— Теперь ты понимаешь, что я должен туда возвратиться? — Моран не закончил, а оборвал повествование.

Диана вздрогнула, как будто ее разбудили.

— Да, — проговорила она медленно. — Это я понимаю…

Она подняла с пола плоскую подушку и принялась рассеянно теребить ее. Моран терпеливо ждал, пока она скажет еще что-нибудь. Капли пота застыли на лбу тролля, он тяжело дышал и при каждом выдохе окутывал Диану резким звериным духом.

Диана вскинула на него глаза.

— Вы чего-то ждете от меня? — спросила она.

Моран быстро, страстно кивнул и снова замер, нависая над девичьей макушкой.

— Чего? — опять спросила Диана.

— Ну… — сказал Моран. — Решения.

— Решения?

— Решения мне помочь, — пояснил он.

Она прижала подушку к груди.

— Но как я могу вам помочь, Моран Джурич? — удивилась Диана. — Я просто девочка. Школьница.

— Ты умеешь делать гобелены, — возразил Джурич Моран.

В строгом смысле слова это были совсем не гобелены. Просто вышивка. Диана не могла назвать по имени чувство, которое заставляло ее часами сидеть над картиной из ниток.

Ей просто нравилось это делать. Нравилось куда больше, чем готовиться к экзаменам по истории и русскому.

— Возможно, это взаимосвязанные вещи, — заметил Моран, когда она поделилась с ним. — Когда нужно делать что-то одно, всегда возникает страстное желание делать нечто совершенно другое. И не обязательно противозаконное, кстати. Просто другое. В данный момент абсолютно ненужное.

— Вот и мама моя все о том же, — вставила Диана.

— Мама? — возмутился Моран. — Не вздумай приписывать мне отцовские чувства! Я их полностью лишен.

— Вы уж совсем глупости-то не говорите, — попросила Диана и прибавила: — Стыдно.

— Кому? — осведомился Моран. — Мне? Мне вообще не бывает стыдно.

— Вы уверены? — Диана подняла брови.

— Иногда я смущаюсь, — гордо сообщил Моран, — но не стыжусь никогда.

План Морана — в изложении Морана — был чрезвычайно прост: Диана создает масштабное вышитое полотно, используя безумные нити. «Ты будешь трудиться день и ночь, не разгибая спины, — с упоением излагал он, — ты пожертвуешь молодостью и гипотетической карьерой ради того, чтобы складывать нитку к нитке и таким образом создавать, медленно, шаг за шагом, непревзойденный шедевр. Это будет гигантская картина, на которой, как живые, встанут леса, и горы, и башни, и всадники на конях, и всадницы на единорогах. Все они будут исполнены с чрезвычайным мастерством, так что зритель даже не поймет, живые они или вышитые. И не только какой-то там мерзкий любопытствующий зритель, зевака-корявая-рожа, — о нет, само мироздание будет обмануто этой картиной! И ты, горбатая, полуслепая, с узловатыми пальцами, наконец узришь свой труд во всей красе… То есть, узреть-то ты его не сможешь из-за развившейся близорукости… Но, по крайней мере, будешь знать, что другие его узрели. И возрадуется сердце в чахоточной груди твоей».

— Роскошно, — сказала Диана, когда Моран наконец умолк. — Перспективы ошеломляют. Ну, и для чего все эти жертвы?

— Разве ты не слушала? — удивился он. — Ты ведь не обычными нитками воспользуешься, а этими.

Он сделал широкий торжественный жест в сторону пряжи.

— Это будет не просто вышитая картина, но окно в Истинный Мир. И я смогу наконец вернуться домой.

Наблюдая за убийственными метаморфозами, которые претерпевал его рисунок, Джурич Моран едва не рыдал. Большой лист ватмана был разложен на полу гостиной. Моран стоял со включенной лампой и направлял свет на ватман, а девушка перемещалась на четвереньках по листу с карандашом в одной руке и старательной резинкой — в другой. Когда она уничтожала очередную подробность, Моран вскрикивал, точно его кололи булавкой.

— Но ведь это важно! — протестовал он. — Браслет на левой руке воина означает, что он доблестно сражался и получил дары от сеньора.

— Слишком мелко, не получится, — флегматично отвечала Диана.

Когда она несколькими уверенными движениями ластика буквально смела с лица земли пять крохотных фэйри, танцевавших на листьях гигантского дуба, Моран поставил лампу на стол и отвернулся.

