Еще с самого начала ей было не трудно догадаться, что Бебо и Юлия пришли на их улицу не просто поиграть в классы или пойти к зубному врачу, а по какому-то другому делу. Когда Бебо торопливо и таинственно исчез, а после этого пришли другие ребята, которые вели себя так же таинственно, ее подозрения перешли в полную уверенность. Хотя по своей природе она и не была любопытной, на этот раз любопытство крепко засело в ее душе: что ищут здесь эти ребята, что у них за особое тайное дело?

Когда Бебо и Пешо с решительными и заговорщическими лицами подошли к ней, она не удивилась. Не удивилась она даже, когда Бебо заговорил с ней серьезным, не мальчишеским тоном.

— Слушай, Живка, мы хотим поговорить с тобой по одному очень серьезному делу.

— Хорошо! — спокойно кивнула головой Живка.

— Но действительно по-важному! — недовольно сказал Бебо. — Ты просто не понимаешь!

— А, может быть, понимаю, — возразила девочка, и глаза ее как-то особенно заблестели.

— Только здесь на улице не совсем удобно, — вмешался Пешо. — Лучше пойдемте в какой-нибудь двор.

— Тогда пошли к нам домой! — предложила Живка. — У нас никого нет, мы будем совсем одни.

Узнав, в чем дело, ребята сразу же согласились пойти к Живке. Их квартира была на первом этаже, и из прихожей они вопли прямо в большую гостиную, меблированную скромно, но со вкусом. Посреди гостиной стоял раздвижной стол светлого дерева, окруженный мягкими стульями, на которых и расположилась удобно вся компания. Наступило неловкое молчание.

— Видишь ли, Живка, в чем дело, — начал Пешо первым. — Скажу тебе прямо, мы следим за одним фашистом. А так как мы поняли, что ты хорошая девчонка и, конечно, хорошая пионерка, мы решили тебе довериться…

Живка чуть заметно покраснела. Хотя, как и все умные девочки, она была чужда лести, серьезно сказанные слова обрадовали ее как-то неожиданно сильно.

— Во-первых, — продолжал Пешо, — дай нам честное пионерское слово, что будешь хранить тайну. Это не игра, это серьезное патриотическое дело! Если ты не будешь хранить тайны, лучше не говорить вообще!

Все вопросительно посмотрели на Живку. Она повернула голову и, встретив вспыхнувшие, полные мольбы глаза Юлии, тихо и немного стыдясь сказала:

— Даю честное пионерское слово!

— Хорошо, тогда продолжим! Этот фашист недавно входил в ваш дом. Не знаю, видела ли ты его — такой полный, в белом костюме…

— Видела! — кивнула Живка. — У него в руках была большая хозяйственная сумка.

Мальчики удивленно переглянулись.

— Правильно, — сдержанно сказал Пешо. — Мы подозреваем, что в этой сумке он носит листовки… конечно, фашистские листовки… Хорошо, человек вошел в дом, задержался там около получаса и вышел с пустой сумкой. Ясно, что листовки он оставил там… Спрашивается, кому он их оставил?

— Понимаю! — медленно сказала девочка, хотя ум ее лихорадочно работал.

— Кому он мог их оставить? — продолжал Пешо. — Вот в чем вопрос! Есть ли в вашем доме такие люди, которым бы он мог оставить фашистские листовки?

Хотя все это произвело потрясающее впечатление на Живку, она не шевельнулась. Ее ум лихорадочно работал, она быстро соображала, перед ней, как на киноленте проходили лица, полузабытые случаи. Есть ли в их доме сомнительные люди? Наверное, есть, хотя она никогда не думала об этом. Но кто это может быть? Внезапно ее осенила какая-то мысль, и она сразу же спросила:

— Когда Бебо пошел за человеком, ему ничего не удалось узнать?

Бебо смущенно заморгал, потом вопросительно посмотрел на своего товарища. Было совсем очевидно, что Живка очень наблюдательна, и ничто не может ускользнуть от ее взгляда.

— Дело вот в чем! — сказал Пешо с уважением. — Мы думали, что этот человек отнесет листовки к зубному врачу, который живет на третьем этаже. Бебо пошел туда, но человек вынес оттуда полную сумку. Куда он их девал мы не знаем, но ясно, что он оставил их в доме.

