Меня подняли бы на смех, если бы я вздумал высказыватъ подобные мысли. Это противоречило опыту, основанному, впрочем, главным образом на хвастливых легендах о подвигах белых на границе. До сих пор индейцы всегда уступали белым, но разве они уступали потому, что белые превосходили их силой и храбростью? Нет, неравенство заключалось в численности и еще чаще в оружии. В этом таился секрет нашего превосходства. В самом деле, как можно защищаться стрелами, пущенными из лука, от смертоносных пуль, вылетающих из винтовки? Но теперь это неравенство исчезло, теперь у индейцев было огнестрельное оружие, и они владели им так же искусно, как и белые.

Индейцы расположились полукругом перед фортом. Вожди уселись впереди на траву, за ними заняли места младшие вожди и наиболее прославленные воины, а еще дальше стояли все остальные представители племен. Даже женщины и дети подошли поближе, столпились и молча, но со жгучим интересом следили за движениями мужчин.

Индейцы были необычно серьезны и молчаливы. Вообще говоря, это не соответствовало их характеру, так как семинолы любят и посмеяться и поболтать. Даже беззаботные негры вряд ли могут по веселости сравниться с ними. Но теперь они держали себя иначе. Вожди, воины и женщины, даже ребята, забывшие свои игры, – все выглядели необыкновенно торжественно. Да это и понятно: предстояло не обычное собрание, где обсуждались повседневные дела, а совет, на котором решалась их судьба, решалось то, что было для них дороже всего на свете, – совет, который мог навеки разлучить их с родной землей. Неудивительно, что сегодня они не были такими жизнерадостными, как обычно.

Однако нельзя сказать, что у всех был мрачный вид. Некоторые вожди смотрели на дело иначе и не возражали против переселения. Это были подкупленные и развращенные белыми вожди, изменники своему племени и своей нации. Их оказалось немало, и они представляли собой определенную силу. Некоторых из могущественных вождей удалось уговорить, и они согласились предать права своего народа. Но семинолы подозревали их в измене, поэтому-то и были так озабочены представители противоположной партии. Не будь раскола среди вождей, партия патриотов легко могла бы восторжествовать и добиться решения вопроса в интересах народа. Но теперь патриоты опасались отступничества предателей.

Оркестр заиграл марш, и войска парадным строем прошли через ворота. Я быстро надел мундир и поспешил присоединиться к штабу генерала. Через несколько минут мы уже стояли лицом к лицу с вождями индейцев. Войска построились. Впереди них около знамени стоял генерал, а рядом с ним – правительственный агент. Далее толпились офицеры штаба, письмоводители, переводчики, а также некоторые плантаторы покрупнее. Тут же были оба Ринггольда. Их из любезности пригласили принять участие в совете.

Офицеры обменялись рукопожатием с вождями, трубка мира обошла все ряды, и наконец совет был торжественно объявлен открытым.

Первым выступил с речью правительственный агент. Она была слишком длинна, чтобы приводить ее во всех подробностях. Прежде всего он призывал индейцев мирно подчиниться условиям Оклавахского договора, уступить белым свои земли во Флориде, переселиться на Запад, в Арканзас, в местность, отведенную им на Уайт Ривер, – одним словом, согласиться на все требования, которые он предъявлял индейцам по поручению правительства. Он прилагал все усилия, убеждая индейцев в том, что переселение принесет им только пользу, расписывал их новое местожительство, как настоящий земной рай: в прериях полно дичи, там водятся лоси, антилопы и буйволы, там реки, изобилующие рыбой, прозрачные как хрусталь, источники, вечно безоблачное небо!

Если бы семинолы поверили ему, то могли и вправду вообразить, что те благословенные места для охоты, которые, по их религиозным представлениям, находятся на небе, в действительности можно найти и на земле.

Затем он указал индейцам на те последствия, какие повлечет их отказ: белые быстро заселят все пограничные зоны, худшие из них будут вторгаться во владения индейцев. Начнутся стычки, и польется кровь. Краснокожие будут отвечать перед судом белых людей, где, согласно закону клятва индейца не признается, и поэтому им придется терпеть всякие несправедливости.

