Тогда куда же пропала машина с преступниками? Оставались две возможности. Во-первых, было возможно, что машина исчезла где-нибудь на маленьких проселочных дорогах, старательно избегая контрольные пункты. Вторая возможность казалась полковнику Филиппову более вероятной: машина скрывается где-нибудь в окрестностях Софии или, по крайней мере, между двумя соседними контрольными пунктами по шоссе. Это предположение подкреплялось и следующим фактом: машина подъехала к дому Тороманова слишком скоро после ее возможного вызова.

Вероятная картина бегства рисовалась в воображении полковника Филиппова так: после того, как диверсанты схватили мальчика, они понимают, что их пребывание в городе уже очень опасно и решают бежать этой же ночью. По телефону они вызывают машину. Легковая машина приезжает, берет их, после этого заезжает за Торомановыми, берет их и исчезает по тому же самому шоссе, по которому въехала в город. Конечно, связь могла осуществится не по телефону, а через передатчик, если в машине диверсантов тоже есть радиопередатчик, но это казалось полковнику менее вероятным. Вся эта операция длилась около двух часов — срок весьма небольшой для того, чтобы машина могла приехать в город издалека, принять пассажиров и снова исчезнуть.

Придя к такому выводу, полковник сконцентрировал почти всю тяжесть поисков, главным образом, в районе шоссе и ближайших к нему селений. Особое внимание он обратил на телефонные центры, откуда шофер легковой машины мог бы получить приказ сразу же выехать в город. Но вопреки самым старательным поискам, его люди не смогли открыть ни малейшего следа от исчезнувшей машины — ничего, что показало бы им, что они идут по верному пути. Никто не видел автомобиля, никто не слышал ничего сомнительного. Никаких следов автомобильных шин на мягких проселочных дорогах не было, чтобы поощрить их поиски. Преследование диверсантов как будто стало совсем безнадежным, но полковник Филиппов, верный своему твердому и терпеливому характеру, ни на мгновение не отчаялся, ни на мгновение его вера в удачный исход дела не пошатнулась.

В тупик зашло и следствие по делу пойманного в букинистическом магазине шпиона. Он не отрицал своей вины. Еще во время первого допроса он рассказал все, что знал, но этого было немного. Часто в букинистический магазин какой-то незнакомый человек приносил книги, в переплете которых были спрятаны шифрованные сведения. Продавец должен был передавать их Тороманову, имени которого он даже не знал, а Тороманова со своей стороны, должен был — как предполагал полковник — носить их на квартиру инженера. Там, по всей вероятности, их передавали по радио вражеской централи. Продавец не знал ни о нелегальной квартире, ни о легковой машине, ни о будущих намерениях диверсантов.

Так в бесплодных поисках прошло пять дней.

В эти пять дней и ребята не чувствовали себя хорошо. Преследование окончилось, но обычные игры уже, совсем не удовлетворяли их. Одно дело строить остроумные планы, разгадывать трудные загадки, следить за опасными преступниками, и совсем другое — сидеть на каком-нибудь мусорном ящике и сбивать мнимые вражеские самолеты. Мальчики почти не играли — они собирались в сквере или в дворницкой Кости и проводили время в разговорах. Но о чем бы они не говорили, о чем бы ни заходил их разговор, в конце концов они неизбежно приходили к тому, что пережили так недавно. Они вспоминали различные эпизоды, объясняли себе различные случаи, которые тогда казались им необъяснимыми, и тайно тосковали, что все уже кончилось.

Когда разговоры исчерпывались, они ходили на далекие прогулки — то ли в парк, то ли на реку. Эти прогулки были как будто веселее, но и в самые веселые моменты Пешо чувствовал известную сдержанность в поведении своих товарищей. Он становился все более нервным и мрачным, часто беспричинно вспыхивал, но никогда не заговаривал о своей большой вине. Глубоко в себе он был уверен, что даже если и имеет какую-нибудь вину, он многократно искупил ее своим твердым, мужественным поведением, когда был у диверсантов. Сам полковник Филиппов, к которому Пешо очень привязался, держался с ним, как с большим парнем, открыто восхищался его героизмом, хвалил его перед товарищами и ни одним словом, ни одним жестом не укорил его за преждевременный поступок.

