Баттиста очень надеялся, что все его затраты окупятся с лихвой, когда она пробовалась на роль в «Бале-маскараде» у Марио Лаброка, художественного руководителя миланского театра «Ла Скала». Однако эта роль уплыла у нее из-под носа. Не важно! Неугомонный Менегини представил певицу сеньоре Франчини, директрисе театра «Павио». И он же в ярости захлопнул за собой дверью, как только услышал о смехотворной сумме гонорара в 15 тысяч лир за спектакль!
Вдобавок ко всему на Менегини усиливалось давление со стороны его многочисленного семейства. Суровое осуждение родных и близких ему людей стало для него тягостным испытанием. Он не знал, на что решиться. Марию вдруг охватил страх. В течение каких-то нескольких месяцев Баттиста занял настолько большое место в ее жизни, что она приходила в ужас при одной только мысли, что он бросит ее. Она боялась остаться одной в стране, которая не торопилась раскрыть ей свои объятия. Мария направляла Баттисте нежные послания, которые он с великим удовольствием опубликовал после смерти Каллас, словно с помощью этих писем спешил взять реванш у покойного Онассиса.
«Весь прошлый день и прошлую ночь я переживала смертные муки. Я решила уехать, поскольку мне показалось, что я надоела тебе. Я уже наполовину наполнила вещами свой чемодан, как вдруг остановилась. Разлука с тобой будет для меня слишком тяжелым наказанием. Я нуждаюсь в тебе и твоей любви…» — писала она.
Они еще не жили вместе, и у Марии возникла мысль уговорить Менегини остаться у нее на всю ночь до утра. Наконец ей удалось осуществить свой замысел, в чем она простодушно призналась: «Я почувствовала бы себя такой несчастной, если бы прошлой ночью ты ушел от меня. Твое присутствие было необходимо мне, чтобы уснуть в твоих объятиях. Ты — весь мой, и я благодарю тебя за это. Мне нужна твоя нежность и твоя любовь. Мой Баттиста, все мои чувства и все самые тайные мысли принадлежат тебе. Я живу одним тобой…»
Одна только мысль о том, как эта рослая и отнюдь не хрупкого телосложения девица засыпала в объятиях пятидесятилетнего коротышки, вызывает улыбку, а главное, ее пылкие слова о любви никак не соответствуют тем представлениям, которые сложились у нас о будущей звезде мировой оперной сцены, о гордой независимой женщине со взрывным темпераментом… И тем не менее ее слова открывают нам вторую сторону медали: на протяжении всей жизни нежный садовый цветок, каким в душе была Мария, будет уживаться с дикорастущим колючим растением, каким была Каллас, и это соседство создало в будущем большие трудности как для самой певицы, так и для всех, кто соприкасался с ней по жизни.
В те дни, когда фортуна упорно не желала повернуться к Марии лицом, а мечты о мировом признании и славе не спешили претворяться в жизнь, она спешила уцепиться за Баттисту, как утопающий хватается за соломинку. И в тот момент, когда она меньше всего этого ожидала, ей вдруг улыбнулась удача. Счастливый случай ускорил превращение Марии в великую Каллас: Нино Каттозо, представитель театра «Ла Феничи» в Венеции, предложил ей исполнить партию Изольды в опере Вагнера «Тристан и Изольда». Кто стоял за спиной этого венецианского музыканта? Менегини уверял, что он. Туллио Серафин признавался в том же. В то же время Мария утверждала, что она сама взяла инициативу в руки и позвонила Каттозо. Известно лишь одно, что первый шаг сделал именно Менегини: когда он вышел в гневе из кабинета сеньоры Фрачини, то с чисто итальянским темпераментом хлопнул дверью, не заметив Каттозо.
