Но вялость мгновенно прошла, когда ширококрылый самолет заревел над водой, стремительно надвигаясь на катер. Он подкрался из-за береговой гряды, лег на боевой курс, стреляя из всех орудий и пулеметов.

— По самолету — огонь! — прогремел Медведев, вращая колесо штурвала.

Мало что сохранилось в его памяти от этого мгновенья. Лишь прозрачные смерчи пропеллеров над самой водой, темные веретенца бомб под широким размахом крыльев.

Катер повернулся в волнах, как живой. Над ним прокатились водяные потоки, — Медведев почувствовал струю твердой, как железо, воды, бьющей прямо в глаза, горькую соль на сразу пересохших губах.

«Фокке-вульф» стрелял непрерывно, снаряды к пули били по волнам, надвигаясь кипящей завесой. Все звуки потонули в сплошном грохоте. Содрогался вместе с грохочущим пулеметом и Фролов, вцепившись в вибрирующие ручки. Рядом стрелял боцман Шершов. Трассы с катера и самолета скрестились.

Несколько черных рваных звезд возникли вдруг на мокрой обшивке рубки. Будто в немом кино, торпедист беззвучно пошатнулся, рухнул между цилиндрами торпед. Кровавая струя текла на доски палубы, и в следующий миг ее смыла набежавшая волна. А потом вбок отвернули огромные крылья, два дымовых столба выросли в воде, катер подскочил, словно поднятый из воды невидимой великанской рукой.

— Ура! — услышал Медведев слабый крик Фролова.

Вода бушевала вокруг разбухших сапог, толкала под ноги. И только мельком увидел Медведев овальное серо-желтое крыло, косо врезавшееся в волны, почти мгновенно исчезнувшее под водой.

Фролов, в голландке, липнущей к худощавым стройным плечам (когда успел он сбросить свой тулуп?), торжествующе поднимал большой палец. Это мельком увидел Медведев, выравнивая курс катера. Но он увидел также и другое: огромную пробоину в деревянном борту, рвущуюся в нее пенную воду, бесцветные языки пламени, бегущие по палубе, недалеко от торпед.

— Товарищ командир, пожар в моторном отделении! — торопливо докладывал боцман.

— Товарищ командир, в моторный отсек поступает вода, — высунулся из люка покрытый мокрой копотью старшина мотористов.

Медведев передал штурвал боцману. Скользнул в моторный отсек. Сердце у него упало.

Здесь в тусклом свете забранных металлическими сетками ламп белели извивы пышущих жаром авиационных моторов. Остро пахло бензином. Семушкин сидел, прислонившись спиной к асбестовой стенке мотора, уронив стриженую голову на высоко поднятые колени. Бескозырка лежала на палубе рядом с ним, вокруг него плескалась вода.

— Семушкин! — позвал Медведев.

— Убит, товарищ командир, — глухо доложил старшина. — Осколком в грудь, наповал…

Вместе с другим мотористом он уже разворачивал пластырь, подтаскивая к пробитому борту.

— Пробит борт возле правого мотора, — докладывал старшина. — Снаряд разорвался в моторном отсеке. Если заведем пластырь, — сможем итти на одном моторе.

— Делайте, — тяжело сказал Медведев, не сводя глаз с Семушкина. «Может быть, еще жив?» Тронул его за плечо. Голова Семушкина качнулась набок, на ткани голландки темнело кровяное пятно. Сердце Семушкина не билось.

Медведев выбежал наружу. Матросы заливали огонь, брезентовыми ведрами черпая забортную воду.

— Радист! — крикнул в рубку Медведев. Кульбин высунулся из рубки. Смотрел спокойно, будто ничего особенного не происходило вокруг.

— Передайте сто одиннадцатому: «Катер получил бортовую пробоину, поврежден один мотор, есть попаданья зажигательных снарядов… — Медведев быстро прошел по палубе, стал на колени возле лежащего ничком Ильина. — Убито два краснофлотца». То же самое передадите капитану первого ранга… Идите!

— Есть, товарищ командир. — Кульбин скрылся в рубке.

Палуба была горячей и сухой, струйки дыма выбивались из полуоткрытого люка.

Медведев заглянул в люк и отшатнулся. Набрав воздуху в легкие, почти скатился по крутому трапу.

