— Трофим… помоги встать, — попросил Долинин.

Стрежнев повесил сумку на плечо, положил в нее книгу.

— Тебе нельзя, — сказал он.

— Помоги! — упрямо повторил раненый.

Опираясь здоровой рукой на Стрежнева, он встал, покачнулся и ухватился рукой за дерево.

— Тебе плохо? — с испугом спросил Трофим Ильич. — Сядь. Передохни. Будет лучше… Сейчас тебе нельзя двигаться…

— Ерунда! — Долинин посмотрел на врача с вызовом. — Понимаешь, ерунда!.. Дай мне только палку. И пошли…

— Но куда? Куда, черт возьми? — выкрикнул Стрежнев. — Ты свалишься через два шага. До линии фронта не меньше сотни километров.

— Доктор… — Долинин дышал тяжело. — Трофим… без истерии. Мы в лесу… Должны партизаны быть. Дай палку.

Стрежнев выломал толстую ольшинину, обломал на ней ветки.

Осторожно они шли рядом. Долинин опирался на палку, сильно припадая на левую ногу. Стрежнев поддерживал его рукой. Шли медленно, часто останавливались и передыхали. После каждого привала Стрежнев с опаской посматривал на Долинина и тревожно думал: «Не выдержит. Крепкий человек, но долго не выдержит».

Но Долинин шел. Обливаясь потом, задыхаясь, шел. И когда Стрежнев встречался с его глазами, ему казалось, что в серых, лихорадочно блестящих глазах Долинина было что-то одержимое, упрямое.

В лесу было тихо и мокро. Лишь изредка, заметив бредущих людей, с деревьев испуганно шарахались птицы.

После полудня Стрежнев и Долинин вышли к тропке и вскоре увидели жилье. Это было так вовремя: Долинин чувствовал себя очень плохо и уже не мог без помощи товарища держаться на ногах.

— Я разведаю, кто в доме, — сказал Стрежнев и помог раненому опуститься на сухой валежник.

На подсеке, огороженной невысоким частоколом, стояла изба с небольшой пристройкой, по-видимому сараем. Стрежнев остановился за толстой сосной и несколько минут наблюдал за домом.

Трофим Ильич уже было решил, что дом заброшен, но вдруг на крыльцо вышла девочка. Ей было лет четырнадцать. В ватнике, на голове повязан цветастый платок, в руках она держала таз с бельем. Девочка сошла с крыльца, остановилась недалеко от сосны, за которой притаился Стрежнев, и начала развешивать на веревке белье.

Трофим Ильич вышел из-за дерева. Девочка испуганно вскрикнула и, бросив белье, убежала в дом.

На крыльце показался рослый, бородатый мужик. Он тоже был в ватнике, на ногах высокие болотные сапоги.

Стрежнев опустил руку в карман, подошел к крыльцу.

— Кто в доме?

Мужик подозрительно посмотрел на Стрежнева, под прокуренными усами легла усмешка.

— А кого вам надо?

Идти в открытую Трофим Ильич не решился.

— Немцы или партизаны здесь бывают?

— Немцы иногда заглядывают.

— В доме кто?

— Я с дочкой.

— Вы лесник?

— Вроде.

— Идите со мной, — приказал Стрежнев.

— Это зачем? — Лесник насупился. — Мне и тут неплохо.

— Со мной товарищ. Помогите перенести в дом.

Лесник сошел с крыльца.

— Где ваш товарищ?

Долинина положили в небольшой горнице на широкую скамью. Он лежал, закрыв глаза. На бледном лицо блестели капли горячего пота.

— Согрейте воды, — распорядился Стрежнев. — Бинты у вас есть?

— У меня не аптека, — сухо отозвался лесник. — Любка! Поставь воду. — И неожиданно он сказал Стрежневу: — А вас утром искали немцы.

У Стрежнева дрогнули пальцы. Он повернулся к леснику, но промолчал.

Девочка принесла воду. Трофим Ильич осторожно снял с Долинина куртку, пропитанную кровью рубашку и повязку. Лесник стоял рядом, лицо у него было полное, обветренное, с крупными складками на лбу. Зеленоватые глаза его внимательно следили за быстрыми и расторопными движениями Стрежнева. Лесник молчал и только раз крикнул дочке:

— Любка! Принеси новую простынь. Рубаху тоже. В сундуке, кажись, она. — И когда девочка принесла простынь и рубаху, он подал их Стрежневу. — Простынь рвите. Заместо бинтов. В деле не была. Рубаха тоже.

