– Говори, я сказал!

Писатель не спеша достал из пачки сигарету.

– Старики советовали выгнать невесту из родительского дома, пока она не потеряла девственность.

– Сволочь!

С противоположного конца зала Анна увидела, как Жильдас схватил Риана за ворот рубашки, вплотную приблизив к нему побагровевшую физиономию. Со стуком опустив поднос на стойку, девушка подбежала к парню лет тридцати с открытым лицом и насмешливым взглядом, в котором никто не признал бы местного стража порядка.

– Стефан, посмотри, что творит Жильдас! Боюсь, он… – сбивчиво обратилась она к старшему сержанту жандармерии.

У писателя, по-видимому, сдали нервы. Он нанес противнику удар такой силы, что брат Мари не устоял на ногах и, падая, опрокинул стол со стаканами, поднявшими фонтан стеклянных брызг. Публика загалдела, готовая вмешаться в поединок.

Стефан Морино, не затрудняя себя правилами хорошего тона, грубо схватил Риана за плечо:

– Проспитесь в камере!

– Я выпил лишь кружку пива. Он первым начал меня оскорблять.

– Зато вы первым полезли драться. Потом, он – это совсем другое дело.

– Выходит, виноват всегда чужак?

Жандарм спокойно выдержал его взгляд.

– Не всегда, но часто.

Писатель, с досадой махнув рукой, покорно дал себя увести под сочувствующим взглядом Анны, не осмелившейся открыто за него вступиться. Покидая кафе, он успел увидеть, как Лойк помог брату подняться и вытянул вперед руку с пустым стаканом: «Вина!»

Веселье возобновилось.

Повисший над морем туман окружал гребни скал молочно-белым ореолом, влажным, как морозное дыхание. По зарослям папоротника волнами пробегал легкий ветерок. В мертвенно-бледном сиянии полной луны пейзаж Ти Керна казался нереальным, обретая фантастические черты. В этом царстве света и тени темные величественные глыбы менгиров напоминали заколдованных исполинов, которые вот-вот оживут. Ничто не нарушало тишину и покой, однако в воздухе словно разлилось беспричинное, необъяснимое чувство тревоги.

На тропинке, которую местные прозвали «таможенной», возникла молчаливая процессия из шести человек. Ровным шагом, след в след, не останавливаясь, они обогнули менгиры и один за другим исчезли за дольменом, словно их поглотила гранитная плита.

Потом появилась седьмая фигура. Двигалась она нерешительно, покачиваясь из стороны в сторону, временами делая странные скачки. Не приближаясь к дольмену, подобно остальным, она остановилась возле древнего захоронения – невысокой кучи из больших камней.

Ти Керн снова погрузился в тишину, нарушаемую лишь шумом прибоя: двадцатью метрами ниже волны неистово бились о прибрежные скалы Разбойничьей бухты.

* * *

Захлебываясь соленой водой, Мари задыхалась, чувствуя, как быстрое течение увлекает ее на глубину. Сопротивляясь, она изо всех сил колотила ногами по воде и, не ощущая боли в израненных руках, цеплялась за острые как нож обломки скалы. Наконец ей удалось выбраться на поверхность. Похолодев от ужаса, смотрела она, как прямо на ее глазах морская волна постепенно превращалась в кровавую пену. В этот миг ночную тишину разорвали непонятные резкие звуки, слившиеся с ее немым криком…

Лежа во «внутриутробной позе» – колени подтянуты к подбородку, руки сложены на груди, рот открыт в безнадежной попытке глотнуть хоть немного свежего воздуха, Мари наконец проснулась, испуганная и вся в поту.

Она выбежала на балкон и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь восстановить сердечный ритм. К черту обычаи! Ей захотелось побежать за Кристианом, упасть в его объятия, крепко-накрепко прижать к своей груди, лишь бы избавиться от чувства тревоги, которое никак не хотело ее отпускать. Испачканная наяву фата во сне превратилась в кровавую пену! Посмотрев вниз, на поблескивающие в лунном свете серебристые гребешки волн, она обозвала себя идиоткой. Море не могло быть врагом. Просто ночной кошмар.

Только ли кошмар?

Мари собиралась вернуться и снова лечь в постель, как вдруг ее внимание привлекла какая-то движущаяся точка. Она прищурилась, приспосабливая глаза к темноте, и вскоре взгляд ее сосредоточился на силуэте мужчины, который быстро шел к отелю со стороны пляжа. Он все время озирался, будто опасался преследования.

Мало сказать, что инстинкт полицейского никогда не изменял Мари, он составлял неотъемлемую ее часть. Теперь она пыталась лучше разглядеть приближавшегося мужчину. Лойк? Нет, высокий, слишком тонкий для Лойка. К тому же кафе совсем в другой стороне. Да и от кого ему скрываться? Даже если он перебрал – кстати, пьяные обычно ни от кого не прячутся, – его не ждали дома упреки жены.

Она прошла вдоль балкона, чтобы не терять из виду незнакомца, который тем временем подошел к зданию. Садовый фонарь высветил темные пушистые кудри племянника, еще более взлохмаченного, чем обычно, в кое-как застегнутой рубашке. Она улыбнулась: «Мать права – работа, связанная с преступлениями, в конце концов ударила мне в голову: в море я вижу кровавую пену, а Нико принимаю за вора. Год спокойной жизни пойдет мне на пользу».

Вернувшись в спальню, Мари постаралась прогнать мысль о том, что похожие кошмары преследовали ее по ночам, когда она была еще маленькой.

Однако и три часа спустя, когда Мари окончательно потеряла надежду заснуть и решила устроить пробежку, странный сон не выходил у нее из головы. Физические упражнения всегда действовали на нее благотворно, опустошая голову, но на этот раз мысли не пропадали бесследно, а возвращались бумерангом, следуя четкому ритму ее бега. Чайка. Фата. Пена. Кровь. Чайка… Странные звуки, раздавшиеся в ночи…

Невольно замедлив шаг, Мари осознала, что все еще их слышит.

Вот тогда-то она и увидела чаек. Сотни птиц, испуская отчаянные вопли, пролетали над ее головой, держа курс на один из утесов и исчезая за ним. Удивленная их количеством и маневром, Мари снова ускорила бег. Миновав менгиры Ти Керна, она достигла берега в том месте, где чайки резко снижались, подобно японским бомбардировщикам.

Начался прилив, и море уже осторожно лизало края песчаного пляжа. Внизу, на расстоянии двадцати метров, стая птиц яростно что-то терзала, должно быть, труп выброшенною волнами дельфина.

Почему ей так и не удалось справиться с тоской?

Затаив дыхание, Мари быстро спустилась по тропинке между скал к бухте, пробежала мимо входа в грот, где в давние времена морские грабители прятали добычу, и громко крикнула, чтобы вспугнуть обезумевших чаек, которые никак не отреагировали на ее появление.

Вдруг взгляд Мари упал на ярко-желтое пятнышко, мелькнувшее среди черно-белых птиц, и, охваченная все возраставшим чувством тревоги, она, подобрав несколько камешков, с силой запустила их в чаек. Оглушительно хлопая крьшьями и выражая истеричными стонами свое возмущение тем, что их потревожили, птицы наконец улетели. Тогда Мари смогла рассмотреть предмет их вожделения, который, как она уже догадалась, вовсе не был дельфином.

Трупов она повидала немало, но ей до самой смерти не удалось бы забыть глаз, наполовину вырванный из орбиты, и страшные рваные раны, оставленные на теле острыми клювами хищниц.

Шею убитого, лежавшего на спине, обвивал шарф ярко-желтого цвета, который он обновил вчера вечером.

Жильдас.

Сраженная горем, Мари упала на колени; ей захотелось вытянуться на песке возле брата – пусть море накроет волной их обоих и унесет далеко-далеко… Взяв руку Жильдаса в свою, она вздрогнула, обнаружив в его зажатом кулаке клочок бумаги. Мари осторожно высвободила его и развернула. Текст, написанный по-бретонски, ее ужаснул:

«За Мари. Всевышний вынесет приговор. Из каменного сердца брызнет кровь и прольется свет».

3

Стефан Морино включил полный привод, преодолевая сотню метров по пересеченной местности, отделявшей Ти Керн от грунтовой дороги. Припарковав автомобиль рядом с пожарной машиной, старший сержант открыл заднюю дверь и сделал знак Риану, что тот свободен. Писатель, не считая себя обязанным благодарить его за этот жест, сразу направился к женщине, стоявшей к нему спиной на берегу.