13 июня Матвей Иванович принимал гостей: главнокомандующего, бригадных и полковых начальников. Открывая обед, хлебосольный хозяин представил графу Зубову бакинского хана, который и поднес ему ключи от своей столицы. Валерьян Александрович был доволен. Торжества по случаю этой бескровной победы продолжались сутки.

Слухи о взятии Баку долетели даже до захолустного Тульчина, в котором пребывал забытый всеми Суворов, ревниво следивший за успехами бездарного генерал-аншефа Зубова.

Александр Васильевич довольствовался слухами, не всегда заслуживавшими доверия. Наследник престола Павел Петрович, не терпевший фаворитов матери, получал информацию из первых рук — от своих агентов, командированных им волонтерами в Персидский поход за четыре месяца до того, как корпус двинулся в путь. Среди них было шесть казаков, из которых особым доверием великого князя пользовался Афанасий Осипович Грузинов. Он сразу понравился командующему, и тот произвел юного сотника «за усердие в службе в есаулы».

Первое донесение в Гатчину Афанасий Осипович отправил в начале января 1796 года, когда армия Зубова находилась еще в Польше. Получив его, Павел Петрович писал Аракчееву:

«Возвращаю вам Грузинова рапорт. Прошу узнать, что слышно о сих движениях войск, даже что и врут, а при том где и как долго стоять будут».

Грузинов, по-видимому, узнал все, что интересовало великого князя, если не больше, и послал пространный отчет Аракчееву. Прочитав его, Павел Петрович выразил к нему свое отношение:

«Здесь приобщаю обратно письмо Грузинова. Я весьма доволен точностью и расторопностью его и его донесениями. Пошлите сию записку к нему в оригинале, чтобы он ее прочел и видел мое удовольствие».

Очень вероятно, что Грузинов не ограничился двумя донесениями. Но об этом позднее.

По-видимому, победители потеряли бдительность. Пока они охотились и устраивали дружеские обеды, из лагеря у развалин Ширванской крепости бежал дербентский хан Ших-Али. Вслед за ним устремились мать, жены, наложницы, жители горных аулов. Русские пустились в погоню, но всякий раз опаздывали на сутки и более. А время шло.

24 декабря 1796 года в армию пришло известие о смерти Екатерины II. Трон занял Павел I. Он приказал Зубову возвращаться в Россию. Валерьян Александрович послал в столицу прошение об отставке, а генералам посоветовал решать самим, как поступить. Просьба главнокомандующего была удовлетворена: он был уволен «без жалования, по его просьбе», о чем получил уведомление.

Но прежде чем покинуть армию, Зубов отправил рапорт президенту Военной коллегии Салтыкову с описанием заслуг Платова в походе:

«Генерал-майор и кавалер Платов с начала вступления с вверенными мне войсками в Ширван, командуя передовым отрядом, охранял целостность и спокойствие оных, занимая… с особливым искусством такие пункты, из которых наималейшее покушение неприязненно расположенных к нам народов могло быть открыто…»

Далее главнокомандующий отметил «отличнейшее его рачение» о сохранении «Первого Чугуевского регулярного казацкого полка, коего он шеф», ставшего опорой армии, и обратился к Салтыкову с ходатайством о представлении генерал-майора Платова к награждению.

Естественно, награду Платов не получил, но его чугуевцам государь выразил свое «высочайшее благоволение».

17 февраля 1797 года войска свернули лагерь на берегу Куры и двинулись в обратный путь. Тягостное предчувствие овладело всеми. Шли медленно, делая большие привалы. От голода и холода теряли людей и лошадей. Через месяц от коменданта Дербента генерала И. Д. Савельева получили сообщение, что русские полки по высочайшему повелению уже покинули цитадель, и он с батальоном солдат не сможет ее отстоять.

19 марта на очередном военном совете решили послать на помощь гарнизону Дербента Углицкий пехотный и Нижегородский драгунский полки, но командир первого из них полковник Стоянов не подчинился приказу. Больше того, двумя днями раньше он покинул лагерь и повел своих солдат в Россию. В погоню за ним пустились Платов, Булгаков, Раевский и Мансуров.