— Спасибо, — сказала Диана, не поднимая к нему головы. Она прикусила губу, внимательно изучая рисунок и высматривая, каким еще образом можно было бы его испортить.

— За что спасибо? — осведомился Моран сквозь зубы. Он явно был задет.

— За то, что перестал наконец гонять свет взад-вперед. У меня в глазах рябило.

Моран поскорее снова схватил лампу. Диана наконец повернулась к нему:

— Что?

— Ты все убиваешь, — сказал Моран. — И это не почтенный деструкт, если ты вздумаешь мне возражать. Обыкновеннейшая лень. Да, я произнес именно это слово! — прибавил он предостерегающе. — Тебе неохота возиться с деталями. Зачем ты превратила крону дерева в какое-то облако? Я потратил три дня, вырисовывая каждый листик в отдельности. Да будет тебе известно, у деревьев нет двух одинаковых листов. Везде какие-нибудь да отличия. И я строго следил за тем, чтобы соблюдать этот закон. Но тут приходишь ты со своей стирательной резинкой…

— Кстати, мне нужна еще одна, эта закончилась, — перебила Диана.

Моран взял со стола резинку и бросил в Диану.

К его удивлению, девушка довольно ловко поймала ее на лету.

— Спасибо. Продолжайте, я внимательно слушаю. Мне очень интересно про листья на деревьях.

— Ты стерла их! — сказал Моран.

— Ну, это-то мне известно.

— Зачем?

— А это вам известно. Чтобы вышить все эти детали, мне потребуется лет десять.

— Я могу подождать, — объявил Моран.

— Зато я не могу.

Моран вздохнул.

— Я думал, ты мастерица… Я думал, ты хочешь…

— Да, да, стать горбатой и полуслепой, — перебила Диана. — Нет уж, Джурич Моран. Я потрачу на эту работу ровно столько времени, сколько сочту нужным. И вы мне здесь не указ.

— Почему? — осведомился он.

— Потому что вы — клиент.

Моран призадумался.

— Для туроператора вдруг превратиться в клиента — это совершенно новый опыт, — признался он наконец.

— Вот и хорошо, — бесстрастно объявила Диана, ликвидируя сложные складки на платье дамы-всадницы. — Вы должны расширять свой кругозор. Это в любом случае будет полезно… Нужно купить ткань. Выберите красивую. Какое-нибудь белое полотно.

— Это обязательно? Белое? — спросил Моран. — У меня есть… погоди-ка.

Он бухнул лампу на стол и поскакал в кухню. Диана смахнула щеткой с ватмана катышки и встала, рассматривая рисунок с высоты.

Вернулся Моран с дерюгой, источающей острый запах подгнившей картошки. Внизу на дерюге имелся большой черный штамп какой-то овощебазы.

— Такое подойдет? — Моран с торжеством встряхнул дерюгу. Посыпались крохотные колючие корпускулы.

— Ни в коем случае, — сказала Диана спокойно. — Унесите это и никогда больше не приносите. И не вспоминайте при мне об этом предмете. Нужно хорошее плотное белое полотно.

— Но ведь вышивка покроет всю ткань, — пытался было настаивать Моран. Он осматривал мешок из-под картошки с таким видом, словно видел его впервые. — Отменно плотная и прочная ткань. Выдержала суровую зиму. И пятнышко плесени, по-моему, только одно, вот здесь, сбоку — его и не видно…

Диана подошла к Морану вплотную. Дерюга разделяла их, как ежевичные заросли.

— Джурич Моран, — сказала Диана медленно, — оставьте этот предмет на тот случай, если вам потребуется власяница для умерщвления плоти. Вышивка не покроет всю ткань. Я обведу рисунок только по контуру.

Моран задохнулся, лицо его сделалось темно-багровым. Он перестал дышать минуты на две, и глаза его разгорались все ярче и ярче.

Но Диана не убоялась их зеленого пламени. Глядя на Морана снизу вверх, она преспокойно объявила:

— Ниток не хватит.

И клиент сник.

Клиент сделал вдох — первый за сравнительно долгое время, отпустил с лица багрянец, потушил бешеные взоры. Клиент обмяк и свесил голову. И потащился клиент на кухню с таким видом, будто между лопатками у него торчала вражеская стрела.