есть мои показания, и этого, кажется, достаточно! Пусть расследование проводится должным образом. А до тех пор ни вы, ни кто другой, не смеет устраивать мне перекрестные допросы!

– Но, monsieur le Capitaine, вы понимаете, в чем вы обвиняете команду?

– Конечно, понимаю!

– Тогда я прошу вас…

– Нет! Слышите? Нет! – Он снова стукнул кулаком по столу и повернулся ко мне: – Ради Бога, пойдемте куда–нибудь выпить! Я просидел в этой жалкой конторе… – Он схватил меня за руку: – Идемте! Мне срочно нужно выпить!

Я взглянул на чиновника, но тот лишь пожал плечами и сокрушенно вздохнул. Патч распахнул дверь и широким шагом прошел по приемной мимо сидевших там людей, словно их вообще не существовало. Я последовал за ним, но путь мне преградил тот верзила.

– Ну так чего ты там наплел? – спросил он гортанным, хриплым голосом, идущим из самого нутра. – Ты небось сказал, что он не приказывал нам садиться в шлюпки? Так? – Я попытался его оттолкнуть, но он крепко–накрепко стиснул меня своей грязной лапой: – Ну уж нет, говори! Ты так и сказал?

– Да, – признался я.

Он отпустил меня, прорычав:

– Боже всевышний! Да что ты, черт тебя подери, знаешь об этом? Ты что, был там, когда мы сели в шлюпки?

Рассвирепев, оскалив зубы в злобной ухмылке, верзила придвинул ко мне грязное, небритое лицо. Для потерпевшего кораблекрушение он выглядел слишком уверенным. Самодовольство так и сочилось из него, точно сало из бочки, а маленькие, заплывшие жиром глазки блестели, как пара устриц.

– Ты, похоже, все видел сам! – смачно загоготал он.

– Конечно, меня там не было, но я не…

– Ну так вот, а мы там были! — Он повысил голос и сверкнул глазками в открытую за моей спиной дверь – Мы все там были и знаем, какие приказы он отдавал!

Это говорилось явно для чиновника, сидевшего в конторе. И это был правильный приказ, когда на борту находится взрывчатка, а в трюме пожар! Вот что мы чувствовали тогда, и я, и Райе, и старый шеф… все.

– Если это был правильный приказ, – возразил я, – то какая необходимость заставила капитана Патча в одиночку гасить пожар?

– А ты спроси его самого! – рыкнул верзила и вызывающе посмотрел на Патча.

Патч медленно отошел от двери.

– Что вы хотите этим сказать, Хиггинс? – спокойно спросил он немного дрожащим голосом, судорожно сцепив пальцы.

– А то, что лиха беда начало! – торжествующе ответил Хиггинс.

Я решил, что сейчас Патч ударит его. Верно, и Хиггинс ожидал того же, потому что отступил назад, прикидывая дистанцию. Но Патч только сказал:

– Вы – убийца и заслуживаете виселицы. Вы убили Раиса и всех остальных так же верно, как если бы наставили на них револьвер и хладнокровно их расстреляли!

Он произнес эти слова сквозь зубы, резко повернулся и направился к двери.

Уязвленный Хиггинс крикнул ему в спину:

– На следствии ты этим не отделаешься, с твоим–то послужным списком!

Патч с побелевшим лицом оглядел жалкое сборище, переводя взгляд с одного на другого.

– Мистер Барроуз, – обратился он к худому, высокому человеку с угрюмым растерянным лицом. – Вы же прекрасно знаете, что я никогда никому не приказывал покидать судно!

Барроуз, нервно переминаясь с ноги на ногу и не глядя на Патча, промолвил:

– Я знаю только то, что происходило внизу, в вентиляционной камере.

Они все нервничали, смущались, старались глядеть в пол.

– А вы, Юлз? – Патч перевел взгляд на низкорослого человечка с осунувшимся потным лицом и беспокойно бегающими глазами. – Вы стояли за штурвалом. Вы слышали, какие приказы я отдавал с капитанского мостика? Что я приказывал?

Юлз, заколебавшись, взглянул на Хиггинса.

– Вы приказали спустить шлюпки, а команде приготовиться покинуть судно, – прошептал он.

– Ах ты проклятый лгун! – Патч было двинулся к нему, но Хиггинс выступил вперед.

– Не понимаю, почему вы так! – В пронзительном голосе Юлза внезапно послышалась злоба.

Некоторое время Патч внимательно рассматривал его, затем повернулся и быстро вышел. Я последовал за ним. Он ждал меня на набережной. Его трясло, и выглядел он скверно.

– Вы бы поспали хоть немного! – сочувственно произнес я.

– Я хочу выпить!

Мы молча прошли в сквер и сели в небольшом бистро, где подавали фирменные блинчики.

– У вас есть деньги? – спросил он.

Когда я ответил, что Фрейзер одолжил мне несколько франков, он кивнул и сказал:

– Я моряк, потерпевший бедствие, и нахожусь под опекой консула. Так что особенно напиваться мне не следует.

В его голосе сквозила горечь.

Когда мы заказали коньяк, он вдруг сказал:

– Последнего прибило к берегу только сегодня, в два часа ночи.

У него было такое же изможденное лицо, как тогда, на «Мэри Дир», а синевато–багровый синяк на челюсти еще резче обозначился на бледном, чисто выбритом лице.

Я протянул ему сигарету, он взял ее, сунул в рот дрожащей рукой и закурил.

– Они попали в самый пик прилива при входе в Ли–зардрье. – Принесли выпивку, и он, откинувшись на спинку стула, заказал еще две порции. – Ну почему это оказалась шлюпка Раиса? – ударил он ладонью по столу. – Будь это Хиггинс… – Он вздохнул и замолчал.

Я молчал тоже, чувствуя, что ему необходима тишина. Он пил коньяк и время от времени поглядывал на меня, словно принимал какое–то решение. На маленькой площади перед нами бурлила жизнь, гудели машины, быстро и возбужденно болтали французы, спеша по тротуару по своим делам. Было замечательно сидеть здесь, пить коньяк и сознавать, что ты жив. Но из головы у меня не выходила «Мэри Дир», и, глядя на Патча, согнувшегося над бокалом, я продолжал раздумывать. Что же в самом деле произошло на этом судне до того, как я попал на него? Эта кучка оставшихся в живых, которую я видел в приемной конторы…

– Что имел в виду Хиггинс, говоря о вашем послужном списке? Он имел в виду… Он намекал на «Бель–Иль»?

Подняв глаза, он кивнул.

– Что же случилось с «Бель–Иль»?

– Она наскочила на мель, разбита вся корма. Поползли слухи. Вот и все. Тут были замешаны большие деньги. Но это не важно.

Однако я думал иначе. Почему он говорил, что такое не может дважды случиться с одним человеком?

– Какая же связь между «Бель–Иль» и «Мэри Дир»? – полюбопытствовал я.

Он быстро посмотрел на меня:

– На что вы намекаете?