— Mon Dieu![2] — воскликнул месье Фонтэн, подняв на меня взгляд. — Значит, вы врач? Это провидение, так как я имею работу для вас обоих. — Прежде чем продолжить, он сделал ещё один глоток бренди. — Джентльмены, я скромно прошу простить моё беспардонное вторжение, но я только что нашёл труп в своём ресторане…

— Да что вы говорите! — ахнул Холмс.

— Я говорю, что у меня в ресторане труп. Это месье Брентвуд. Иеремия Брентвуд.

— Вы поставили в известность полицию? — осведомился я.

— Ещё нет, mon ami[3], но если я позову полицейских, то тогда узнают газеты, они поднимут скандал — и я разорён! Кто захочет кушать в… в… морге!

Француз снова разволновался, и его руки заходили ходуном. Холмс сжал плечо нашего гостя.

— Успокойтесь, старина, — велел он. — Вы поступили совершенно правильно, обратившись сразу ко мне. Ни к чему беспокоить районную полицию — она только затопчет улики. Достаточно известить Скотленд-Ярд, но с этим можно повременить. Лучше скажите, вы что-нибудь трогали?

— Нет, ничто. Как только я понималь, что он мёртвый, я сразу пришёл сюда.

— Превосходно. Просто превосходно, — пробормотал Холмс. Он сел в кресло лицом к французу и произнёс: — А теперь прошу рассказать нам всё подробно с самого начала.

Месье Фонтэн осушил бокал и начал:

— Как вы знаете, месье Олмс, я владею маленьким ресторанчиком на площади Портленд. Он называется «Coq D'or»[4]. Отсюда всего десять минут пешком. Утром во вторник, пятнадцатого числа, я получил неожиданную просьбу от того самого Иеремии Брентвуда. Он просил меня, чтобы я накрыл стол для него и его друга и оставил блюда на плите. Он сам всё подаст. Так?

— Он отказался от официантов? — подался вперёд Холмс.

— Да, отказался. Он настоял, чтобы никто не присутствовал, даже меня не нужно. Он заплатил за такую привилегию сто гиней, это гораздо больше, чем стоил его заказ. Вы сами понимаете: такую сумму я зарабатываю за неделю, поэтому я не смог отказываться. Он сказал, что сам закроет ресторан, а ключ, когда будет уходить, бросит через почтовый ящик.

— Именно там сегодня утром вы и нашли ключ?

— Oui[5].

— На который час был назначен ужин? — спросил Холмс.

— На полночь.

— Расскажите, как именно вы договорились. Этот Иеремия встретился с вами лично?

— Нет. Он всё попросил в письме, которое приносить курьер.

— Письмо было написано от руки?

— Нет, отпечатано на машинке.

— Подпись стояла?

— Нет, внизу просто было напечатано «Иеремия Брентвуд».

— Письмо у вас сохранилось?

— Нет. В письме было сказано, чтобы я написал внизу ответ на том же самом листке и отдавал его курьеру.

— Чёрт, — пробормотал Холмс, затем встал и принялся расхаживать по гостиной. — Значит, тут у нас улик никаких. Обратного адреса, разумеется, на письме не значилось. — Он снова повернулся к французу: — И как же заказчик собирался с вами расплатиться?

Месье Фонтэн пожал плечами в истинно французской манере и пояснил:

— Чуть позже в тот же день пришёл курьер и принёс запечатанный конверт. Там были деньги. Вся сумма.

— Заказчик как-нибудь объяснил, отчего он желает поужинать так поздно и без свидетелей?

— Да, в письме он прозрачно намекал, что хочет устраивать романтичное свидание. С очень уважаемой замужней дамой. Вот потому он и хотел сделать всё тайно. Миром правит любовь, месье Олмс, и мы, французы, не можем отказать, когда речь идёт о делах сердечных.

Холмс затянулся, не обратив внимания на то, что трубка погасла. Я протянул ему коробок спичек, но он лишь нетерпеливо отмахнулся.

— Идёмте, Уотсон, — произнёс он, подхватывая пальто и шляпу. — Пора нам пойти взглянуть на покойного мистера Иеремию Брентвуда.

Я накинул плащ и взял трость, и мы с месье Фонтэном последовали за Холмсом. После того как наша компания пересекла Бейкер-стрит, мы направились по Мэрилебон-роуд к площади Портленд. Мы с ресторатором едва поспевали за нёсшимся впереди нас Холмсом.

— Может, и не было никакого преступления, — заметил я на ходу. — Иеремия мог умереть сам, по естественным причинам.

— Не исключено, что вы правы, Уотсон. Разумеется, я надеюсь, вы сможете установить подлинную причину смерти, когда осмотрите тело. И всё же интуиция, которая крайне редко обманывает меня, подсказывает, что мы имеем дело с убийством.

Я знал, что Холмс прав, и потому замолчал. Была и другая причина, в силу которой я решил воздержаться от продолжения беседы. Поскольку приходилось едва ли не бежать, мы с месье Фонтэном уже начали задыхаться. Холмс, надо сказать, дышал спокойно и ровно.

Наконец мы добрались до «Золотого петушка», и ресторатор пропустил нас внутрь. Быстро оглянувшись по сторонам, он зашёл сам и запер за собой дверь. После этого Фонтэн подвёл нас к дверям в обеденный зал и замер, жестом пригласив нас заглянуть туда.

Зал, выдержанный в синих и золотых тонах, оказался небольшим, однако, несмотря на скромные размеры, был роскошно оформлен. Окна украшали тяжёлые узорчатые занавески, а с потолка, покрытого орнаментальной лепниной, свисали две хрустальные люстры. В зале имелось семь столиков. Один из них, с белой накрахмаленной скатертью, расшитой изображениями золотых и синих петухов, стоял у дальней стены и был накрыт на двоих. В центре его возвышался серебряный подсвечник на три свечи, которые полностью догорели, закапав расплавленным воском скатерть. На стуле, обращённом к нам, откинув голову назад, сидел Иеремия Брентвуд. Его рот был открыт, а взгляд невидящих глаз устремлён на люстры.

Я врач и, уж поверьте, насмотрелся на смерть. И, будь то гибель солдата на поле боя в Афганистане или спокойная кончина пожилой дамы, отошедшей в мир иной во сне, я никогда не мог привыкнуть к этому зрелищу. По идее за долгие годы работы я должен был закалиться и стать равнодушным к жатве, что собирает мерзкая старуха с косой. Однако, должен признаться, со мной этого не произошло, и смерть Брентвуда не явилась исключением. Он показался мне очень молодым, не старше двадцати пяти лет. Перед посещением ресторана Иеремия тщательно побрился и нарядился в чёрный вечерний костюм и белую рубашку. Его каштановые волосы были слегка напомажены и зачёсаны назад.

Заставив себя забыть о чувствах, я принялся за осмотр тела. Чтобы прийти к заключению, мне потребовалось не так уж и много времени.

— Я считаю, — заявил я Холмсу, — что причиной смерти Брентвуда стал сердечный приступ.

— Вы в этом уверены, доктор? — внимательно посмотрел на меня Холмс.

— Настолько, насколько в этом можно быть уверенным без вскрытия, — пожал я плечами. — Вся классическая симптоматика налицо. Судя по степени трупного окоченения, он умер от четырёх до восьми часов назад.

Холмс подошёл поближе и принялся осматривать тело. Мой друг делал это очень тщательно: он даже обследовал руки молодого человека и заглянул ему в рот. Наконец, повернувшись ко мне, он произнёс:

— Хочу сразу предупредить, доктор, что своим вопросом я ни на йоту не ставлю под сомнение ваши профессиональные качества и опыт, однако не кажется ли вам, что покойный слишком молод, чтобы умереть от сердечного приступа?

Другого врача вопрос Холмса возмутил бы, но я уже успел свыкнуться с прямотой моего друга, поэтому спокойно ответил:

— Многие считают, что сердечные приступы случаются лишь у людей пожилых. Это достаточно распространённое заблуждение. Смерть от сердечного приступа в молодом возрасте, безусловно, редкость, но подобное, пусть нечасто, но всё же случается. Не исключено, что у Брентвуда был наследственный порок сердца или же он когда-то перенёс суставный полиартрит, который, как известно, даёт осложнение на сердце.

— Благодарю вас, доктор, — кивнул Холмс. — Как всегда, я преклоняюсь перед вашим опытом.