После отставки они не остались в городе, а перебрались на курорт на реке Ла-Плата. Но Перона тут же арестовали и перевезли обратно в Буэнос-Айрес. Оказавшись под арестом, Перон растерял мужество, ссылался на болезнь и просился отпустить его в изгнание.

Разразившийся кризис лишь подхлестнул Еву. Проявляя феноменальную силу духа и энергию, Ева обратилась за поддержкой к профсоюзам. Она посещала фабрики, заводы, доки, требуя помощи человеку, который служил интересам рабочих, а теперь за них и страдает. Дала результаты проведённая Пероном работа по созданию единого блока профсоюзов.

17 октября более пятидесяти тысяч рабочих вышли на центральные улицы, сходящиеся к дворцовой площади, скандируя имя Перона. Фаррелю ничего не оставалось, как выпустить Перона на свободу и объявить, что арест был ошибкой, которая больше не повторится. На балконе президентского дворца Фаррель обнял Перона, и тот обратился к рабочим со страстной речью.

Многое сработало на успех Перона, но сильнее всех — помощь Евы. Вскоре Перон и Ева поженились. Оставался один последний шаг в превращении Евы Дуарте из провинциальной девушки во всемирно известную политическую звезду, и этот шаг она сделала 4 июня 1946 года, когда Перон принёс президентскую клятву. Ева стала первой леди Аргентины.

В избирательную кампанию Ева бросилась со всей страстностью своей натуры. Её поездки с Пероном по стране превращались зачастую в акции шоу-бизнеса. Она красовалась перед людьми в великолепных платьях и драгоценностях; в окружении толпы щедро разбрасывала мелкие подарки и банкноты достоинством в песо. К ней со всех сторон тянулись руки, чтобы дотронуться до великолепной леди, вышедшей, как и они, из самых низов.

Она сочетала в себе все возможные образы: матери, жены, провинциалки, утончённой леди, даже святой. Немудрено, что уже в самом начале её появлений на публике в сознании большинства трудового люда даже в самых отдалённых уголках страны её образ стал сливаться с единственным женским образом, который они знали, — Девы Марии. Еву стали называть Эвита.

Перон теперь играл роль благочестивого мужа очаровательной полусвятой жены. Это была удобная ширма для того, что проворачивать свои дела, устранять политических конкурентов и лидеров оппозиции.

Голосование состоялось 24 февраля 1946 года. Перон набрал 1,5 миллиона голосов, его ближайший конкурент, доктор Тамборини — на триста тысяч меньше.

Неудавшаяся актриса, Эвита продолжала играть, и играть великолепно. Никто не подсчитал, сколько страстных речей произнесла она, обращаясь к аргентинцам с 1945 по 1952 год. Но каждое её слово было наполнено искренностью, энергией убеждения и желанием завоевать доверие масс.

Мало кто догадывался, что движущей силой её ненасытного стремления к власти оставалась месть, особенно месть по отношению к аргентинской аристократии, которая по-прежнему не желала принимать её даже в качестве жены президента. Силу для этой ненависти она черпала из океана признания, который представляла собой заворожённая её речами толпа. Она была плоть от плоти их представительница и от их имени могла позволить себе бросить вызов высшему свету.

Что же касается социальной справедливости в реальности, то здесь Эвита выступала как хороший идеолог: одаривала не многих, но слух разносился по всей стране. Её подарок одной многодетной роженице стал притчей во языцех. Ничего не понимающую женщину с ребёнком на руках прямо из захудалого роддома доставили в отдельную меблированную квартиру. Шкафы были наполнены одеждой. В детской стояли кроватка и коляска. Всё было как в сказке. Разумеется, об этой сказке в тот же день узнала вся страна.

Эвита не скрывала от широкой публики своих нарядов и драгоценностей, открыто заявляя, что надевает их именно ради них — рабочих, служанок, солдат. И, как ни странно, такое оправдание вызывало восторг у тех, кто никогда не сможет носить ничего подобного. Этот своеобразный цинизм имел свою логику, и народ понимал её. Поэтому никому, кроме газетчиков, не казалось предосудительным, что жена президента заботится о своих близких и отдалённых родственниках, одаривая их важными государственными постами.

