Усмехнулся Болотников:

— Дворянством, говоришь, пожаловал бы? Честь великая от Васьки Шуйского. А кой он царь? Верую я в государя Дмитрия. Теперь мой сказ тебе, князь-боярин. — Лицо крестьянского воеводы преобразилось, стало жестоким. — За моей спиной холопское войско, как вы, бояре, его величаете, то бишь народ, и на измену ему меня не подбивай. Люд, мне доверившийся, Шуйскому на расправу не отдам. А ты спроси, почему я государю Дмитрию служу. Потому как он холопам волю даст, землю, люд от вас под свою защиту возьмет. Запомни, князь Туренин, не Иуда я, а Иван Исаевич Болотников. — Подумав, добавил: — Казнить тебя, князь-боярин, не намерен, на Москву отпущу, но с условием, чтобы от меня услышанное Ваське Шуйскому передал. Да еще объяви, я с воинством на Москву прибуду, пускай бояре меня хлебом-солью встречают, как и подобает воевод государевых. И еще, слыхивал я, царь Шуйский против крестьянского войска брата свово, Митьку, шлет, так ты, князь-боярин, обскажи, как Трубецкого воеводу мы побили, да не утаи, что и тебя малой силой один из моих атаманов одолел.

Глава 5

Веры нет к дворянам. В Варшаве. В войске крестьянском. Астрахань выступила на Москву. Сражение под Москвой

Едва разошлись болотниковские воеводы и Иван Исаевич совсем было завтракать собрался, как в избу торопливо вошел Скороход. Лицо у Мити было расстроенное, виноватое.

— Иван, атаман Заруцкий ушел!

— Обещал, шляхетский пес! — Болотников стукнул кулаком по столу. — Сколь с собой увел?

— Сотни две казаков.

— Тебе в науку, есаул, ты с ним бражничал, делил хлеб-соль и не раскусил.

— Черное в душе держал, молчал.

— Молча-ал, — поморщился Болотников, — я чуял, да опередил он меня.

Вышел из-за стола, ухватил Скорохода за рубаху, потянул на себя, хрипло выдохнул:

— Нет у меня веры к тем дворянам, что к нам пристали, да как от них избавиться? Знаю, они с нами до поры. — Оттолкнул Скорохода. — Смотри, Митя, в оба. Вдруг что приметишь, не жалей, казни без милости.

В истории русской смуты такая личность, как Иван Мартынович Заруцкий, не могла затеряться. Родом из Тернополя, Заруцкий утверждал о своем шляхетском звании.

Немало побродив по свету, он успел побывать в плену у крымских татар, а сбежав, очутился на Дону. Снискав уважение у казаков своей храбростью, он стал одним из их предводителей…

В стане Болотникова Заруцкий не мог смириться с положением одного из атаманов, он жаждал власти равной Ляпунову или Пашкову, а когда Иван Исаевич потребовал от Заруцкого прекратить хмельные кутежи, тот покинул болотниковцев.

Услышав, что будто бы на Вольни, в Самборе, проживает царь Дмитрий, Иван Мартынович решил отправиться в Стародуб-Северский и там дождаться прихода царя, надеясь сделаться у него первым воеводой.

С утра начали грохотать пушки. Ядра со свистом падали в крепости, рушили строения. Убивали и калечили ратников.

Истома взбежал на крепостную стену, выглянул в бойницу. Огневой наряд у Воротынского сильный и порохового зелья вдосталь, оттого и палят щедро царские пушки.

Осажденные отвечали редко, берегли заряды.

Голодно в Ельце. Третью неделю в осаде, все дороги перекрыты. У Пашкова даже мысль закралась, уж не переметнуться ли к Шуйскому? Остановило письмо Болотникова, обещал воевода Истоме скорую подмогу.

Смотрит Пашков, как стрельцы под стенами копошатся, будто муравьи снуют.

Какой-то лихой стрелец подскакал под самые ворота, осадил коня, заорал:

— Эгей, воры-разбойники, сдавайтесь на милость! Ино силой возьмем, на осинах покачаетесь.

Глухо стукнул со стены самопал, и сполз стрелец под копыта коня.

— Не задирай! — одобрительно крикнул Истома и повел взглядом по стене, где, заняв оборону, стояли стрельцы, принявшие сторону восставших, бывшие холопы, крестьяне, казаки.

Тут же мелкопоместный служилый люд, явившийся к Болотникову вместе с Пашковым. Не один из них вместе с Истомой верой-правдой государю Дмитрию служили, с ним в Москву вступали, им облагодетельствованы, а теперь за царя Дмитрия на Шуйского поднялись.