Полковник Стоянов, отстраненный от командования, отправил жалобу императору, в которой поименно назвал своих обидчиков, не позволивших ему выполнить высочайшее повеление о немедленном возвращении в Россию. Приказом царя все названные командиры были исключены из службы 10 мая, когда войска находились еще в Дербенте.

9 июня войска вышли на границу империи. В тот же день генерал-майоры Платов и Булгаков и полковники Раевский и Мансуров узнали, что они уже месяц как исключены из службы.

Командующий Персидским походом граф Зубов попал в опалу. Сначала ему разрешили уехать для лечения за границу, но затем выслали в деревню брата Платона во Владимирскую губернию, а все его имения секвестировали.

Не миновала беда и Матвея Ивановича…

Матвей Иванович нутром чувствовал опасность, подступившую к нему после смерти Екатерины. По пути в Чугуев он заехал в Черкасск и одолжил 25 тысяч рублей у тестя Дмитрия Мартыновича Мартынова. Наскоро простившись с женой, хлопотавшей над недавно родившимся сыном Иваном 2-м, он пустился догонять свой полк.

24 июня 1797 года Платов собрал офицеров полка и, обращаясь к ним, сказал:

— Господа, деньги, полученные мною в Петербурге, во все время похода в Персию хранились у меня. Теперь же, когда мы вступили в пределы России, надобность в исправлении казаков лошадьми и мундирами уже не предвидится, поэтому прошу раздать их военнослужителям, вам подчиненным.

Передачу денег генерал-майор Платов оформил приказом по полку, чем отчасти застраховал себя от лишних обвинений.

А все-таки, куда исчезли деньги, полученные полтора года назад? Вернул бы их Платов тем, кому они предназначались, не умри так неожиданно императрица, сквозь пальцы смотревшая на откровенный грабеж солдат полковыми командирами? Вряд ли. А вот с Павлом Петровичем шутить было опасно. Об этом знали все. И Матвей Иванович тоже.

Прошел еще один месяц. 23 июля 1-й Чугуевский полк остановился на ночлег у Вонючего Егорлыка, где и встретил его фельдъегерь. Он вручил Платову высочайший приказ, извещавший об исключении его из службы еще 10 мая и требующий немедленно следовать в Петербург. Платов передал командование полком К. А. Багратиону и в сопровождении фельдъегеря покатил в Петербург.

Князь Багратион принял командование и приказом по полку объявил лишь об отъезде Платова в Петербург и о расчете его с казаками, но об исключении шефа из службы тактично промолчал.

В начале августа фельдъегерская тройка примчала Платова в столицу, где он стал одним из первых «клиентов» генерал-аудиториата, нового военно-судебного ведомства, учрежденного Павлом I. Ему предъявили обвинение «в неудовлетворении казаков деньгами» и взяли под стражу. Правда, содержали на дворцовой гауптвахте и в одной компании с будущим сенатором Н. Я. Трегубовым и будущим военным министром А. И. Горчаковым. Николай Яковлевич первым из современников назвал Матвея Ивановича «плутом». Однако представленные документы и показания свидетелей убедили членов следственной комиссии в невиновности начальника всех Чугуевских полков.

7 декабря 1797 года состоялся суд. Сначала докладывал председатель следственной комиссии. Потом слово дали Платову. Заметно волнуясь, он сказал:

— Высокочтимые господа судьи! Как начальник я получал и хранил полковые суммы, но ни единого рубля из них не употребил в свою пользу. Не раздал же деньги казакам перед походом из опасения, что они, растратив их, останутся неисправными к службе, за что спрос был бы с меня… Казачьих сумм часто не хватало, поэтому мне приходилось употреблять и собственные деньги, так как я старался содержать полки в хорошем состоянии. Доказательством тому служит высочайшее благоволение, выраженное его императорским величеством моим чугуевцам, вернувшимся в Россию без потерь. А они дрались в авангарде…

По заключению следствия Платов вроде бы и не виноват: с казаками рассчитался и объяснил, что придержал полковые деньги как «экстраординарную сумму на случай, если возникнет необходимость в исправлении людей лошадьми, оружием и мундирами». Однако по закону он не имел на это права. Потому и был наказан. И очень сурово. Суд приговорил его «лишить чину без обшиду», то есть исключить из службы без пенсиона.