— Тогда давайте немного подумаем, — предложила Живка. — В доме девять квартир.

— Почему девять?

У нас пять этажей, на каждом по две квартиры, но одна из них — ателье художника. Итак, значит, не мы, не зубной врач, остается семь квартир.

— А почему ты не считаешь ателье? — спросил Бебо.

— Подождите, узнаете! Художник живет на первом этаже, напротив нас… Он коммунист, сейчас рисует картину о Сентябрьском восстании… Значит, он не может быть…

— Не может! — вся компания кивнула почти одновременно.

— Хорошо, остается шесть, даже пять, потому что на третьем этаже, рядом с квартирой зубного врача живут наши родственники… Я их хорошо знаю, они не могут быть…

— Ни в коем случае? — подозрительно спросил Пешо.

— Ни в коем случае, — строго ответила Живка. — Они совсем надежные люди.

— Хорошо, давай по этажам! — предложил Пешо.

— Ладно, давайте по этажам! На втором этаже живет Дончев. Он инженер, как вам сказать, не очень-то симпатичный человек… Его можно считать подозрительным. Но дело в том, что сейчас там никто не живет… Месяц тому назад вся семья инженера уехала на курорт и еще не вернулась… Сейчас, когда мы шли сюда, я видела, что их почтовый ящик забит газетами, вынуть их оттуда некому.

— Осталось четыре, — подсчитал Бебо.

— На третьем этаже живет еще профессор Хаджиев, очень хороший человек, жена его все время болеет… Он такой тихий, милый, любезный, весь седой и так хорошо относится к людям, что все в доме его любят… — Живка подумала, потом решительно отрезала. — Он не может быть!

— Да, это невозможно! — задумчиво добавил Пешо.

— Третий этаж уже проверили, — продолжала Живка. — Там живет зубной врач и наши родные. На четвертом этаже живет Морис Давыдов, еврей, он работает в Министерстве иностранных дел… Такой толстый, но очень хороший, часто проводит в нашем квартале беседы.

— Дальше, — немного нетерпеливо пробормотал Пешо.

— На четвертом этаже живет еще Стефан Петров, бухгалтер одного завода… кажется, по производству лака… Он такой сердитый, хмурый, я редко вижу его…

— Он сомнительный, — с надеждой воскликнула Юлия.

Живка медленно покачала головой:

— По-моему, нет! Его жена народный заседатель, а как вам кажется, могли бы выбрать судить людей человека из подозрительной семьи? Безусловно, нет! Народными заседателями выбирают только самых честных людей.

— Остался пятый этаж, — подбросил Бебо.

— Я ведь вам говорила, там есть только одна квартира… В ней живет дядя Трифон, рабочий, один из лучших красильщиков шерсти. О нем и речи не может быть, ему дали квартиру по решению Министерства.

В комнате наступило смущенное напряженное молчание.

— Что же это получается! — отозвался наконец Бебо. — Значит, в этом доме нет подозрительных людей.

— Выходит, что нет, — смущенно и совсем запутавшись сказала Живка.

— А это не верно! — сердито сказал Бебо. — Человек внес листовки сюда и оставил их, вышел без них… Кому он их оставил? Значит, кто-то из твоих божьих коровок тайный фашист.

— Не может быть, — сказала Живка, но на этот раз ее голос не был совсем уверенным. — Ну скажи, кто? Все такие хорошие, серьезные люди! Ну, так кто же?

— Откуда я знаю! Может быть и профессор… Как будто он милый, любезный, а за пазухой нож держит…

— Глупости! — возмутилась Живка. — Я говорю вам, не он. Это действительно хороший человек.

Пешо, который до этого момента молчал глубоко задумавшись, с побледневшим лицом, наконец поднял голову:

— Не спорьте, — сказал он чуть глухим голосом. — Я знаю, куда Тороманов отнес сумку.

Все с удивлением посмотрели на него.

— Знаешь? — воскликнул Бебо. — Как можешь знать?

— Вот и знаю! — твердо сказал Пешо. — Он оставил сумку у инженера Дончева.

Живка разочарованно посмотрела на него:

— Так я же сказала вам, что сейчас там никто не живет! Их нет в Софии.