Девушка молча слушала. В рассеянном свете фонарика ее лицо, даже забрызганное грязью, было прекрасно.

- ...И все-таки я не теряю надежды, - заключил Мишель. - А знаешь почему? Мы с тобой вырвались из тюрьмы худшей, чем все джунгли Вселенной, вместе взятые. После этого мне все кажется возможным.

И он рассказал ей обо всем, начиная с момента пробуждения в ипостаси одинокого и беспомощного обнаженного мозга.

Его рассказ привел девушку в ужас. С ее губ то и дело готов был сорваться вопрос или изумленное восклицание, но она сдерживалась. Ни разу в ее глазах не мелькнуло ни тени сомнения в правдивости его рассказа: паук с человечьей головой был подтверждением самой бредовой истории.

Не прерывая рассказа, Мишель достал из рюкзака бутыль с розоватой жидкостью и принялся смазывать этой жидкостью ноги девушки.

- Когда эта штука затвердеет, - объяснил он, - получится великолепная защита от микробов и царапин. Жаль, что ею нельзя намазаться с головы до пят: человек не может жить, когда поры на его коже закрыты. Да, и еще надень вот это.

Он положил ей на колени пару башмаков.

- Ты не голодна?

- Нет, Мишель...

Это были ее первые слова с тех пор, как она сняла маску акваланга. Молодой человек, казалось, не заметил, с какой нежностью она произнесла его имя.

- Ну, во всяком случае, глоток вот этого тебе не повредит, продолжал он, доставая из рюкзака другую бутылку. - Это неплохое тонизирующее. Без него нам не обойтись: впереди долгий путь.

Девушка отхлебнула из бутылки. Мишель тоже сделал несколько глотков, вернул бутылку на место, зашнуровал рюкзак, вскинул на плечо и выпрямился.

- Пошли.

Они углубились в джунгли. При свете фонариков идти было легче. Пробираясь через заросли вслед за Мишелем, Инесс размышляла, почему он не повторил еще раз ту короткую фразу, что произнес около двух часов назад:

"Я люблю тебя, Инесс..."

Мишель посмотрел на звезды.

- Любой ценой нам нужно выдерживать направление на север. Запомни, Инесс: что бы со мной ни случилось, иди на север, только на север!..

Едва он вымолвил эти слова, его неудержимо потянуло расхохотаться во всю глотку: начинался один из этих странных приступов, во время которых происходящее казалось ему какой-то дурацкой комедией.

Снова разболелась голова и появилось ощущение, что он двигается как в замедленном фильме, медленно и грациозно. Это было довольно приятно, но Мишель забеспокоился. И вдруг его охватил ужас: из мрака донесся голос.

- Смотри, машина работает медленнее! Прибавь скорость, еще!. Черт побери, крышка прилегает не плотно, он все слышит! Да закрой же ее наконец! Господи, о чем ты думаешь?!.

Мишель был твердо уверен, что ни в коем случае не должен реагировать на это акустическое явление. Ужаснуло его именно знание, уверенность в том, что он обязан забыть о голосе. Ведь все было в порядке, и... в конце концов, какое это имело значение?

Через некоторое время молодые люди вышли к болоту. Трясина подавалась под ногами, и чтобы не увязнуть, следовало идти - идти вперед, без отдыха, час за часом, так как остановиться значило увязнуть.

Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Трясина засасывала. Наконец полумертвая от усталости девушка свалилась. Тогда Мишель подхватил ее на руки и понес. Томительно, как метры под ногами, тянулись часы. Казалось, болото никогда не кончится.

Сквозь сонную одурь мучительной усталости Инесс чувствовала ласковые руки Мишеля. Она собралась с силами и, медленно приходя в себя, пробормотала:

- Отпусти... Я уже достаточно отдохнула и могу снова идти...

От звука собственного голоса она окончательно пришла в себя. Мишель так и не выпустил ее - только теперь он лежал на твердой почве, даже во сне прижимая ее к груди.

Девушка не отважилась даже пошевелиться, чтобы не разбудить его. Он пронес ее на руках через болото, и только здесь, у подножия дерева головокружительной высоты, позволил себе опуститься на мягкую траву.

В нескольких шагах сквозь завесу листьев блестела поверхность трясины, отражая лучи яркого светила. Инесс огляделась и вскрикнула в изумлении. Очарованная, она поднялась, забыв о спящем Мишеле.

С деревьев к земле разноцветными полотнищами спускались длинные широкие листья. Под легким ветерком они лениво покачивались. А выше развевались настоящие штандарты, пестрые до ряби в глазах, и гирлянды колокольчиковых лиан, и кружевные шали мхов.

Еще выше ветер был сильнее. Он шелестел разноцветными знаменами, трепал их о древесные стволы. Флаги-листья рвались и роняли алые с серебром клочья. Воздушные течения подхватывали обрывки и, как стаи перелетных птиц, по небу порхали тысячи тысяч переливающихся и мерцающих серпантинных лент. Ветер стихал, и обрывки многоцветной мозаикой ложились на липкую поверхность трясины; болото, простирающееся до горизонта, начинало сверкать в солнечных лучах, как паркет в бальной зале. Сходство усиливали разбросанные тут и там пучки пирамидальных пальм.

Инесс со стыдом припомнила, что было время, когда она находила очарование в пляске осенних листьев или умилялась игрой бликов на лунной дорожке, пролегшей по глади замерзающего пруда. Хризолит перед великолепием Смарагда выглядел поистине жалким, и девушка поняла, до чего же бледными и анемичными были ее стихи в сравнении с тем, что можно написать о Смарагде!

В других мирах, за неимением лучшего, человеку приходилось отдавать свою душу на растерзание мелким страстям и бесцветным эмоциям. А Смарагд обрушивал на новичка водопады света и ураганы запахов, ослеплял фейерверком красок и оглушал лавиной звуков. Шум листьев был хором тысяч скрипок; ветер перебирал гирлянды цветов, свисающие с веток, как струны золотой арфы.

Над болотом с мелодичным криком "Аро-оо!", похожим на отдаленное пение горна, пролетела большая черно-золотистая птица. Птица ли? Несомненно, это было какое-то летающее животное, но мягкие темные крылья и длинный блестящий хвост делали его неотличимым внешне от земного ската.

Как во сне девушка пошла вперед. Ее ноги легко скользили в траве, взбивая облачка радужных пузырьков, еще более чудесных, чем те мыльные пузыри, что очаровывали ее в детстве.

Натруженные мышцы ног у нее еще ныли, но она не смогла удержаться, чтобы не сделать несколько танцевальных па - и рой нежных и чистых пузырьков ласково окружил ее.

Она оглянулась. Мишель все еще спал, уронив голову на рюкзак. Она пошла к нему прямо через усыпанные белоснежными цветами кусты. Стоило ей потянуться к одному из цветков, как все они вдруг вспорхнули и с жужжанием закружились вокруг нее в жарком полуденном воздухе.

Вдруг Инесс обратила внимание на стоящее невдалеке дерево с гладким лоснящимся стволом, похожим на черномраморную колонну, испещренную светлыми пятнами и полосами. Девушка прикоснулась к стволу - и отпрянула: кора под ее пальцами дернулась, как шкура укушенного слепнем животного.

Она подняла глаза. Дерево (если это было дерево: надо же его как-нибудь называть) с медлительностью улитки тянуло к ней гибкие ветви. Инесс отступила на шаг, и ветви опустились ниже. Стало видно, что каждая заканчивается маленьким прозрачным шариком, похожим на глаз.

Ветки опускались на девушку все быстрее.

- Не двигайся! Вдохни поглубже и задержи дыхание! Делай, что я скажу!

Инесс обернулась и натолкнулась на жесткий взгляд Мишеля. Молодой человек стоял на коленях, протягивая к ней дрожащие руки. Голос его звучал хрипло и незнакомо.

Он повторил:

- Быстро сделай глубокий вдох и замри. Представь, что ты статуя. Я не шучу!

Испуганная девушка послушно застыла, бледная как смерть.

- Ветки будут, тебя ощупывать со всех сторон. Делать что-нибудь уже поздно, поэтому - превратись в камень! Если хочешь, можешь зажмуриться.

Если бы она могла зажмуриться! Расширенными от страха глазами она следила за скользящей перед самым ее лицом веткой. "Дерево" всматривалось в ее лицо. Ветви поглаживали ее тело, щекотали уши и шею, ощупывали колени, щиколотки...