Мыслил Пашков, коли спасся Дмитрий, то им, дворянам, по пути не с боярским царем Васькой Шуйским, а с Дмитрием.

Вот и рязанцы с братьями Прокопием и Захаром Ляпуновыми пристали к Болотникову.

А намедни перебежчик из дворян, какие с Воротынским Елец осаждают, говорил Истоме, что их воевода Григорий Сунбулов живет с оглядкой на государя Дмитрия. И князь Воротынский, дескать, то чует, к Сунбулову доверия не держит.

Смотрит Пашков с крепостной стены на вражеский лагерь. Вон конные полки дворянских ратников воеводы Григория Сунбулова. Заслать бы к нему человека с письмом, уговориться, дабы на случай вылазки ретивости не проявлял. А еще лучше, когда подойдет подмога к Ельцу, ударить по Воротынскому вместе с людьми Истомы.

В стороне под одинокой сосной княжеский шатер, стрельцы дозорные, коновязь. Обочь на холме ряд пушек, пушкари вокруг топчутся, заряды подтаскивают, ядра.

К сосне подъехали несколько всадников. Один из них, спешившись, заспешил к шатру. Пробыл недолго. К Воротынскому потянулись полковники.

«Видать, совещаются. По какому случаю?» — подумал Пашков.

Вот полковники вышли кучно, постояли, поговорили о чем-то, все на крепость указывали, потом в сторону леса и дороги. Расстались, и вскорости в лагере стало оживленно.

«Неужели сызнова на приступ полезут?»

Истома потер красные от бессонницы глаза, повернулся. Заметив стоявших неподалеку сотника Зиму и казачьего есаула Кирьяна, позвал:

— Видели? К чему бы?

— Удачи пытать намериваются, — высказал предположение Зима.

Кирьян поправил кожаную повязку, прикрывавшую пустую глазницу, возразил:

— Э нет, сдается мне, встревожился воевода. Не подмога ли Ивана Исаевича к городу приближается? Вглядитесь, стрельбы от крепости разворачиваются. — И есаул протянул толстый, как обрубок, палец. — Когда болотниковцы бой завяжут, нам надобно в спину воеводе Воротынскому садануть.

С тем разошлись.

А на рассвете, когда сон сморил стрельцов, проскочил в город посланец Артамошки Акинфиева с вестью, что через день прибудут они к Ельцу и пусть Пашков готовится напасть на Воротынского заодно с ними.

Дорогу от Кром до Ельца Ляпуновы и Акинфиев покрыли в пять переходов. И хоть был Иван Михайлович Воротынский упрежден, появление гилевщиков, искусной рукой расчлененных на полки, заставило князя растеряться.

Не ожидал такого оборота воевода. По его расчетам, князь Трубецкой должен был, одержав победу и овладев Кромами, пойти на Путивль, уничтожить воровское гнездо Шаховского и Болотникова, а он, Воротынский, вместе с воеводой Кашиным, взяв Елец, двинулся бы на Курск против Телятевского. Но Болотников перечеркнул все планы воевод Шуйского. Что до боярина Кашина, так едва он Мценск покинул, как чернь и стрельцы взбунтовались, переметнулись к ворам. Отныне Орел и Мценск в руках Болотникова, а его атаманы под Ельцом и Калугой.

Покуда Воротынский соображал, как ему надлежит бой вести, Артамошка Акинфиев зажал стрельцов у леса, а Прокопий и Захар Ляпуновы полк Григория Сунбулова на себя приняли. В самый разгар боя неожиданно изменил Григорий Сунбулов, да еще и дворян своих увел. Кричал Сунбулов:

— Подавайся к государю Дмитрию, круши стрельцов Шуйского!

Услышали клич своего воеводы служилые дворяне, повернули против Воротынского. Открылись городские ворота, и ударили ратники Истомы Пашкова.

Крушит топором Акинфиев, ломят ватажники скопом, гнутся стрельцы. Играючи, весело рубится Истома Пашков. Уже овладев огневым нарядом, прорываются к воеводскому шатру братья Ляпуновы. Под Воротынским коня убило. Подвели другого. Видит князь, не устоять, гибнет войско. Прорвался с малым отрядом, ушел от погони…

Еще не остывшие от недавнего боя, собрались болотниковцы в хоромах елецкого воеводы. Казачий есаул Кирьян и Артамошка Акинфиев сидят в обнимку. Прокопий Ляпунов Сунбулова по спине похлопал: