Теперь корабль вплотную подтягивался к причалу, и боцманская команда «Громового» уже стояла наготове с кранцами в руках, готовясь опустить их за борт корабля, чтобы ослабить его соприкосновение с пирсом.

С борта на берег перебросили деревянные сходни. И вахтенный краснофлотец с винтовкой вытянулся возле них на берегу.

— Смирно! — скомандовал лейтенант Лужков.

Ларионов уже торопливо сходил на берег. Следом — старший лейтенант Снегирев. Калугин успел лишь на минуту забежать в каюту, сменить полушубок на шинель, захватить противогаз и полевую сумку, а они уже шли по заснеженным доскам пирса, в сторону штаба, в сторону коленчатых узких мостков, бегущих вверх по скалам.

Калугин тоже шагнул на сходню. Берег, твердая земля! Здесь можно итти и итти вперед, и никакая грань борта не остановит тебя. Теперь он понимал чувства моряков, ступающих с корабля на сушу.

Взбежав по сходням, он оглянулся на пирс. «Громовой» стоял там, прижавшись к высокой стенке, белея рядом стальных надстроек, длинными орудийными стволами, укрытыми плотным брезентом. На его корме развевался перенесенный с мачты военно-морской флаг; на носовом флагштоке — огненный гюйс; над широким полукруглым мостиком поднималась стройная мачта. Фигуры сигнальщиков двигались там, подняв бинокли к ясному небу.

И вдруг новое, горячее чувство пронизало его. Привязанность к кораблю. Он провел на нем всего несколько дней, а уже ощущал к нему какое-то родственное чувство.

«В море — дома!» — подумал Калугин. В первый раз эта фраза показалась выражением, имеющим глубокий жизненный смысл.

Но это чувство возникло лишь на мгновение, затерялось в других ожиданиях и мыслях.

Он глядел кругом и видел: нечто изменилось в быту базы. На улицах необычное движение, в порту необычное количество кораблей.

Навстречу ему сбегал по трапу отряд. Обветренные молодые лица, на головах шерстяные подшлемники; стальные покрашенные в белое шлемы покачиваются под рукой у каждого, рядом со штыком и походным котелком. Поверх полушубков висят куцые черные автоматы; грузные подбитые войлоком валенки бесшумно ступают по сходням. Морская пехота, автоматчики идут грузиться на корабль. А по другим сходням спускается еще отряд. Некоторые корабли внизу уже заполнены бойцами. Неужели началось наступление, долгожданное наступление?

Он торопливо шел к редакции по неровным, выбитым в граните улицам, мимо стандартных деревянных домов с высокими крылечками, занесенными снегом. Он жил пока в самой редакции, после того как приехал с переднего края.

Вдруг вновь кругом закрутилась снежная пелена, безоблачное небо померкло, линии скал и окна задернулись густо летящей белой крупой. Резкий ветер подул с залива. Там тоже все было под снежной завесой, рубиновый тусклый свет сигнальных огней блестел сквозь снеговую муть. Калугин взбегал по деревянным ступенькам туда, где над самым склоном находился дом редакции флотской газеты.

В подъезде стоял вахтенный краснофлотец — сурово вытянувшаяся девушка из типографской команды.

— Здравствуйте, Зина! — сказал Калугин, входя в подъезд и стряхивая с шинели снег.

На столе дежурного, около двери, лежала кипа новых, пахнущих свежей краской газет. Из глубины помещения слышалось жужжание электромоторов и мерное постукивание типографской машины.

— Здравствуйте, товарищ капитан, с возвращением, — сказала Зина. На ее открытом, миловидном лице проступила улыбка, но она строго нахмурилась, плотней поставила винтовку к ноге, как настоящий часовой-краснофлотец.

— Редактор здесь?

— Капитан первого ранга еще не уходил… Майор тоже здесь… Товарищ капитан… — Она хотела что-то прибавить, ее свежие губы дрогнули, но она замолчала.

— Писем мне нет, Зина?

— Есть письма. Два письма, товарищ капитан!

Она вынула из ящика стола и протянула ему два заштемпелеванных треугольничка. Калугин жадно развернул письма, пробежал мельком, спрятал в полевую сумку. «Хорошо. Прочту внимательно потом, наедине, чтобы не портить удовольствия».

— Из дому пишут, товарищ капитан? — спросила Зина.