Однажды мальчики возвращались из парка. Вечерело, вдали на западе пылало огненно-красное небо, но между деревьев уже спустились синеватые сумерки, спокойные и чистые, как закат. Кое-где в аллеях мелькали люди, старики сидели на скамьях, подперевшись на свои деревянные палки, по дорожкам бегали дети, и в воздухе звенели их нежные голоса. Постепенно большая группа распалась. Даже Юлия, постоянно вертевшаяся около Пешо, пошла вперед с Чарли, что-то оживленно и весело рассказывая ему. Последними шли Пешо, Веселин и Костя — «вечная троица», как их называли в школе, командирская тройка всей компании. Они шли молча и медленно, что раньше случалось редко. Вообще за последнее время в их разговоры стали прокрадываться необычайные паузы, в них чувствовалось что-то недосказанное, в их отношениях как будто не хватало прежней сердечности.

Первым и как-то внезапно начал откровенный разговор Пешо. Он посмотрел на своих друзей исподлобья, покраснел и резко спросил:

— Вы кажется что-то… сердитесь на меня?

— Сердимся? — Веселин смущенно посмотрел на него, застигнутый врасплох внезапным вопросом. — За что на тебя сердиться?

— Откуда я знаю? Вам лучше знать!

— Тебе так кажется, — ответил Веселин и уставился в землю.

Настало неловкое молчание.

— Вы чего-то дуетесь на меня… — сказал Пешо с настоящей, глубокой горечью в голосе. — Будто я так уж виноват. А если и виноват, почему вы не скажете?

Костя, до сих пор молча шлепавший босыми ногами в пыли, внезапно остановился и посмотрел на него. В его зеленоватых умных глазах притаилась какая-то необыкновенная для его возраста, немальчишеская серьезность.

— Может ты и виноват! — сказал он резко.

— Говори, ну, говори! Выкладывай все! — подтолкнул его Пешо, криво усмехаясь.

— А ты думаешь не скажу! Если хочешь знать, все ребята считают тебя виноватым, все до одного!

— Это за то, что меня жгли электричеством? — спросил язвительно Пешо. — За то, что я ничего не выдал?

Суровость во взгляде Кости внезапно исчезла, лицо его смягчилось.

— С тобой невозможно говорить! — сказал он с горечью. — Ты все не туда гнешь.

— Хорошо, не буду! — дрогнул Пешо, и в его голосе прозвучали чуть ли не умоляющие нотки. — Скажи, в чем я виноват?

— Ты хорошо знаешь, в чем ты виноват! — вмешался Веселин, все еще не отрывая глаз от земли. — Диверсанты убежали? Убежали! Если бы ты не пошел туда ночью, они бы не удрали, полковник поймал бы их там, как зайцев!

Пешо не ответил. В чужих устах вина ему показалась снова такой убедительной, что действительно ответить было трудно.

— Да разве я хотел, чтобы так получилось? — ответил он совсем тихо. — Я сделал это, чтобы лучше было, чтобы мы не попали впросак! Разве я мог допустить, что кто-то будет стоять за дверью?

— Но ведь мы приняли решение? — продолжил Веселин. — Ты почему его не выполнил? Почему все сделал, как тебе вздумалось?

Пешо замолчал. В это мгновение ему горячо хотелось признать свою вину, но что-то останавливало его — что-то неприятное и чужое.

— Хорошо, скажем, что это так! — ответил он со вздохом. — Верно, это так. А вы, если вы мне друзья, почему не сказали этого сразу, а столько времени молчали и дулись!

Мальчики смущенно посмотрели на своего товарища.

— Ну, почему? — настаивал Пешо.

— Виноватый должен начинать первым! — сказал хмуро Костя.

— Должен, но я не начал! А вы почему притаились? Это по-товарищески?

Веселин вздохнул.

— В том-то и дело, что сначала мы не сердились на тебя! — сказал он, колеблясь. — Когда ты спасся, мы все обрадовались и забыли плохое! Ты так хорошо держался с диверсантами, что плохое тогда даже и в голову нам не приходило!