Что касается Анаксагора, то в этой книге нам пришлось обойти молчанием многое, о чем мы просто не знаем. Мы не имеем информации о воззрениях нашего философа, относящихся ко многим конкретным астрономическим, метеорологическим и биологическим вопросам, о которых он наверняка должен был написать. Если эта информация в тех или иных источниках и содержится, то она зачастую имеет отрывочный и противоречивый характер. Более важно, однако; другое: мы находимся в полном неведении относительно того, затрагивал ли Анаксагор в своем сочинении проблемы этические или общественно-политические. После Анаксагора эти проблемы выступают в греческой философии на первый план, и уже в сочинениях Демокрита они займут очень важное место. Имеются недвусмысленные указания, что непосредственный ученик Анаксагора — Архелай уже занимался подобной «гуманитарной» проблематикой; в частности, сообщается, что именно у Архелая впервые появляется знаменитое противопоставление закона, или установления, природе (nomos — physis). В отношении Анаксагора доксографы хранят по этому поводу полное молчание.

В силу этого молчания среди исследователей новейшего времени преобладает мнение, что сочинение Анаксагора было по своему содержанию глубоко «физиоцентричным» и что оно не выходило за пределы традиционной проблематики ранней греческой науки «о природе». Согласно этому мнению, к общественно-политическим вопросам Анаксагор был глубоко равнодушен. С этим согласуется фрагмент из не дошедшей до нас трагедии Еврипида, в котором, как считалось в древности, дается характеристика Анаксагора, друга поэта: «Кто, счастливец, занимался наукой, не обращая внимания ни на несчастье граждан, ни на несправедливые поступки, но замечая лишь неувядающий порядок бессмертной природы — какова она, где и как образовалась. К таким [людям] никогда не пристает забота о постыдных делах» (26, 256).

С другой стороны, представляется маловероятным, чтобы у Анаксагора отсутствовали какие-либо взгляды в отношении актуальных этических и политических проблем, которые волновали греков той эпохи и которые нашли отражение прежде всего в лирической и драматической поэзии, в исторических сочинениях, а также в речах риторов и политических деятелей. Не забудем, что весьма надежные источники называют Анаксагора либо учителем, либо другом и советчиком Перикла. Трудно допустить, учитывая широту интересов Перикла, чтобы беседы этих двух людей сводились к чисто научным вопросам, вроде вопроса о происхождении вселенной или о причинах солнечных затмений. В этих беседах несомненно затрагивались и другие темы — о наилучшем государственном устройстве, о качествах, которые должны быть присущи политическому деятелю, и другие в том же роде. Имеются основания полагать, что Анаксагор сочувствовал демократическому образу мыслей Перикла и способствовал его развитию. Вполне возможно, однако, что такого рода темы ограничивались частными беседами и не нашли отражения в научном сочинении Анаксагора.

Но имеется и другое мнение, представителем которого является, в частности, уже упоминавшийся выше Г. Френкель. Согласно этому мнению, учение Анаксагора было системой по сути дела антропоцентрической, о чем свидетельствует, в частности, четвертый фрагмент, где говорится, что не может быть процесса космообразования, который не привел бы к появлению людей и других живых существ, «имеющих душу». И у этих людей необходимо возникли бы города и все, что является продуктом человеческого мастерства, и они обрабатывали бы землю совершенно так же, как и мы.

Действительно, этот переход от плана космического к плану человеческому поистине поразителен; ни у какого другого мыслителя той эпохи мы не находим ничего подобного. Но достаточен ли один этот отрывок, чтобы говорить об антропоцентризме Анаксагора? Френкель предполагает, что помимо четвертого фрагмента в сочинении Анаксагора были и другие места, где трактовались проблемы, связанные с человеком и человеческим обществом. О них, однако, мы ничего не знаем, вероятно, потому (считает ученый), что практически все, что дошло до нас от Анаксагора, известно лишь благодаря Аристотелю и Феофрасту, — последние же интересовались только натурфилософскими аспектами учения Анаксагора и игнорировали его гуманитарные аспекты.

Если бы эта догадка была правильной, тогда в лице Анаксагора мы имели бы философа, который наряду с изучением природы обратился также к изучению человека, оказавшись, таким образом, провозвестником того великого поворота в греческой философии, который был осуществлен в конце V — начале IV в. К сожалению, у нас нет никаких свидетельств, которые подкрепляли бы эту догадку.

Каким Анаксагор представлялся доксографам поздней античности, таким он остается и для нас — «физичнейшим из физиков», т. е. ученым, все мысли и устремления которого были направлены на раскрытие и изучение закономерностей, лежащих в основе явлений окружающей нас природы.

Фрагменты сочинения Анаксагора «О природе». [5]

1. Симпликий. Комм. к «Физике», 155, 23.

«Вместе все вещи были, беспредельные и по множеству и по малости. Ведь и малое было беспредельным. И когда все вещи были вместе, ничто не было различимо из-за малости, потому что все наполнял эфир и воздух, оба беспредельные: ведь в общей совокупности они самые большие как по количеству, так и по величине».

2. Симпликий. Комм. к «Физике», 155, 30.

«Потому что воздух и эфир отделяются от массы окружающего, и это окружающее беспредельно по количеству».

3. Симпликий. Комм. к «Физике», 164, 16.

«И у малого ведь нет наименьшего, но всегда еще меньшее (ведь бытие не есть простое отрицание небытия). Но и у большого всегда есть большее. И оно равно малому по количеству. Сама же по себе каждая вещь и велика и мала».

4. Симпликий. Комм. к «Физике», 34, 21; 34, 28; 156, 1; 157, 9.

«Если все обстоит таким образом, то следует полагать, что во всех соединениях содержится многое и разнообразное, в том числе и семена всех вещей, обладающие всевозможными формами, цветами, вкусами и запахами. И люди были составлены, и другие живые существа, которые имеют душу. И у этих людей, как у нас, имеются населенные города и искусно выполненные творения, и есть у них Солнце, Луна и прочие светила, как у нас, и земля у них порождает многое и разнообразное, из чего наиболее полезное они сносят в дома и употребляют в пищу. Это вот сказано мной об отделении, потому что не только у нас стало бы отделяться, но и в другом месте».

«А до отделения, когда все было вместе, ни один цвет не был различим; ведь этому препятствовало смешение всех вещей, влажного и сухого, теплого и холодного, светлого и темного, и земли, содержащейся в большом количестве, и беспредельных по количеству семян, ни в чем не похожих друг на друга. Ибо и из прочих вещей ни одна нисколько не похожа на другую. Если же это так, то следует полагать, что в обшей совокупности заключаются все вещи».

5. Симпликий. Комм. к «Физике», 156, 9.

«Когда эти вещества таким образом разделились, следует знать, что все в совокупности стало не меньше и не больше (ибо невозможно быть больше всего), но все всегда равно».

6. Симпликий. Комм. к «Физике», 164, 25.

«И так как у большого и у малого имеется равное число частей, то и таким образом во всем может заключаться все. И не может быть обособленного существования, но во всем имеется часть всего. Так как не может быть наименьшего, то невозможно обособление или возникновение чего-либо, что существует само по себе, но как вначале, так и теперь все вместе. Но во всем заключается многое, причем отделяющихся веществ одинаковое число как в больших, так и в меньших вещах».

7. Симпликий. Комм. к «О небе», 608, 23.

«Таким образом, количество отделяющихся веществ нельзя узнать ни путем рассуждения, ни с помощью действия».