Что и говорить, журналистское сообщество было потрясено. Разве не чудо, что таинственный моряк, практикующий врач и не владеющий английским языком телеграфист сумели охватить в своём сообщении событие такого масштаба?
Не прошло и трёх лет, как Филлипс собственной персоной появился у нас на Бейкер-стрит, и мне довелось узнать разгадку этой тайны.
После своей мнимой смерти от рук профессора Мориарти у Рейхенбахского водопада в апреле 1891 года мой друг Шерлок Холмс провёл три года в дальних странствиях. Летом 1893 года он побывал не только в Святой земле (Холмс упоминал об этом, как известно моим читателям из рассказа «Пустой дом»), но и в районе злополучных военно-морских манёвров. Безымянным моряком, в деталях поведавшим доктору Харрису о крушении, разумеется, и был Шерлок Холмс. Лишь фотографии, сопровождавшие газетные публикации о «воскресении» Холмса в 1894 году, подсказали доктору Харрису, кем на самом деле являлся анонимный свидетель, снабдивший его подробностями случившегося. Доктор Харрис сообщил о своём открытии Филлипсу, а тот во время очередного приезда в Лондон явился на Бейкер-стрит, чтобы лично поблагодарить человека, помогшего ему завоевать всемирную славу. По иронии судьбы, эта примечательная встреча заставила нас спустя десять лет взяться за расследование жестокого и странного убийства журналиста, кровавая память о котором до сих пор отзывается вампирским эхом в коридорах вашингтонского Капитолия.
Нам с Холмсом и раньше приходилось распутывать необычные дела, но ни одно из них (кроме случая с фон Борком, которого усилиями Холмса удалось привлечь к суду в начале Первой мировой) не имело столь масштабных международных последствий, как кошмарное убийство Филлипса. Однако, поскольку в 1906 году Филлипс разгромными статьями о высокопоставленных негодяях навлёк на себя гнев многих из тех, кто по сей день стоит у кормила власти, я даже теперь (спустя десять лет после его гибели в 1911 году) едва осмеливаюсь писать об этом. Из приличий и благоразумия я взял на себя труд утаить не только обличающие подробности, способные потревожить общественное мнение, но и подлинные личности тех видных сановников, у которых по сей день есть причины опасаться, что некоторые детали произошедшего будут преданы гласности в нижеследующем повествовании.
Впервые я познакомился с миссис Кэролин Фреверт — удивительнейшей из американок — в начале весны 1912 года. В других своих отчётах я уже отмечал, что в это самое время наши с Шерлоком Холмсом пути разошлись на долгие годы. Оставив занятия сыщика-консультанта, Холмс занялся разведением пчёл в Суссексе. Я же, вновь женившись, поселился на улице Королевы Анны и вернулся к врачебной практике.
Мы редко встречались. Конечно, порой он наведывался в Лондон, чтобы послушать в Альберт-холле прославленного скрипача, а я иногда отправлялся в Суссекс «погостить на выходные», по выражению Холмса. Но и только. Обязанность избавлять Англию от мерзавцев и мошенников перешла к новому поколению. Как-никак Шерлоку Холмсу стукнуло пятьдесят восемь, а мне, его верному соратнику, — пятьдесят девять. У нас уже не хватало сил и запала, чтобы гоняться за преступниками. Единственной ниточкой, связывавшей меня с временами, проведёнными в доме, который, как уверяют мои великодушные читатели, прославился на весь мир, была миссис Хадсон, наша преданная квартирная хозяйка. Презрев возможность избавиться от самого беспокойного из своих жильцов, она уехала с Бейкер-стрит, чтобы присматривать за Холмсом и его пчёлами в Даунсе [8]. Опасалась миссис Хадсон, по её словам, только одного: как бы не снесли милый дом, где она прежде жила, чтобы выстроить на его месте какую-нибудь унылую громадину.
История, заставившая нас впоследствии проехать полмира, началась в ясный ветреный мартовский день. (Если быть точным, это была пятница, тринадцатое — такая вот мрачная ирония.) Мистер Уигмор со своей подагрой был последним из записанных в тот день пациентов, и я лелеял надежду закончить рабочую неделю пораньше. В приёмной больше никого не было, и, пригласив хромавшего посетителя на осмотр, я уже предвкушал чудесную прогулку, а после — чаепитие вдвоём с супругой. К немалому своему удивлению, выпроводив Уигмора из кабинета, я увидел, что на одном из стульев с круглой спинкой восседает тёмноволосая дама, уже немолодая, но довольно привлекательная. С ног до головы одетая в чёрное, она сидела совершенно неподвижно, лишь в руках у неё беспрерывно подрагивал чёрный кружевной веер. Поскольку было совсем не жарко, я решил, что она чем-то взволнована.
— Вы больны, сударыня? — спросил я.
— Нет, доктор Уотсон, — ответила она, поднимая на меня глаза. По нескольким словам я сразу распознал её американский акцент. — На самом деле я пришла к вам не как к врачу. Боюсь, явившись сюда, я была вынуждена оправдать свой визит надуманным предлогом, потому что нужны мне вовсе не вы.
— Не понимаю, — произнёс я, чувствуя некоторую досаду.
— Я проделала весь этот путь, доктор Уотсон, чтобы встретиться с вашим другом — мистером Шерлоком Холмсом.
Должен признаться, упоминание о Холмсе застало меня врасплох, ведь мы давно не виделись и я редко о нём вспоминал. Ещё несколько минут назад все мои помыслы были лишь о пирожных и печенье, которые жена подаст к чаю.
Так как мы остались одни, я сел на стул рядом с ней, собираясь сообщить, что мой друг удалился от дел.
— Шерлок Холмс, сударыня…
— Миссис Фреверт, — представилась она. — Миссис Кэролин Фреверт. Знаете, доктор Уотсон, мне кажется, вы были знакомы с моим братом Грэмом.
Я на минуту задумался, но такого имени припомнить не смог.
— Дэвид Грэм Филлипс, — медленно проговорила она.
Разумеется, теперь я заметил сходство. Глаза — тёмные, проницательные, властные. Её отличал тот же острый взгляд, который выдал в её брате пытливого, энергичного газетчика, каким я увидел его впервые — он заходил к Холмсу в 1896 или 1897 году, чтобы поблагодарить за отчёт о крушении. Это случилось за несколько лет до того, как Филлипс начал сочинять романы, и задолго до потрясшего мир убийства: журналиста застрелил в Нью-Йорке, как тогда говорили, какой-то душевнобольной, помешавшийся на вампирах.
Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове, но тревожный взгляд миссис Фреверт и её нахмуренные брови заставили меня устыдиться своей заминки.
— Прошу прощения, я задумался, — сказал я. — Примите мои извинения, а также соболезнования по поводу гибели вашего брата. Мы с Холмсом были глубоко опечалены. Подумать только, такой даровитый и многообещающий автор…
— Благодарю вас, доктор Уотсон, — перебила она. — Можете представить, как горевали все мы у себя на родине.
Миссис Фреверт смолкла и глубоко вздохнула, затем продолжила:
— Грэм писал мне, какую радость доставило ему общение с вами и мистером Холмсом. Вернувшись в Нью-Йорк, он всегда вспоминал о ваших встречах как о лучших моментах своего пребывания в Англии.
Лишь теперь тревога стала сходить с её лица. Уголки алых губ тронула улыбка, а трепетание веера мало-помалу замедлилось.
— Грэм не любил уезжать из Нью-Йорка, — объяснила она. — Знаю, в одной из своих книг он писал о «проклятом Востоке» [9]. И всё-таки жизнь там бурлила, а он ненавидел оказываться вдали от событий, вдали от меня. Мы ведь были очень близки.
Миссис Фреверт на миг прикрыла глаза.
— Для Грэма, — продолжала она, как будто стараясь вернуть себе прежнее воодушевление, — дом двести двадцать один «б» по Бейкер-стрит был одним из главных лондонских адресов. Он подробно писал мне о своих визитах к вам.
Желая приободрить гостью, я отважился пересказать ей забавную историю о первой встрече её брата с Холмсом. Весёлый разговор о Филлипсе помог его сестре куда лучше, чем обычно помогают все те снадобья от угнетённого состояния духа, которые мы, врачи, вынуждены иногда прописывать.