— Насчет его места, товарищ командир, я кое-что смекаю.

Медведев вскинул голову.

— Вы же сказали, что разведать ничего не смогли?

— Разведать не смог, а координаты его теперь назову точно. Мне этот летчик и девушка все разъяснили.

— Они же сказали, что не могут ничего уточнить.

— А все-таки сообщили все, что нужно. Разрешите карту, товарищ командир.

Он отвел Медведева под скалу, развернул на камнях карту.

— Летчик, кажется, сел в первый раз там, где туман рассеялся. Потому и самолет не повредил.

— Верно, — сказал Медведев.

— А девушка, Маруся эта, говорила: по опознавательным знакам издали определила, что самолет английский, потому в него и забралась. Помните, товарищ командир?

Медведев кивнул.

— Туман весь вчерашний день на скалах жил, только к вечеру разошелся. Ветер дул шалоник, из-за гор, что берег повсюду прикрывают. Только один раз туман уходить стал, это когда я в горах бродил утром. Тогда подул побережник, с моря. И так с полчаса дул. А объект этот, девушка говорила, в береговой черте…

— Разве она говорила? — сомнительно взглянул Медведев.

— Не раз говорила — чем там оставаться, лучше в море броситься. Значит, было там море.

— Да, правильно. — Медведев провел ладонью по лбу. — Вы, старшина, все замечаете.

— Так вот, если даже ветер с моря здесь дует, туман еще долго в низинах живет, они там хребточками прикрыты. Только одно место в том районе есть повыше, ровное — туман оттуда сразу уходит. Стало быть, здесь он самолет и посадил.

Агеев уверенно обвел пальцами одно место на карте.

— Сюда вот автострада ведет, дальше путь закрыт. Вот здесь возвышенность, вроде площадки, где можно самолету сесть… А вам она про треугольные холмы говорила?

— Говорила.

— Эти холмы рядом с заброшенным никелевым рудником: вынутая порода… А рудник глубоко в сопку идет, там могли подземный завод раскинуть… И породу не нужно рвать, шахты глубокие, сам в прежние времена видел.

— Да вы разве там бывали, боцман?

— Бывал, в старые времена. Я мальчишкой на норвежском рыбачьем судне служил. Мы за гренландским тюленем ходили, треску ловили по всему побережью. Я тут каждый мысок, каждую приглубость знаю.

Глаза Медведева блестели.

— Так, думаете, можем радировать координаты?

— Думаю, не ошибетесь, товарищ командир.

Медведев положил на колени планшет и стал быстро писать.

— Я вот что сообщу, старшина. — «Визуальным наблюдением установили точки орудий береговой обороны, зенитных батарей…» Тут выпишу все наши записи на карте… Дальше: «Предполагаемые координаты объекта X…» Дам указанное вами место… «Прошу инструкций о дальнейшей работе поста. Имею двух посторонних…» Подойдите через десять минут, составлю шифровку. Пусть Кульбин немедленно передаст…

Он склонился над бумагой и картой… Агеев ушел, как обычно, бесшумно и быстро… Ветер шелестел картой, рвал бумагу из рук, но Медведев не менял положения, хотелось скорей отправить шифровку.

Чье-то деликатное покашливание заставило его поднять голову.

— Хелло!

Английский летчик стоял в нескольких шагах, дружески улыбаясь. Подошел, присел на камень. Медведев спрятал карту и бумагу в планшет. Улыбалось рядом розовое толстощекое лицо, подстриженные усики отливали отблеском меди.

— Хэлло, камрад, я вам помешал? Но здесь чертовская скука, на этой площадке под облаками. Хотел бы узнать о своей дальнейшей судьбе. Знаете, в разгар войны, когда прямо с боевого самолета переселяешься в орлиное гнездо над океаном, хочется иметь некоторые перспективы на завтра.

— Перспективы у нас одинаковые, мистер О’Грэди. Пока мы находимся здесь, думаю иметь вас своим гостем.

— Я в восторге от такого хозяина, — поклонился летчик, — но сколько времени это может продлиться? Простите за солдатскую прямоту вопроса.

— Этого не могу сказать вам точно. Может быть, два дня, может быть, месяц.

