Мальчишку прямо распирало от счастья.

— Мама, — кричал он из машины, — к нам приехал его превосходительство! Сам граф привез меня домой в своей машине, у меня болит нога, и я не могу ходить. Он нес меня на руках!

— Может, ты все-таки успокоишься? — рассердился Мануэль. — У тебя болит нога. И я снова возьму тебя на руки.

Португальская женщина была почти в шоке от неожиданности. Приехал сам граф, а кухня в полном беспорядке и ее самый лучший шарф и голубой передник лежат наверху в шкафу. Боже! Что скажут люди, узнав, что она оказалась совершенно неподготовленной к такому визиту. Этот страшный озорник Хозе, чего еще можно от него ожидать!

Она засуетилась и бросилась в кухню с низким потолком, чтобы освободить стол, на который следовало усадить мальчика. Мануэлю пришлось согнуться в три погибели, чтобы пройти в эту хижину, после чего он заговорил с ней спокойным и добрым тоном.

— У него в пятке огромная заноза, сеньора. Принесите горячей воды, и я сейчас извлеку ее. Не имеет никакого значения, что он весь в грязи, — все мальчишки грязнули. Нет-нет, не надо откладывать. Хозе не устроит крика, разве он не храбрый парень?

Что касалось Клэр, то она не могла быть при этом большой помощницей. Сомкнув губы, она наблюдала, как тонкая стерилизованная бритва сделала неглубокий надрез, а затем была удалена заноза и как Мануэль почти профессионально прочищал рану. Перед этим он принес из машины коробку с медицинскими принадлежностями, извлек из нее стерильный бинт и пластырь соответствующего размера и быстро перевязал пятку.

— А вот то, что ты не устроил крика, я называю мужеством, — сказал он наконец. — За это ты получишь достойное вознаграждение. Завтра сюда приедет незнакомый вам человек и привезет тебе коробку конфет. Вот посмотришь, что так оно и будет!

Хозе сиял от восторга, а его мать не знала, как отблагодарить важного благодетеля. Мануэль вымыл руки и вытер их грубым белым полотенцем. Клэр уже ожидала его неподалеку от дома, наблюдая последние теплые лучи уходящего вечера. Она слышала, как он что-то спокойно говорил женщине, завершив фразу словами: «Доброй ночи, сеньора... пока, Хозе...»

Мануэль вежливо подождал у дверцы машины, пока Клэр не устроилась на своем сиденье. Вел машину спокойно, без всякой суеты. Она не решалась смотреть в его сторону, хотя интуитивно знала, что если бы даже осмелилась на него взглянуть, то ничего бы не обнаружила необычного в выражении его лица. Он, несомненно, смотрел вперед на дорогу с тем же самым видом отчужденности и спокойствия.

С наступлением сумерек чувство утраты реальности все более овладевало Клэр. Все более или менее было в нормальном русле, пока они не повстречались с мальчишкой. Мануэль разговаривал с ней с подчеркнутой холодностью, которая порой доходила до уровня неприязни, и она в свою очередь реагировала на это с внутренним противодействием, как и прежде. Но потом возник этот эпизод с Хозе, магическая мягкость в интонации Мануэля, странная нежность в его прикосновении с вполне очевидным намеком на его строгость, чтобы остановить слезы мальчика, переживавшего неожиданное испытание. Но разве было что-то необычное в том, что он знал, как обращаться с ребенком? Эти островитяне были в некотором роде по-детски наивны, что проявлялось во многом, все они обожали его и безгранично доверяли его суждениям. Он даже преуспел в том, чтобы заставить их расстаться со старыми хижинами, к которым они были привязаны, как насекомые к своим щелям, чтобы можно было построить новую дорогу достаточной ширины. Но они доверяли ему неспроста, потому что род Кастро ничего не совершил для острова, что шло бы вразрез с благом населявших его людей.

И все-таки, даже в своем состоянии замешательства, Клэр считала, что она узнала о Мануэле нечто такое, что не только нарушало ее душевное спокойствие, но и создавало определенные физические переживания. Оглядываясь назад, она поняла, что шутка, которой они обменялись поверх кудрявых волос мальчика, имела некий привкус горечи.

— Вы не устали? — спросил Мануэль.

— Не очень, — ответила она.

Его безмолвный, как бы случайный одобрительный взгляд заставил ее с тревогой вспомнить, что волосы растрепались от ветра, нос покрылся от жары капельками пота, но она не могла себе позволить заняться приведением своей внешности в порядок в его присутствии.

— Было так любезно с вашей стороны изменить маршрут вашего следования, чтобы отвезти меня в Каза-Венуста, — произнесла она.

— Неужели? — сказал он с холодной иронией. — Тем не менее у меня нет намерения быть любезным по отношению к вам.

— Почему? — она устремила свой взор на его профиль. — Разве я чем-то раздражаю вас?

— Я совсем не раздражен, — последовал ответ, сопровождаемый безразличным пожатием плечами. — Просто-напросто вы породили замешательство в обычно прекрасно упорядоченном образе мыслей моего друга Николаса. В прошлом году, когда он находился здесь, руководя строительством моста, он был уверенным в себе человеком, почти, как говорится, счастливым. Но с тех пор, как возвратился с материка, куда ездил, чтобы встретиться с вами, в нем появилась какая-то напряженность и постоянная взволнованность. Я считаю, что в его сознании произошло какое-то замешательство.

— Замешательство?!

Этот словесный, тщательно продуманный выпад был для нее совершенно неожиданным и тревожным.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — тон его голоса стал довольно назидательным, — что наш добрый Николас был, по всей вероятности, взволнован зеленью ваших глаз и огнем ваших волос — он ведь, в конце концов, человек с нормальными эмоциями — и в то же время, как мне кажется, считает себя слишком старым, чтобы жениться на вас.

Какое-то время Клэр не могла вымолвить ни слова от возмущения и гнева. Как он мог осмелиться упрекать ее подобными чудовищными выдумками? Николас, единственный среди всех мужчин!

— Это же невозможно! — воскликнула она. — Я знаю его с тех пор, как себя помню. Я жила с ним совсем рядом. Мы самые близкие друзья, но не более того.

— Я совсем не утверждаю, что все обстоит именно так, но в то же время не могу согласиться с тем, что это невозможно. Поскольку перемены в нем совпали с вашим прибытием, вполне резонно предположить, что две вещи вполне взаимосвязаны. А что касается дружбы, которую вы упомянули, — сжатые губы его рта были до бешенства насмешливы, — то вы теперь уже не в том возрасте, когда учат плавать, ибо существуют совершенно другие вещи, которым любой нормальный мужчина имел бы счастье научить вас. И совсем нет нужды краснеть от скромности. Я совсем не собираюсь вдаваться в подробности.

Он замолк на мгновение.

— Я люблю Николаса, но не думаю, что вы и он могли бы составить гармоничную супружескую пару.

Волна гнева тотчас же вспыхнула в ее глазах, но Клэр закусила губу, чтобы сдержать слишком быстрый отпор. Он был просто невозможным человеком!

— Вы не должны затруднять себя заботами говорить от его имени, сеньор. Что же касается вашей собственной роли во всем этом, то Николас никогда бы не позволил кому-либо вмешиваться в свои личные дела, даже ради успешного завершения контракта, который вы ему предоставили.

Впервые за время их знакомства Мануэль не сдерживал своих эмоций. Они выливались на нее через его сверкавшие гневом глаза, а также проявились в том, как крепко сжимал он руль автомобиля. Это выразилось также в белизне шрама над его скулами и его раздувавшихся ноздрях. Она в нем оскорбила нечто такое глубокое, что составляло существо его мужского достоинства.

— Вы ничего не поняли! — сказал он жестким ледяным тоном. — Мне следовало бы знать, что лучше всего не поднимать этого вопроса в разговоре с вами. Больше мы не станем его обсуждать.

Странно, но именно в этот момент они проезжали мимо бунгало Николаса. В прихожей и гостиной горел свет, а Рокко как раз задергивал занавески.

Клэр, набравшись мужества, с какой-то отчаянной веселостью сказала в ответ: