— Боцман. И на «Тумане» боцманом служил и до этого еще, в дальних плаваньях.

— Так чего ж он на сушу пошел тогда?

— А это уж ты его самого спроси…

Кульбин замолчал. Агеев вернулся, накинув свой протертый на локтях ватник.

— Товарищ командир, придется нам до темноты здесь отдыхать. Только ночь падет, дальше пойдем. Может, соснем пока?

— Отдыхайте, старшина, — сказал Медведев. — Я первым вахту отстою. Потом разбужу вас…

Поверх ватника Агеев завернулся в плащ-палатку, прилег под тенью скалы…

Они отдыхали весь день, а ночью шли тундрой, по лишайникам и мхам. Дул резкий ветер, чавкали болотные кочки, снова ныли плечи под тяжестью оружия и грузов. Пошел мелкий, косой дождь. Все кругом заволокло чернильной темнотой. Четверо шли, скорее угадывая, чем видя друг друга.

— Это для нас самая погода, — услышал Кульбин голос Агеева. — Чем гаже, тем блаже! — Он взглянул на ручной компас, — мелькнуло в темноте и скрылось голубое фосфорное пламя румбов.

— А мы так, вслепую, на немца не напоремся?

— Нет, здесь не напоремся. Я сам, как первый раз по вражьим тылам пошел, удивлялся: что за чудеса! Думал: фронт — это сплошная линия, дзоты да проволока. Ползком крался, из-за каждого камня выстрела ждал. А потом вижу: где нужно ползком, а где и нормально пройти можно. Немцы берег заняли, окрестности просматривают с командных высот, а тундра — она пустая…

Снова светлело небо, становилось травянисто-зеленым на осте, а казалось, пути не будет конца. Было видно, из всех четверых один Агеев идет своим обычным, легким, скользящим шагом. Совсем сгорбился под грузом рации Кульбин, то и дело оступался среди остроконечных скользких камней. Медведев подошел, взялся за чемодан с аккумуляторами.

— Товарищ командир, не нужно, — слабо сопротивлялся радист.

— Не спорьте, Кульбин! — резко сказал Медведев, ухватывая чемодан. В этой излишней вспыльчивости тоже угадывалась большая усталость. — Что, если упадете? Вы сейчас не сами за себя — за рацию отвечаете. Ясно?

— Ясно, товарищ командир, — Кульбин, молчаливый всегда, теперь окончательно потерял вкус к разговору.

— Старики сказывают, товарищ командир, — обернулся к Медведеву Агеев, — не было раньше в этих местах земли, бушевало здесь студеное Мурманское море. И ходили по тому морю разбойничьи чужеземные корабли, грабили мирных рыбаков, их баркасы на дно пускали. И тяжко стало морскому дну, заволновалось оно, поднялось к небу застывшими волнами, а все разбойничьи корабли, что в море были, так в горах и остались. Еще сейчас, говорят, в сопках всякий такелаж можно найти.

— Как бы теперь эти горы от обиды назад не провалились, поскольку в них война началась, — подхватил Фролов, — а по мне, хоть бы и провалились, совсем здесь ноги оттопал.

Он шутил больше по привычке, обычной веселости не было в голосе. Он тоже почти падал под тяжестью багажа.

Тундра кончилась, начался резкий подъем. Гладкие крутые граниты исполинской лестницей вели к светлеющему небу. Они громоздились слева и справа, образовывая глубокое ущелье, по дну которого моряки шли выше и выше.

Легкие, как лебяжий пух, плыли вверху желтовато-розовые облака.

— Вот мы почти и дома! — сказал, наконец, Агеев.

Вдали поднимался рокочущий гул. Морской прибой? Он не мог быть слышен здесь, далеко от берега, на такой высоте…

Гул становился сильнее.

Вскарабкавшись на высокий гранитный барьер, Агеев остановился, поджидая остальных.

Быстрая горная речка, пересекая им путь, клубилась, взлетала каскадами пенных стремительных всплесков. Она мчалась под уклон, кувыркалась среди обточенных черных камней и шагах в десяти влево срывалась вниз белым ревущим водопадом.

Водопад фыркал и гремел и летел отвесным потоком на далекие мокрые скалы.

А прямо перед четырьмя моряками, по другую сторону речки, поднималась отвесная гранитная стена, поросшая от самого подножья ползучей березкой и кустиками черники.

— Ну, товарищи, — крикнул Агеев, — сейчас пойдем туда, где нас днем с огнем не сыщут!

