«Утративший привлекательность» — было для Клэр совершенно неподходящим словосочетанием, чтобы объяснить ту мрачную летаргию, в которую погрузился теперь весь ее мир, это было слишком мягким и, возможно, красивым для кого-то определением. Собственно, она и не рассчитывала даже в самых смелых полетах своей фантазии на что-нибудь большее, чем его дружеский интерес как к иностранке, оказавшейся на португальской земле. Ей было бы менее обидно, если бы он позволил себе хоть слабый намек на сожаление, чтобы сделать более многозначительным свой прощальный поклон. Он же всего-навсего склонился к ее руке и сказал:

— До свидания, мисс Уиндхем.

Мануэль исчез, спокойно избавившись от всего, как бы стремясь к более полной, более во всех отношениях важной для него жизни.

Пролетела неделя. Десять дней. Клэр сказала себе, что настоящий уклад ее существования и должен быть именно таким, как, собственно, и предполагалось до того, как она прилетела на этот остров. Она оставалась английской компаньонкой женщины-португалки и к тому же постоянно находилась практически рядом с Николасом. Мануэль оказался каким-то дополнением, грустным, холодным и в то же время милым испытанием, за которое она была благодарна судьбе. Но даже при роковых утратах у людей все же не находится времени для благодарности судьбе. Она не могла не вспоминать его особую индивидуальность, мужественную грацию и силу, ловкие руки и голос с особым, невероятно привлекательным акцентом. Даже на Святой Катарине, где обильное и ленивое сияние солнца сменялось очаровательными ночами, простые и веселые люди оставались образцом мирного и доброжелательного отношения друг к другу, оказалось вполне возможным чувствовать себя совершенно изнуренной и упавшей духом. Ей хотелось чем-то занять себя, причем как можно больше, ради того, чтобы дни проходили быстрее. Было просто ужасно жить и существовать с таким настроением!

Необходимость быть постоянно занятой заставляла Клэр чаще искать встреч с Николасом. Она проводила время в беседах с ним на его узкой веранде в бунгало или брела к новой дороге, чтобы наблюдать за работой этих странных мулатов. В воскресные дни они ходили вместе купаться, а в одну из суббот поднялись на вершину Понта-Розарио.

Сидя на пружинистой траве и обхватив руками колени, Клэр смотрела на множество крыш и куполов, составлявших панораму порта.

— А что ты собираешься делать, когда дорога наконец будет завершена? — спросила Клэр.

— Пока еще не знаю, — отвечал Николас тем монотонным полувопросительным голосом, который ее неизменно раздражал. — Граф все еще заинтересован в финансировании новой строительной компании, и на ее богатой основе я уже разместил несколько заказов на подряд на более мощные контракты в районах Опорто и Браганзы. Я не очень уверен, что мои услуги найдут более высокую оценку в Африке. Конечно, там тоже идет процесс неизбежного развития, но с крайне болезненной медлительностью.

— Ты же мне говорил, что практически все время, которое там провел, ты был нездоров.

— Так там себя чувствует большинство людей.

— Что касается Африки, то ты отдал ей должное. Ты там трудился, не жалея сил, и строил в джунглях дороги и мосты. Прошу тебя, перестань даже думать об этом! Если ты снова туда отправишься, то окончательно подорвешь свое здоровье.

— Возможно, ты права, — согласился он. — Только в высшей степени выносливым людям все это под силу после тридцати пяти лет.

Он улыбнулся.

— Ты что, начинаешь беспокоиться за меня, не так ли? Мне думается, что ты находишь весьма странным, что мужчина в моем возрасте все еще не решил, где же он собирается осесть?

Да, но не странным, подумала Клэр, а несколько тревожным, и ей не хотелось, чтобы именно таким образом что-то происходило с Николасом. Он заслуживал гораздо большего. Раньше она совсем не относила его к числу людей, которых следовало спасать от самих себя. К сожалению, он все больше и больше становился не поддающимся влиянию, подобно непокорному английскому дубу.

