Неприятно, но вполне понятно.

И постепенно Эопта занял в жизни Хатры то место, которое прежде занимал Веньо: они стали неразлучными друзьями, и Гонэл, уважая их дружбу, отправляла их на опасные задания вместе.

Никогда прежде они не были так близко от Серой Границы. Туман воспринимался здесь как живое существо, обладающее собственным разумом и, что уж совсем неестественно, — обладающее вполне осязаемым телом. Серые клочья, развевавшиеся по ветру, выглядели лишь одеяниями какого-то скрытого в вечной полумгле существа, и похожего на человека и вместе с тем совершенно лишенного человеческих черт. Все сразу.

Двое воинов старались не смотреть в ту сторону. Они двигались вдоль границы, разглядывая следы на мягкой красноватой почве. Совсем недавно здесь прошел большой отряд. Следы были конские, среди них ползли борозды, оставленные тяжелыми телегами. Последнее означало, что враг выступил в длительный поход.

— Вернемся, — предложил Хатра, невольно ежась: ему было сильно не по себе. — Мы узнали достаточно.

— Нет, не достаточно, — отозвался Эопта. Он повернул голову, и тот поразился переменам, случившимся с другом: глаза Эопты лихорадочно блестели, пересохшие губы растягивала предвкушающая улыбка. — Мы узнали не достаточно, — отчетливо выговаривая слова, повторил Эопта. — Предлагаю перейти границу и на месте оценить обстановку.

— Люди никогда не пересекают эту границу, — запротестовал Хатра.

— И напрасно. Тролли свободно проходят взад-вперед, значит, и мы можем повторить то же самое.

— Нет, не можем, — настаивал Хатра.

— Почему? — в упор спросил Эопта.

Хатра молчал.

— Потому, что это запрещено? — усмехнулся Эопта и коснулся плеча друга. — Ты не должен бояться.

— Почему я не должен бояться? — тихо произнес Хатра.

— Потому что ты должен мне верить… В троллях гораздо меньше звериного и дикого, чем ты привык думать. В них гораздо меньше… проклятого, выражаясь нашим языком. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Ты не испытываешь перед ними ужаса, — сказал Хатра. — А я испытываю.

— Ты ведь солдат, как ты можешь бояться противника! — поддразнил его Эопта.

Но Хатра даже не улыбнулся.

— В бою я не раздумываю над своими страхами. Просто делаю то, чему меня учили. Но оказаться на их земле… это для меня по-настоящему страшно. Ты слышал когда-нибудь о пленниках?

— Нет.

— Потому что никто не вернулся.

— Может быть, нам повезет, и мы освободим целую толпу пленников! — предположил Эопта. — Это было бы здорово.

Хатра кивнул. Конечно, это было бы здорово: воспользоваться тем, что большая часть вражеского воинства движется сейчас вдоль границы к одному из эльфийских замков, и нагрянуть к недругу в гости. Устроить переполох, перебить десяток ничего не подозревающих охранников и доставить к Гонэл толпу измученных неволей людей… а может, и эльфов! Да, звучит чрезвычайно заманчиво.

Хатра еще раз внимательно посмотрел на друга. Эопта выглядел так, словно даже и не сомневался в успехе.

Не дожидаясь ответа от товарища, Эопта повернул коня и направил его прямо на границу. Хатра больше не колебался. Они вышли в разведку вместе — они не должны разлучаться. Если Хатра вернется в замок один, он навсегда покроет себя позором.

Перед всадниками туман на миг расступился, как бы приглашая войти, а затем сразу же сомкнулся вокруг чужаков. Их одежда сразу промокла, лица облепила влага. Оба приятеля почти ослепли — они не видели дальше вытянутой руки. Кругом мерно колыхались темные клочья. Здесь тяжело дышалось. Ни капли света не просачивалось сквозь мглу.

«Если мы застрянем здесь навсегда, — подумал Эопта, — то никогда не умрем. Навечно останемся неживыми-немертвыми всадниками на обглоданных лошадиных скелетах… И ничего не увидим вокруг себя, кроме этого гнилого тумана, и это будет длиться до тех самых пор, пока вечная пустота не поглотит наш мир».

Мысль показалась ему забавной, и он сдавленно хихикнул. Эахельвану понравится. В глубине души Эопта не сомневался в том, что все делает правильно и что не только вернется в замок, но и начнет там новую жизнь, гораздо более увлекательную, чем жизнь простого солдата.

Эопта протянул руку и коснулся плеча Хатры. Тот подпрыгнул, как будто его ужалили, и с тоской посмотрел в глаза другу.

— Ты погубил нас обоих, Эопта.

— Может быть, и нет… — проговорил Эопта, кривя в усмешке губы. — Я скажу тебе это только один раз, поэтому слушай внимательно, деревенщина: там, за туманной границей, в плену у троллей находится женщина, Ингильвар. Она бессмертна. Наверное, очень красива — не знаю, сейчас это не имеет значения. Ее мы и освободим. Ты понял?

— Откуда ты знаешь про женщину? — удивился Хатра.

— Не имеет значения. Знаю — и все, — нетерпеливо отмахнулся Эопта. — Я еще не придумал, как нам договориться с троллями, но… и это придумается.

— С троллями невозможно договориться!

— Я слышу голос суеверного мужлана, — рассердился Эопта. — Разве мы не для того покинули наши деревни, чтобы никогда больше не думать как крестьяне и не рассуждать как крестьяне? Мы должны перестать быть крестьянами!

— Но я не могу — я ведь крестьянин…

— Можешь. Ты теперь солдат, — Эопта говорил быстро, зло, потому что каждое сказанное им слово мог бы обратить не только к собеседнику, но и к самому себе. — Мы оба теперь солдаты, Хагра. И мысли, и побуждения, и поступки у нас с тобой должны быть солдатскими.

— Смелыми? — предположил Хатра осторожно.

— Смелыми? Мужланы тоже бывают не робкого десятка! — Эопта коротко хохотнул. — Нет, все по-другому…

Он не договорил: туман колыхнулся мощной волной, подался назад — и разродился целой толпой троллей.

Они были пешими, но оттого не менее страшными: низкорослые, с невероятно широкими плечами, с тяжелыми, будто каменными руками. Их покатые лбы, маленькие глаза, мощные челюсти — все говорило о том, что это не воины, а работники.

Каста воинов выглядела иначе — те более высоки и их лица куда привлекательнее, на человеческий взгляд.

Эти же выглядели как звери, по какой-то причине наделенные зачаточным разумом.

Они обступили обоих друзей, схватили их каменными ручищами, стянули с седел, бросили на мокрую землю, начали бить и пинать, а затем взяли за волосы и волоком потащили за собой. Они урчали и глухо переговаривались, хлопали себя по плечам и груди, гулко шлепали плоскими босыми ступнями по глине, и сквозь все эти шумы прорывался пронзительный звук, почти нестерпимый для человеческого слуха, царапающий и раздражающий. И только потом Эопта понял, что это кричит его товарищ.

Их путь сквозь сырость и темноту длился вечно и закончился глубоким беспамятством.

Эахельван не ошибся. Вот первая мысль, которая явилась Эопте, когда он открыл глаза и увидел себя в плену у троллей. Старый ученый во всем оказался прав. Прекрасная женщина с пустым лицом молча смотрела на пленника. Он лишь скользнул взглядом по ней и перевел взгляд дальше, на залитую светом поляну, и увидел вдали сверкающие на солнце белые шатры.

Женщина коснулась пальцами его лица. Он сердито дернул головой, ему неприятно было ее прикосновение. Она огорчилась, отвернулась, закусила губу.

— Прости, — сипло произнес Эопта.

— Ты.

Это простое слово она произнесла с таким усилием, словно тысячу лет не размыкала уста для самого обычного разговора.

— Кто ты? — спросил Эопта. — Я.

— Где мой друг?

— Он.

— По крайней мере, ты еще что-то помнишь о людях, — сказал Эопта и постарался взглянуть на нее поласковей.

Она действительно была хороша, как и говорил Эахельван. Высокая. Немного худовата, но это дело поправимое. Эопта прищурился, прикидывая — какой она будет, когда немного наберет вес и станет более округлой. Да, это будет очень недурно. («Крестьянские мысли! — мелькнуло у него. — Крестьянин не умеет любоваться женщиной бескорыстно, он всегда будет обдумывать, каким образом ее можно пристроить к делу…»)