— Да, Зина, жена и мама…

Он взял из стопки на столе свежий номер газеты, не читая сунул в карман, пошел к лестнице во второй этаж.

По лестнице с грохотом бежал редакционный фотограф. Маленький быстрый, всегда улыбающийся, отчаянно храбрый Венчук. Он был в полушубке и кирзовых сапогах, через плечо перевязь противогаза, через другое — желтый ремешок фотоаппарата.

— А, мое нижайшее! — Венчук нынче был непривычно серьезен. — Ну, как поход? Сколько самолетов в сумке?

— Об этом прочтете в моих очерках, — таинственно сказал Калугин. — Куда спешите, Федор Николаевич?

— Редакционное задание особой важности. У нас такие события! Бегите в боевой отдел. Может быть, отправимся вместе… Еще полчаса буду в фотолаборатории. Спешу, спешу! — Венчук скрылся за поворотом, откуда несся стук типографской машины.

По лестнице спускался боец в разрисованной желтыми листьями зеленой плащ-палатке, в шерстяном подшлемнике, пересекающем обветренный лоб. Из-под плащ-палатки высовывался висящий на шее бойца автомат.

В коридоре наверху прохаживался моряк с нашивками старшины, в черной пилотке подводника. Он волновался, поглядывал на дверь с надписью «Боевой отдел».

— Вы к майору? — спросил Калугин.

— Точно.

— Так почему ж не заходите?

— Там товарищ начальник с другим корреспондентом беседует. Я обожду.

«Военкоры, — думал Калугин. — Раньше стеснялись приходить, теперь привыкли, понравилось это дело, приходят к нам все чаще и чаще: прямо из морских походов, с береговых постов, проездом на передний край и с переднего края… Интересно, когда придут сюда мои новобранцы?»

Он вошел в боевой отдел. Плотный, немного сутуловатый майор, с жесткими волосами ежиком и насупленными бровями, наблюдал, как офицер в кожаном комбинезоне, сидя сбоку стола, внимательно читает длинный оттиск гранки.

— Здравствуйте, товарищ майор!

Майор поднялся из-за стола.

— А, привет мореходу! — У него была манера говорить с еле уловимым сарказмом, «с подтекстом», как выражался Калугин, но сейчас как-то особенно тепло он стиснул Калугину пальцы. — Присядьте на минутку. Вот сейчас докончу с нашим автором.

— Так я пока пройду к себе…

— Да нет, подождите…

Летчик кончил читать, опустил оттиск на стол.

— Вот, товарищ лейтенант, в каком виде мы печатаем ваш труд. Есть возражения?

— Никаких возражений! — сказал летчик. — Спасибо, товарищ майор! Вот это место с «мессершмиттами»… как раз то, что мне хотелось сказать.

— Вы это и сказали, — буркнул майор. — Редакционная правка не в счет. Подпишите корреспонденцию.

Летчик с удовольствием вывел свою подпись.

— Когда снова к нам?

— Вернусь из операции, опять что-нибудь сочиню… Еще раз, товарищ майор, спасибо.

Он сердечно потряс руку начальнику отдела.

— Не за что… Если сами не сможете отлучиться, материал с оказией присылайте.

Летчик вышел. Майор взглянул на Калугина с обычной угрюмой усмешкой.

— Ну, как поход? Корреспондентов мне навербовали?

— Военкоров навербовал. Троих. Зайдут к вам, может быть, даже сегодня. Задание редактора выполнил, — вот беседы с комендорами. Еще организовал статью: «Штурман в боевом походе»… Да, кстати… — Вместе с пачкой листков он вынул тетрадку Филиппова. — Вот хорошие стихи корабельного поэта.

— Стихи! — Майор отдернул, как от огня, протянутые к рукописи пальцы. — Не мое заведыванье! Корреспонденции мне давайте. Неделю прогуляли в море…

— У вас и тут корреспондентов хватает…

— Мало материала, — сердито сказал майор. — Такие события, а наши писатели все в разъезде.

Слово «писатели» он произнес с обычным для него саркастическим выражением, но тут же большое чувство окрасило его голос.

— Правда, нынче напечатали хороший очерк Кисина… Да, вот его поручение…

С размеренной неторопливостью он выдвинул ящик стола, вынул плоский, завернутый в газету предмет, протянул Калугину… Бумажник, оставленный Кисину под большим секретом!