- Можно.

     Режиссер внимательно осмотрел поручика. Но не в лицо смотрел он -  на

гимнастерку с погонами, на штанцы с лампасами. Потом потрогал себя за нос.

Сомневался, видимо, в чем-то. Вновь обратился к оператору:

     - А, может, запасной вариант, Володя? Боюсь, как бы  наш  героический

белый офицер от страха в обморок бы не хлопнулся. А ему еще и играть надо.

     - Запасной, так запасной, - индифферентно согласился оператор.

     Метрах в двухстах - от топи чуть  вверх  -  была  превосходная  лужа,

окруженная невысоким кустарником. Рядом с  лужей  остановились  во  второй

раз.

     Садист, как всякий представитель  его  профессии,  режиссер,  получив

удовольствие от малого спектакля, сымпровизированного им, приступил к делу

энергично. Ассистенты притащили  камеру,  осветители  подтянули  кабель  и

установили приборы, а режиссер уже репетировал. После  того,  как  в  лужу

слазил второй режиссер в резиновых охотничьих сапогах и брезентовой  робе,

поручик, убедившись в полной безопасности подобного купанья, ухался в воду

с бесшабашной готовностью. Порепетировали.

     Вдалеке мощно зашумел  лихтваген.  Зажглись  диги.  Под  операторские

"выше!", "правее!", "прижми книзу!" осветители поправили свет. Оператор  с

достоинством доложил:

     - Я готов!

     - Внимание! Мотор! - закричал режиссер.

     - Есть, - подтвердил включение звукооператор.

     Выскочила к камере помреж, хлопнула хлопушкой, протараторила:

     - Кадр триста одиннадцатый, дубль первый!

     Тихо стало на съемочной площадке, совсем тихо. Поручик по горло сидел

в луже, изображая погружение в топь. Подбежал  комиссар,  ухватился  левой

рукой  за  куст,  правую  же  протянул  поручику  и  только   приготовился

произнести положенный по сценарию  текст,  как,  глуша  лихтвагенный  шум,

разорвал тишину бешеный и безнадежный крик:

     - А-а-а-а-а!

     Невдалеке. Метрах в двухстах. Там, у топи. Или в топи. И снова:

     - А-а-а-а!!

     И тишина.

     - Стоп, - хрипло скомандовал режиссер. Не надо было командовать:  все

уже остановились.

     - Что это? - с визгом спросил из лужи поручик.

     Первым рванулся с места Виктор. За ним - режиссер и оператор. А потом

побежали все. Бежать было недолго - двести метров всего до болота.

     На  поверхности  лжелужайки  чуть  колебалось  зелено-желтое   пятно.

Побольше, чем от булыжника. Стояли, тяжко дыша, смотрели на пятно.

     - Всем разбиться по группам!  -  истерически  приказал  режиссер.  И,

вспоминая,   перечислял:   -   Режиссерская!   Операторская!    Звуковики!

Осветители! Костюмеры! Администрация!

     Люди сбивались в кучки, ничего  не  понимая,  и,  не  решаясь  громко

говорить, шептались  о  том,  что  вроде  бы  все  на  месте.  Заместитель

директора, отвечающий за площадку, с деловым  видом  обошел  все  кучки  и

доложил:

     - Все в наличии, Андрей Георгиевич!

     Никто  не  слышал,  когда  вырубился  лихтваген,  и  поэтому  явление

лихтвагенщика было для всех полной неожиданностью. Громко топая кирзачами,

он подошел к заместителю директора, и,  недоуменно  оглядываясь,  спросил,

как всем показалось, противоестественно громко:

     - Чего это у вас тут?

     Виктор все понял. Кинулся к лихтвагенщику, за плечо развернул к себе:

     - Где Серега?

     - Как где? К вам сюда на съемку пошел.

     - Когда?!! - заорал Виктор.

     - Ну, минут десять как...

     - Он трезвый был? - Виктор допрашивал, а  все  с  ужасом  ждали,  чем

кончится этот допрос.

     - Да вроде да. Разговаривал нормально...

     - Но он пил?!

     - Выпил самую малость, - лихтвагенщик большим и указательным пальцами

отмерил дозу по воображаемой бутылке и для убедительности добавил: - Грамм

двести...