— Но, чорт возьми! — летчик хлопнул по колену ладонью. — Я не могу пробыть здесь месяц. Меня призывает мой долг. Я прошу вас, старший лейтенант, дать мне возможность перейти линию фронта, пробраться к своим.

Медведев холодно взглянул на него.

— Вы представляете себе, где мы находимся, капитан О’Грэди?

— Представляю, — крикнул летчик, — у чорта в зубах, в самой пасти врага! Но вы-то проникли сюда? Если дадите мне провожатого или хотя бы карту местности, путь, которым вы шли…

— Провожатого я не могу вам дать, — вы сами видите, сколько у меня людей. А отпустить вас одного… это значило бы отправить вас на смерть…

— Но если я хочу рискнуть жизнью, чтобы пробраться на корабль?

— За вашу жизнь отвечаю сейчас я: вы мой гость.

— Может быть, вернее, пленник? — летчик резко поднялся.

— Но почему же пленник, мистер О’Грэди?

— Я чувствую себя пленником, — угрюмо сказал англичанин. — Я в таком возрасте, что не нуждаюсь в няньке. А этот ваш боцман ходит за мной по пятам. У меня отобрали оружие…

— За утерю вашего пистолета боцман понесет наказание. Я не могу выдать вам другого. У каждого из нас только личное оружие — расставшись с ним, совершим воинское преступление. Что же касается няньки, — я скажу боцману, чтобы не досаждал вам своим присутствием.

— Спасибо, старший лейтенант, — летчик вдруг снова весело расхохотался, усики запрыгали на пухлой губе, над ровными зубами. — Что ж, будем считать дипломатические переговоры оконченными. Будем надеяться, все идет к лучшему. Хотя у нас есть пословица: «Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин…»

Он повернулся, неторопливо пошел за скалу. Медведев снова склонился над шифровкой.

Несколько минут спустя старший лейтенант вошел в кубрик.

Женщина вскочила с койки, словно захваченная врасплох. Она что-то кроила, перед ней лежали полосы материи, лоскутья.

— Вот, Василий Степанович, передайте сейчас же! — протянул Медведев шифровку Кульбину.

Потом взглянул на женщину:

— Да сидите, пожалуйста. Зачем встали?

Она продолжала стоять, смотря с робким испугом.

— Садитесь! — повторил Медведев.

Она села на самый кончик койки, поджав ноги.

Кульбин начал радировать, склонившись над столом. Аппарат тонул в вечернем полумраке. Медведев вышел наружу.

Агеев стоял возле кубрика, задумчиво глядя вдаль. Синеватые длинные тени верхушки скалы пересекали площадку. Медведев подошел к боцману. Отсюда виден был спуск в ущелье, стоящий на вахте Фролов с автоматом в руке. Рядом с ним — летчик.

Медведев взглянул на Агеева.

— Слушайте, старшина, мне на вас этот англичанин жаловался. Правда, вы за ним по пятам ходите?

— Никак нет, товарищ командир. Просто площадка здесь маленькая, разминуться трудно, вот ему и мерещится.

— Так вот что — вы все-таки старайтесь разминуться. Чтоб он себя здесь пленным не чувствовал. Парень он хороший, простой, незачем ему жизнь отравлять. А?

Агеев молчал.

— Вы что молчите, боцман?

— Я, товарищ командир, с чего-то папашу-покойника вспомнил. Был он рыбак, помор, человек малосознательный, в Соловки на богомолье Белым морем ходил. Так он мне всегда образок Соловецкой божьей матери показывал, копию с иконы, что висит у соборных ворот. А на том образке два кругленьких отверстия прорезаны, там, где ядра с английских кораблей соловецкую икону пробили.

— Вы это к чему?

— А к тому, что папаша, по своей малосознательности, всегда мне говорил: «Хоть и англичане, видно, не те стали и теперь мир у нас с ними, а все-таки нужен глаз да глаз». И против этого летчика я хоть ничего не имею, но пришла мне чудная мысль.

— Какая мысль? — насторожился Медведев.

— Кажется мне, что он в чужом платье ходит. Не видели, как он платочек мимо кармана сунул? Будто к этой одеже не привык.

Медведев беспокойно провел рукой по лицу.

— Фантазируете, боцман. Странные у вас мысли…

— Точно, товарищ командир. Мне после всех этих походов скоро зеленые черти мерещиться начнут. Разрешите итти отдохнуть?