— Если бы ты был женат, у тебя не было бы сомнений на тот счет, где жить, — заметила она, глядя на него. — Ты бы стал одним из тех прекрасных бескорыстных мужей, которые готовы направиться куда угодно, только бы была счастлива его жена, поскольку ее счастье одновременно было бы твоим собственным.

Он, как она и предполагала, неуверенно пожал плечами, хотя ей хотелось, чтобы все было наоборот.

— Полагаю, что моя женитьба вообще исключена, я абсолютно свободен делать то, что мне заблагорассудится. Если добьюсь одного или даже двух контрактов в Португалии, то скорее всего на какое-то время осяду в Лиссабоне.

Лиссабон, как ей было известно, находился довольно далеко от Опорто. Для того чтобы ему хотя бы изредка видеться с Инез или ей нанести ему визит, не было практически никакой разницы, жил он в той же Нигерии или еще где-нибудь. Нет, если им суждено соединиться, это должно произойти именно здесь, на острове, потому что он жил с ней почти рядом, за поворотом у скалы, и к тому же был частым гостем в Каза-Венуста. Но каким образом можно было взорвать его самооборону и колебания и вместе с этим избавиться от португальского нежелания Инез проявлять свои эмоции до тех пор, пока она не станет уверенной в чувствах своего избранника, — все это было подлинной загадкой для Клэр, путей решения которой она просто не находила. Она подавила в себе внутренний безысходный вздох.

Николас лежал рядом на траве, закинув назад руки. Спросил безотносительно:

— Как чувствует себя в последние дни старый сеньор?

Клэр посмотрела на него с нескрываемым укором:

— Почему ты спрашиваешь об этом? Ты же видел его только вчера.

— Я знаю: сидит в сторонке, как обычно, и жестикулирует, тоже как всегда. Настроение духа у него замечательное, но он не выглядит более окрепшим. И уж очень быстро утомляется. Каково на этот счет мнение доктора?

— Сеньор, разумеется, должен быть очень осторожным, но состояние его улучшается с каждым днем.

Николас сорвал светло-желтый цветок и стал теребить стебелек между пальцами. Пыльца осыпала рубашку и окрасила пальцы — большинство диких цветов были насыщены ею.

— Инез хочется верить, что ему становится лучше. Но состояние его сердца очень серьезное. Еще один подобный приступ — и ему не подняться.

Потрясенная, поскольку ей до боли не хотелось связывать этого необыкновенного старого человека и его мощный рассудок с внезапной смертью, Клэр резко повернулась к Николасу и, сжав его плечо, произнесла:

— Не смей так говорить! Ему действительно становится лучше. Ему делают инъекции какого-то необыкновенного состава, присланного специалистами из Лиссабона, а доктор заверяет, что если он сохранит нынешнюю выносливость до окончания курса лечения, то нового приступа не будет — не будет совсем!

— О! — голос Николаса звучал почти недовольно. — Я не слышал об этом. Интересно, почему мне об этом ничего не сказала Инез?

— По всей вероятности, боится сглазить, — возразила она. — И к тому же, судя по всему, ты не очень-то поощряешь ее к разговорам на личные темы, не так ли? Если бы ты почаще ходил с нею на прогулки, то мог бы узнать гораздо больше.

— Конечно бы мог, моя малышка, конечно бы мог.

Николас, и это было вполне очевидно, совершенно не намеревался отвечать на вызов Клэр. Он бросил цветок ей на колени, продолжая всматриваться в безбрежную голубизну неба с безучастным, как и прежде, выражением на лице. Его следующее замечание касалось уже абсолютно иного предмета — обычая устраивать на острове праздник по поводу уборки каждого очередного урожая. Он всегда оставался дипломатичным в обращении с Клэр, искусно уходя в сторону от главного.

Николас оставался таким же милым, как и прежде, но за эти годы он развил в себе доводящую до бешенства привычку уходить от любой угрозы эмоционального конфликта.

Несколько дней спустя пошел дождь, первый с тех пор, как Клэр оказалась на острове. Она проснулась, увидела серую мантию нависшей тучи и непрерывную капель, залившую ее балкон.