Пенная вода, обдавая влагой, прыгала и бесилась у самых ног. Речка была шириной метра в четыре. Три черных кривоугольных камня, как неправильно расположенные ступени, пересекали поток. И, как всегда в таких случаях, людям, пристально смотревшим на камни, казалось: вода стоит неподвижно, а вперед несутся три обрызганные тающей пеной точки среди кипящей воды.

— Вдоль речки пойдем, старшина? — крикнул Медведев.

Он не расслышал, что сказал Агеев. Разведчик наклонился к его уху.

— Зачем вдоль речки? Нам прямо, через стремнину, итти!

— Да ведь на том берегу сплошная стена.

— Было время — и я так думал, товарищ командир.

Агеев бросил пристальный быстрый взгляд на тот берег, ступил на первый камень, его сапог обдало пеной. Он пробалансировал по камням и в следующий миг точно растворился в отвесной зелени скалы.

Трое переглянулись. Каждый подумал одно и то же. Поскользнется человек или закружится голова — и вода опрокинет, понесет к водопаду, бросит вниз с многометровой высоты…

Зелень зашевелилась. Агеев, уже налегке, без вещевых мешков, пробежал по камням, стал рядом со спутниками.

— Все нормально, — сказал он, потирая руки. — Я этот тайник случайным делом нашел. Охотился на оленя, загнал его сюда, — ну, думаю, крышка. А он через воду перепрыгнул и пропал. Ну, думаю, если несознательный зверь здесь прошел, человек тем паче пройдет. Ничего — это ступеньки надежные, только лучше на воду не смотреть.

Говоря так, он глядел со странным выражением. Медведеву показалось: были в этих прозрачных, дерзких глазах и азарт, и скрытый вызов, и какое-то смутное опасение. Медведев шагнул к потоку.

Клокочущая снеговая пена рябила у самых ног, какая-то непреодолимая сила мешала шагнуть вперед. Занес ногу…

— Товарищ командир, — как сквозь сон, услышал оклик разведчика.

Обернувшись, придал лицу спокойное, почти нетерпеливое выражение.

— Товарищ командир, мы это по-другому наладим. Конечно, без груза вы бы и так перешли, а с багажом лучше вам удобства создать. Держи, моряк! — он передал Фролову конец белого манильского троса. — Сейчас будет у нас подлинный трап…

Не выпуская троса, легко перебежал на тот берег. Белый натянутый трос задрожал над потоком.

Медведев перешел свободно, придерживаясь за трос. Только слегка дрогнул, покачнулся под ногой первый камень. Следующим перешел Кульбин: как всегда неторопливый, с радиопередатчиком, вздувшимся под плащ-палаткой огромным горбом. Теперь только один Фролов, с тросом в руке, еще не перешел стремнину.

Ему показалось, что, глядя на него, Агеев насмешливо щурит глаза. Стиснул зубы. «Покажу вам, на что способен настоящий моряк…» Отбросив ослабевший трос, шагнул на первый камень…

Камень шатнулся, но нога стала твердо. Хорошо! Прыгнул на второй острый выступ… Прекрасно… И вдруг скользнула нога, рюкзак потянул вниз, что-то ударило под ноги, камни и пена завертелись в глазах. Все кончено. Сейчас захлестнет водопад, бросит вниз на скалы…

Но он не упал. В последний момент Агеев прыгнул, выгнулся, подхватил падающего Фролова. И оба уже стояли на берегу, с водой, хлюпающей в сапогах, с дрожью напряженья в каждой мышце. Яростные глаза разведчика в упор глядели на Фролова.

— Фанфаронить вздумал? Храбрей всех оказаться хотел?

— Я, старшина, как тот ирландец… — Фролов попробовал улыбнуться, провел ладонью по бледному лицу, борясь с головокружением.

— Какой еще ирландец? — удивленно посмотрел на него разведчик.

— А вот тот, которого спросили: умеет ли он играть на скрипке? «Умею, — отвечает, — только никогда не пробовал…»

Попытался улыбнуться, улыбка застыла под ледяным блеском трех пар глаз.

— Вот что, товарищ краснофлотец, — голос Медведева был сух, куда девались обычные дружеские интонации, — здесь у нас не Ирландия! Понимаете, что не только собой — всем успехом операции рисковали? — Фролов молчал, жалобно понурившись. — Получайте выговор за бессмысленное лихачество… Старшине первой статьи Агееву выражаю благодарность.