Трофим Ильин кончил перевязку, надел на Долинина новую рубаху.

— Ловко это у вас выходит, — заметил лесник. — Вы доктор?

— Да, — ответил Стрежнев. Он понял, что таиться нет надобности. — Партизаны далеко?

— Любка, иди на улицу, — сказал лесник и, когда девочка ушла, продолжал: — Сейчас далеко. Позавчера они с карателями на полустанке дрались. Это километров десять отсюда. Карателей много положили. И нашим досталось. Раненых много. А доктора у партизан нет.

— Как нет? — ужаснулся Стрежнев. Он не представлял, как можно воевать и обходиться без врача.

— Нет, — повторил лесник. — У них фельдшер всеми делами заправляет. Наш, местный.

— Вы можете провести к партизанам? — спросил Стрежнев.

— Пеше далековато. — Лесник задумался, потом продолжал: — Есть лошадь. Правда, без телеги. Телегу-то немцы отобрали, а лошадь в лесу была — осталась. Если верхом, завтра к полудню на месте будем.

Сообщение лесника обрадовало Стрежнева. Он посмотрел на Долинина: лицо с подозрительной желтизной, под закрытыми глазами синева.

— Двоим верхом можно?

— А чего ж.

— Вы поедете и захватите его с собой, — Стрежнев кивнул головой на Долинина. — Потом за мной пришлют. А его в первую очередь. Плох он. — И негромко Трофим Ильич добавил: — Боюсь, как бы не было у него заражения крови.

Стрежнев думал, что Долинин не слышит их, но тот повернул голову, открыл глаза, глухо сказал:

— Трофим, ты поезжай… Раненые там… Врач нужен. За мной пришлешь подводу.

— Глупости! — рассердился Стрежней. — Ты тоже ранен.

— Я один, а там много… Много раненых. Я слышал… Не упрямься, Трофим…

Стрежнев пытался возражать, но вмешался лесник.

— Доктор, ваш товарищ верно говорит. Много раненых там. И верхом неловко ему. Как бы хуже не было. А на подводе-то удобнее. Мы мигом, а дочка пока присмотрит.

Долинина перенесли на кровать. Лесник ушел за лошадью и вскоре вернулся.

— Можно ехать.

Но Стрежнев мешкал.

— Вдруг немцы? Вы же говорили — утром были…

— Были и пока не придут, — успокоил лесник. — Я их повадки выучил. Теперь ден пять, а то и больше не появятся.

Долинин поймал руку Стрежнева, слабо пожал ее.

— Поезжай, Трофим… Нужнее ты там… — И уже когда Стрежнев направился к выходу, Долинин окликнул его: — Подожди… Подай сумку.

Трофим Ильич взял с лавки сумку.

— Книгу достань.

Стрежнев знал, о какой книге идет речь. Он достал ее и подал Долинину.

Долинин подержал ее в руке, потом протянул Стрежневу.

— Трофим, давно она со мной… Подарили. Очень хорошая книга… Возьми… На память.

Стрежнев спрятал книгу под борт куртки и отвернулся от Долинина. Он не хотел, чтобы тот увидел на его глазах слезы. Сердце ныло. Ныло так, словно в предчувствии большой беды.

Только на другой день Стрежнев добрался с лесником в отряд. В землянках было действительно много раненых партизан. У некоторых началась гангрена. Фельдшер — маленький, неуклюжий, с желтым от усталости лицом — метался по землянкам. Стрежнев, не передохнув с дороги, приступил к делу.

За Долининым в тот же день отправили подводу и бойцов.

Стрежнев умолк, запустил пальцы левой руки в густые, усыпанные сединой волосы и так сидел несколько минут. Когда он рассказывал, я его не перебивал. Теперь мне показалось его молчание слишком долгим. Я спросил:

— Ну а Долинин?

— Долинин? — Стрежнев побарабанил пальцами по столу. — Умер он… На второй день, как его в отряд привезли. Очень был в тяжелой форме… Медикаментов почти никаких. Не надо было от него уезжать…

— Вы все равно не помогли бы, — заметил я. — Инструмента никакого и лекарства у вас не было. Задержись вы у лесника — умерли бы многие раненые партизаны. Долинин это отлично понимал.

— Да, понимал, — отозвался Стрежнев, размышляя о чем-то своем. Потом сказал: — Вот книга осталась… До конца войны с собой возил. Знаете, она мне силы придавала… А потом, будто болезнь какая — увижу новую книгу и покупаю. Видите, сколько их накопилось. — И он кивнул седой головой в сторону шкафов, заставленных книгами.