Узкий коридорчик был в буром дыму, под ногами плескалась вода. Отсветы пламени плясали на металлической стенке.

— Зажигательный снаряд! Точно…

Дым схватил за горло. Но Медведев распахнул и захлопнул за собой дверь в крошечную каютку, где провел столько часов отдыха, где каждая вещь дорога, запомнилась навсегда.

В каюте горел свет.

Висел над койкой запасной полушубок, покачивалась шапка-ушанка, которую, из-за морского щегольства, Медведев не носил никогда. На полке, над столом, — несколько любимых книг. И над столом, в синей сафьяновой рамке, — большая фотокарточка под стеклом: тонкая женщина с прямым серьезным взглядом из-под пушистых бровей, мальчик лет шести обнимает ее за шею…

Дым просачивался в каюту. Сперва корабельные документы… Рванул ящик стола, собрав аккуратно, сунул пачку за пазуху, под мех реглана, вместе с журналом боевых действий.

Теперь фотография…

Она не подавалась, была надежно прикреплена к переборке. Ногти скользнули по рамке и стеклу. Дым ел и слепил глаза. «Еще, пожалуй, не выйду наверх…»

Он рванул рамку, острая боль пронизала ногти. Сунул фото за пазуху, не дыша, промчался коридором, взлетел по трапу.

И особенно, навсегда, запомнилась открывшаяся здесь картина: узкая деревянная палуба, темная от воды и дыма, серый брезент пластыря, неровной заплатой вздувшегося у борта, мертвый Ильин, лицом вниз лежащий между двух золотящихся смазкой торпед.

Медведев сам схватил огнетушитель, направил) в люк шипучую струю. Ему помогал Фролов — непривычно серьезный, с широко открытыми глазами.

И снова за спиной спокойный, неторопливый голос Кульбина:

— Товарищ командир, капитан первого ранта поздравляет со сбитым «фокке-вульфом». Спрашивает, не нуждаемся ли мы в помощи. Сто одиннадцатый просигналил: может, взять на буксир, будет нести наше охранение.

— Передайте: «В помощи не нуждаюсь, дойду собственным ходом», — бросил Медведев через плечо.

Он сменил Шершова у штурвала. Фуражка боцмана сдвинулась на затылок, струйка крови запеклась на смуглой, будто отлитой из бронзы, щеке.

А потом: длинный дощатый причал у пловучей базы, офицеры и краснофлотцы, толпящиеся у трапа… Минута торжественного молчания, когда с палубы на сушу переносили двух погибших моряков…

И, только закончив швартовку, вымывшись и переодевшись в каюте пловучей базы, перед тем как итти к командиру соединения на доклад, Медведев присел на койку, постарался привести в порядок свои мысли, понять то удивительное, что произошло во время похода.

Почему дана была шифровка, запрещающая торпедировать вражеский транспорт? Разве не совпало это с его собственными опасениями, мучившими уже не первый день?

Значит, все-таки не зря, после раздумий и колебаний, написал он свой недавний рапорт, удививший всех, огорчивший его прямое начальство, а его самого ввергший в мир новых, необычайных переживаний?

— Не знаю! — сказал командир соединения. — Не знаю, почему был такой приказ. Как только мне позвонил командующий флотом, я передал шифровку вам… Говорите, — уже готовились выйти в атаку? Небось, сердце так и екнуло в груди? Упустить такую добычу!

Медведев молчал, вертя в пальцах потухшую папиросу.

— Ладно, не вы одни это испытали, — продолжал капитан первого ранга. — Уже был такой приказ на прошлой неделе. Тоже шел транспорт на норд… Спрашиваю командующего: «В чем дело? Этак у моих моряков торпеды сами собой пойдут из аппаратов выскакивать…»

— И что сказал командующий, товарищ капитан первого ранга?

Пожилой моряк нахмурился. Вскинул на Медведева зоркие глаза.

— Сказал: «Выполняйте приказанье. Приказы командованья не обсуждаются». А с этим «фокке-вульфом» вы молодцом. Мастерски провели маневр, сбили с боевого курса, — ребята ваши метко стреляли… Удивился, как дошли своим ходом до базы… Мотор вышел из строя, бензобаки пустые. На чем вели катер?

— На энтузиазме матросов довел корабль, товарищ капитан первого ранга! — серьезно сказал Медведев.