Несчастный венецианец получил прямой удар в лицо! Похоже, Менегини как всегда преувеличивал, сообщая, что сломал Каттозо нос. Но если в его словах есть хоть доля правды, то картина была и в самом деле впечатляющей…
Как бы там ни было, но этот несчастный случай, возможно, помог Каттозо запомнить молодую певицу, выступавшую на сцене «Арены ди Верона», поскольку он сообщил Туллио Серафину, что хотел бы пригласить ее к себе в Венецию. Но знала ли Мария эту роль? Она поспешила дать Серафину утвердительный ответ, хотя ей пришлось солгать. И это была поистине ложь во спасение. Всегда недовольная собой, переживавшая непреодолимый страх перед выходом на сцену, застенчивая от природы и неуверенная в себе девушка настолько прониклась идеей своего божественного предназначения во что бы то ни стало стать великой певицей, что, ни секунды не раздумывая, держала перед судьбой это неслыханное пари: за два дня она выучила сложнейшую роль, отправилась на прослушивание к Туллио Серафину и привела в неописуемый восторг старого маэстро. Он тут же позвонил Каттозо, чтобы тот без всяких проволочек принял в труппу театра молодую певицу. Каттозо согласился, и Мария подписала контракт на сумму в 50 тысяч лир за каждый спектакль. Премьера должна была состояться 30 декабря в театре «Ла Феничи» в Венеции. Отныне путь к славе был открыт.
Вот именно с этого момента и начался для Марии смертельный бег по кругу, от роли к роли, от одного персонажа к другому, отсчет вызовам, брошенным в лицо публике, требовавшей от певицы отдачи всех ее жизненных сил, заставлявшей всякий раз демонстрировать невероятные вокальные достижения и виртуозное владение голосом, легко переходить с лирического на колоратурное сопрано с мастерством, обезоруживавшим самых придирчивых критиков. И им не оставалось ничего, как петь ей дифирамбы. И тут мы в который раз можем задаться вопросами: что вынуждало Каллас работать с такой самоотдачей? Жажда известности? Погоня за деньгами? Какими тайными мотивами руководствовалась она, чтобы исполнять роли самых известных оперных героинь? Желание перепеть все ведущие партии в музыкальных произведениях таких выдающихся композиторов, как Верди, Вагнер, Пуччини, Визе, Россини, Доницетти, чтобы навсегда наложить на них печать своей гениальной личности?
Отвечая на эти вопросы, многие биографы Каллас употребляют такой термин, как «булимия». И в самом деле, в той жадности, с которой она набрасывалась на роли, можно было увидеть последствия обжорства, чем она страдала с детства. Однако имеется еще и другая, более глубокая и скрытая причина: пение представлялось Каллас основой существования. Я уже упоминал о ее убежденности в особой «миссии» на этой земле, и это вовсе не кажется мне большим преувеличением. Если бы в душе Каллас не горел этот живительный огонь, она не достигла бы таких высот в своем творчестве и не смогла бы создать столь незабываемые сценические образы. Похоже, что ею руководила какая-то неведомая высшая сила, которую она до поры до времени держала под контролем. Это позволяло певице перевоплощаться целиком и полностью в своих героинь. Когда эта божественная сила вышла из-под ее контроля, или, скорее, когда Мария захотела пойти наперекор своей судьбе: не отличаться от других земных женщин, остановить свою бешеную гонку по кругу, — она в тот же момент лишилась смысла жизни…
Стоит ли подходить к Каллас с меркой, пригодной для других исполнителей? Силой своего таланта певица заставляла нас забыть обо всех издержках ее характера, которых Мария так и не сумела изжить. Если женщина в повседневной жизни не всегда оказывалась на той же высоте, что и актриса, если ее чувства порой не соответствовали тем возвышенным эмоциям, которые она показывала на сцене, стоит ли бранить ее за это? Да и можно ли в реальности жить такими же страстями, какими жили героини «Тоски» или «Нормы»? Все, чего публика хотела от Каллас, она ей безвозмездно отдала; ее личность следует воспринимать через драматургию, которой она жила на сцене, потому что именно на сцене она открывала нам свое истинное лицо. И какое значение имели ее вспышки гнева, капризы и вздорность характера?.. Настоящая Каллас жила только сценой и на сцене…
Вот в таком душевном настрое Мария Каллас в конце 1947 года начала гонку за славой, продлившуюся почти двадцать лет. Впрочем, вспоминая однажды, как все началось, она призналась: «Я была гордой, полной сил и уже имела достаточный сценический опыт. Мне предстояло покорить весьма избалованную публику. Впрочем, я не люблю подарков судьбы. Я борюсь за искусство, а не за себя лично. Вот если бы я работала только на себя, все было бы гораздо проще. Я не стремлюсь потрясти публику ради личного успеха, я только хочу придерживаться правил, принятых в искусстве. Вот почему мне выпала участь преодолеть немало трудностей… Я поняла, что создана для того, чтобы отдавать, нежели чем брать. Мне нравится и получать, но увы! Я много отдаю, а у других вовсе нет желания отдавать…»