Таковы были соображения господина правительственного агента Уайли Томпсона, изложенные им на совете в форте Кинг в апреле 1835 года[38]. Я приведу его подлинные слова, их стоит процитировать как образец «честной» и «прямой» политики белых по отношению к индейцам. Вот что он сказал:

– Допустим невозможное, а именно, что вам будет разрешено остаться здесь еще на несколько лет. В какое положение вы попадете? Земля будет вскоре размежевана, продана и заселена белыми. Уже теперь туда посланы землемеры. Вскоре вы подпадете под власть правительственных законов. Ваши законы будут отменены, ваши вожди перестанут быть вождями. Нехорошие белые люди будут предъявлять к вам денежные иски и свои права на ваших негров, и дело может дойти даже до обвинений в убийстве. Вам придется предстать перед судом белых людей. Судебные процессы будут решаться по законам белых. Свидетелями против вас будут выступать белые. А индейцам не будет разрешено выступать в качестве свидетелей. Через несколько лет вы начнете бедствовать и окажетесь в безвыходном положении. Вы будете доведены до ужасающей нищеты. А когда голод заставит вас выпрашивать корку хлеба – может быть, у того, кто разорил вас, – вас обзовут «индейским псом» и выгонят, вышвырнут вон. Вот почему ваш Великий Отец (!), чтобы спасти вас от всех этих страшных бедствий, желает вашего переселения на Запад!

И такого рода речи произносились вскоре после договора, заключенного в форте Моултри, который гарантировал семинолам их право оставаться во Флориде! Третья статья этого договора гласила: «Соединенные Штаты возьмут флоридских индейцев под свою защиту и покровительство и будут ограждать их от любых посягательств любых лиц».

О temporal О mores ![39]

Вся речь представляла собой смесь запутанных ухищрений и скрытых угроз, высказанных то просительным тоном, то высокомерно и дерзко. Это никоим образом не было умно – и в том и в другом случае агент хватал через край.

Сам он не питал вражды к семинолам. Он негодовал только на тех вождей, которые уже высказались против его планов. Одного из них он просто ненавидел. Но главной целью, которая вдохновляла его, было желание как можно лучше выполнить поручение, возложенное на него правительством, и таким способом завоевать себе авторитет и славу опытного дипломата. На этот алтарь он был готов, как и большинство других государственных чиновников, принести в жертву свою личную независимость, свободу убеждений и честь. Дело не в том, чтобы обязательно служить королю. Поставьте вместо «короля» слово «конгресс», и вот перед вами девиз нашего агента!

Хотя его речь не отличалась особой глубиной, но все-таки она произвела некоторый эффект и оказала влияние на слабых и колеблющихся. Условия жизни на новых землях показались им заманчивыми, особенно по сравнению с устрашающей перспективой, которая предстояла им здесь, так что картина, нарисованная агентом, на некоторых произвела впечатление.

Когда раздался призыв к войне, семинолы посеяли очень мало зерна, пропустив удобное для сева время. Значит, не будет хорошего урожая – не будет ни маиса, ни риса, ни батата. И последствия подобной непредусмотрительности начинали сказываться. Уже теперь семинолы собирали корни китайского шиповника[40] и желуди. А что же будет зимой? Неудивительно, что многие были озабочены; на их лицах я заметил страх. Даже вожди-патриоты как будто опасались за исход совета.

Однако они не теряли присутствия духа. После короткой паузы слово взял Хойтл-мэтти, один из самых решительных противников переселения. У индейцев в таких случаях не соблюдается никакой очередности выступлений по старшинству. У каждого племени есть свои признанные ораторы, которым обычно позволяется выразить мысли и чувства всех остальных. Здесь находился и верховный вождь Онопа. Он сидел в центре круга, и на голове его красовалась британская корона – память об американской революции[41]. Но Онопа не был красноречив и отказался от своего права, предоставив говорить своему зятю Хойтл-мэтти, который считался не только мудрым советником и храбрым воином, но и славился как лучший оратор среди семинолов. Он был «премьер-министром» у Онопы, а заимствуя сравнение из античной эпохи, его можно было бы назвать Одиссеем[42] своего народа. Это был высокий, худощавый, смуглый человек с резкими, орлиными чертами и несколько зловещим выражением лица.