Брат Эвиты, Хуан Дуарте, стал личным секретарём Перона. Любовники и мужья её сестёр и матери становились сенаторами, губернаторами провинций, директорами почт и телеграфов, а один, из них даже членом Верховного суда. Она создавала клановую систему, чтобы при помощи родственников, назначенных на ключевые посты управления, проводить свою политику, причём во всех сферах. Лишь армию она оставила мужу, понимая, что её желания не хватит провести в ней изменения.

Все таланты Евы становились прекрасно видны на арене общественных отношений. Карьера блестящим образом отразилась на ней — в двадцать семь лет она выглядела лучше, чем когда-либо в своей жизни. Она могла себе это позволить.

С ростом популярности Эвиты росло и сопротивление со стороны антиперонистов. Оно выражалось не только в создании политической оппозиции, но и в целенаправленной дискредитации «аргентинской Мадонны». Сделать это было несложно, учитывая некоторые факты из прошлого Эвиты. Перон прилагал все усилия, чтобы изъять из библиотек и архивов все порнографические журналы, в которых в своё время снималась Ева Дуарте. Специально для формирования нового образа жены президента были выпущены плакаты, на которых она недвусмысленно представлялась в умиротворённом облике мадонны. Это не помешало антиперонистам называть её не иначе как шлюшкой.

Однажды, проезжая по многолюдной набережной в обществе итальянского адмирала, Эвита возмущённо воскликнула: «Вы слышали! Кто-то назвал меня шлюхой!» На это адмирал ответил: «Я уже пятнадцать лет как в отставке, но меня до сих называют адмиралом».

На публике Эвита и Перон всегда держались так, как будто они брат и сестра, не более того. Он целовал ей руку, она прикасалась губами к его лбу. Никакого намёка на брачные отношения, на весьма фривольное прошлое. Нация хотела видеть во главе государства не супружескую пару, а двух бесполых полубогов.

Хотя самолюбие Эвиты не могли не задевать слухи о её прошлом, тем не менее она, как всегда, смело бросалась в бой там, где была уверена, что большая часть населения её поддержит. Она снова легализовала проституцию и навела порядок в «кварталах любви» — важных поставщиков налогов. Эвита добилась расширения избирательных прав женщин. Она создала личный фонд социальной помощи, куда приказным порядком переводила государственные деньги. Какая-то часть их в самом деле приносила пользу малоимущим, но основной капитал уходил на счета Эвиты в швейцарских банках.

Эвита Перон была не только идеологом собственного режима, но и хорошей сторожевой собакой нового порядка. Она умела собирать компромат на лидеров оппозиции и зачастую прибегала к весьма изощрённым методам воздействия на противников режима. Возможно, по её распоряжению на лидерах антиперонистов отрабатывали пытку электротоком, после чего многие становились импотентами. С предводителями повстанцев, поднявших мятеж в одной из провинций, Эвита поступила ещё жёстче: она приказала их кастрировать. Заспиртованные гениталии революционеров Эвита в знак назидания демонстрировала министрам, высшим чиновникам, лидерам профсоюзов, заподозренным в двойной игре. Ей всё сходило с рук, действительно, как богине по отношению к смертным.

Скорей всего, Эвита была верной женой Перону. Её врождённая сексуальность сублимировалась в государственную деятельность. Однако однажды она вспомнила своё старое ремесло, В 1947 году, находясь в Европе, она навестила своего знакомого, миллионера Аристотеля Онассиса. За омлет, который она ему приготовила после любовных утех, он заплатил десять тысяч долларов. Позже она шутила, что это был самый дорогой омлет в её жизни.

В Риме Эвиту встречала многотысячная толпа профашистски настроенных людей. Они салютовали так, как когда-то приветствовали дуче. Вскоре завязалась потасовка между фашистами и коммунистами. Понадобился дивизион полицейских, чтобы прекратить драку и расчистить площадь перед аргентинским посольством.