     - Ты зачем ему водки дал?

     - А как не дать? Я же с прошлой недели ему пол-литра должен был.

     Теперь и все поняли все. К Виктору подошел режиссер и,  морщась,  как

от зубной боли, спросил:

     - Зачем же он на съемку поехал? Он ведь не занят в этой сцене.

     - В гостинице не хотел оставаться, - пояснил Виктор и  сильно  ударил

себя кулаком по лбу. - Мне бы, дураку, не отпускать его от себя!

     Режиссер пальцем поманил к себе заместителя директора,  а  когда  тот

приблизился, тем же пальцем указал на лихтвагенщика и сухо распорядился:

     - Немедленно отправьте его в Москву.

     - За что?! - искренне изумился лихтвагенщик.

     Режиссер не ответил: он уже шел к топи. Подошел, посмотрел  на  почти

затянувшееся пятно и стащил с башки пижонскую каскетку.

     Днем вместе с водолазами Виктор вернулся к топи. Он сидел на  твердой

земле, а водолазы по очереди с  отвращением  кувыркались  в  густой  жиже.

Кувыркались до вечера, но тела не нашли. Да и делали они эту  работу  лишь

для порядка: в топи не тонут, топь засасывает в неопределимость  без  дна.

Не вода.

     Зашабашили. По просьбе Виктора постановщик на базе соорудил временный

памятник - деревянный клин с фанеркой. С  помощью  водолазов  Виктор  вбил

клин в твердую землю.

     "Здесь  19  июля  1990  года  погиб  артист  трюковых  съемок  Сергей

Владимирович Воропаев" - записано было на фанерке.

     Тем же вечером Виктор уехал в Москву.

     В экспедицию Виктор выбрался для того, чтобы отрубиться от московской

суеты,  отдохнуть,  водочки  попить  без  забот.  Потому  и  не  на  своем

автомобиле в научный городок заявился. Ничего себе отдохнул.

     До Серпухова его доставили на режиссерской машине, чтобы в Москву  на

электричке ехал: дирекция бензин экономила.

     Хорошо хоть, что по позднему делу  народу  мало.  Придирчиво  выбирал

вагон, купе. Устроился у окна.  Поезд  тронулся.  Побежало  мимо  и  назад

безобразие   обновленного   социализма:   кривые    черномазые    домишки,

разбросанные шпалы, помойные кучи, обломки железобетона...

     Заверещала отодвигаемая дверь, и в вагон вошел лихтвагенщик. Господи,

только бы не заметил! Нет, заметил, и без колебаний направился к  Виктору.

Сел напротив, вздохнул, погоревал вслух, как положено:

     - Эх, Серега, Серега...

     Деваться некуда, разговаривать надо. Виктор спросил для порядка:

     - Вы же с утра в Серпухов уехали. Почему же в Москву так поздно?

     - У меня свояк в Серпухове живет, - объяснил  лихтвагенщик.  Судя  по

исходившему от него аромату, встреча со свояком прошла на должном  уровне.

Лихтвагенщик  почесал  толстым  сломанным  ногтем  щеку  и  задал  вопрос,

мучивший его, наверное, еще с утра. - Вот вы,  товарищ  сценарист,  можете

мне сказать, за что меня так?

     - Наверное, за то, что Сергея водкой угостили.

     - Но я-то трезвый был! - азартно возразил лихтвагенщик, но, вспомнив,

что надо удручаться в связи со смертью, повторил заклинание: - Эх, Серега,

Серега!

     - О чем вы с ним, когда на съемку ехали, разговаривали? -  неожиданно

для себя спросил Виктор.

     - Мы-то?  Беседы  беседовали,  -  лихтвагенщик  покряхтел,  вспоминая

беседы. Вспомнил. - Он меня все про ту подсечку расспрашивал.

     - Что же вы могли ему сказать? Лихтвагена-то на той съемке не было?

     - Лихтвагена не было, а я был. Водителя на камервагене подменял.

     - Конкретно чем интересовался Сергей?

     - Ну, как конкретно? Спрашивал, на каком месте паренек коня валил...

     - Где же он, по-вашему, валил коня, паренек этот?