Баркас отошел вместе с боцманом и большей частью команды. У берега осталась шлюпка, а на берегу человек десять. Несколько из них взобрались на пальмы, и вниз полетели орехи.

Видно было, что им не в диковинку это занятие. Поглядывая на них, я тщетно пытался найти еще один путь избавления от неволи, если Сахоно и на этот раз откажется бежать с острова. Он до сих пор не представлял себе, в каком отчаянном положении я находился, считая, что у меня наладились отношения с Ласковым Питером и с командой «Лолиты». Я ругал себя за то, что не попытался стянуть пару магнитных мин. Что бы я с ними стал делать, мне тогда не приходило в голову. Видно, одно обладание ими, так же как и пистолетом, имело для меня моральное значение. Мне тогда не на кого было опереться, я был совсем одинок, и только оружие делало меня сильнее, вселяло хоть какую-то уверенность, что я постою за себя в трудную минуту. Тут я вспомнил про исчезнувшую мину. Взгляд вьетнамца. Может, мина еще в песке. Или мне показалось, что он зарыл ее? Словно разгадав мои мысли, ко мне неслышно подошел маленький вьетнамец и неожиданно заговорил по-немецки. Немецкий он знал хуже меня, часто останавливался, подыскивая нужное слово, не найдя – заменял его французским. Все же я понял его. Он говорил:

– Не должен никто знать, что я говорю по-немецки. Мне известно, что ты видел, как я закопал это в песке. Я тоже видел,- он кивнул на мой карман.- Наша жизнь в большой опасности. У нас с тобой одни враги. Надо с ними бороться, уничтожать их или стать такими же, как они все!

Этот человек звал меня к борьбе, о которой я все время думал, но так же, как и я, не в силах был ничего сделать один против доброй сотни вооруженных людей. И я поверил ему сразу, не задумываясь, может быть, потому, что во всем его облике было что- то располагающее. На моих глазах его чуть не убил человек-горилла. Я видел, как он спрятал мину. Все это подготовило меня к признанию в нем друга, а не врага.

Я задал ему целую кучу вопросов:

– Вы хотели их взорвать? Мина не сработала?- Вы умеете обращаться с ней! Почему вы стояли на мине? Решили тоже погибнуть? Почему?

Он покачал головой:

– Совсем нет. Этого я не хотел. Стоял так, потому что ее могли разрыть ногами, песок рыхлый. Не будем сейчас об этом говорить. Скоро ты все узнаешь.- Он посмотрел по сторонам, зашептал: – Я надеюсь на твою помощь. Мы должны поговорить. Только не здесь. Можешь ты взять лодку?

Я сказал, что можно хоть сейчас отправиться на рыбную ловлю.

– Нет, нет! Несколько позже, надо, чтобы ушла шлюпка с орехами.- Он все время улыбался, но глаза его были необыкновенно строги, губы дрожали.- Я останусь. Не знаю, как я все скажу тебе, я так плохо знаю немецкий, лучше французский. Я приду, когда они уедут. Зови меня Жак.- И он поспешно ушел.

Я разыскал Тави и Ронго и знаками показал, что неплохо бы порыбачить. Ребята охотно согласились.

Шлюпка, нагруженная орехами и остатками пиратов, отошла от берега. Вскоре после этого пришел Жак. Он был в трусиках и держал в руках свернутую одежду. Когда он клал ее в лодку, то послышался глухой удар о днище. Затем он бросил в лодку несколько коралловых глыб килограммов по восемь – десять.

Когда мы отошли от берега, Жак сказал:

– Мы вместе с У Сином учились в Шанхае. Он в морской школе, а я в школе права. Он окончил я – нет…- Он пристально посмотрел на меня.- У Син сказал, что я могу положиться на тебя. Мне удалось с ним поговорить, очень недолго. Я был сторожем возле него вместе с тем негром, что побил фашиста. У Син знал, что ему ничем уже нельзя помочь, и думал только об отмщении. Он сказал: «Если за мной уйдут все эти твари, будем считать, что я прожил не зря. На земле станет немного чище, меньше горя». Какой это был человек! – Жак опустил голову и прошептал несколько слов по-вьетнамски. Не знаю, молился ли он или повторял клятву погибшему другу. Лицо его было строгим, сосредоточенным. Когда он поднял на меня глаза, я спросил, что он думает делать.

– Хочу взорвать это пиратское плавучее гнездо. Мы отомстим не только за У Сина. Ты видишь страшный корабль с красивым именем. Его команда ограбила и потопила два транспортных судна, десять джонок скупщиков копры и торговцев. Они тоже погибли, взорванные вот такими минами. На одном корабле команде разрешили сесть в шлюпки, а потом расстреляли из пушки. Сколько я ждал этого момента! И вот – сейчас или никогда!

Я схватил его за плечи и сказал:

– Мы отомстим! Правда и мужество победят!

– Да, это наш девиз! Только не надо слишком горячиться, на нас смотрят. Твой дружеский жест они истолкуют нам во вред. Ты умеешь глубоко нырять?

– Да. Я доставал со дна жемчужные раковины,- ответил я не без гордости.

– Очень хорошо. Ты поможешь мне установить «сюрприз». Это потом. Сначала, чтобы не было подозрений, займемся добычей жемчуга.

Я сказал, что хозяева острова не разрешают в это время ловлю жемчужниц.

– Но ведь мы пираты,- сказал он с грустной улыбкой,- нам все можно. К тому же потом мы сбросим улов на дно, даже не открывая раковин.

Тави и Ронго успешно гарпунили обитателей лагуны. С десяток плоских, причудливо раскрашенных рыб-попугаев и одна с черной и серебряной чешуей лежали на дне лодки.

Жак знал язык островитян. Его предложение заняться ловлей жемчужных раковин братья приняли без особого восторга, но положили гарпуны и один за другим бросились вниз головой в воду.

Ныряльщики, покрытые серебристыми пузырьками воздуха, стремительно опустились на дно. Оторвав от скал по паре жемчужных раковин, они всплыли и, бросив раковины в лодку, остались в воде, держась за борт. Жак тоже нырнул и достал три раковины.

– Теперь ты,- сказал он мне, видно желая убедиться, как я держусь под водой.

Я нырнул. До дна было метров пятнадцать. Мне уже не раз приходилось опускаться на такую глубину. Тави и Ронго были хорошими учителями плавания. Я не достал ни одной раковины, но зато отломил веточку от кораллового кустика необыкновенной красоты. Братья схватили ее, стали рассматривать, причмокивая языками. Видно, и для этих мест, где щедрый океан не скупится на свои дары, такие кораллы были редкостью. Веточка, казалось, была пропитана густым алым светом, и этот свет сочился из нее, окрашивая руки.

Жак сказал, взяв веточку коралла:

– Пусть она напоминает нам кровь наших друзей.

Я спросил, почему мы ныряем попусту и что он хочет делать с миной.

– Вначале необходима тренировка. Теперь мне ясно, что ты поможешь мне.

Я стал его торопить, так как нас очень близко поднесло к «Лолите».

– В таком деле нельзя спешить,- остановил он меня.- Сейчас мы вместе проплывем под днищем и осмотрим его внимательно. Надо найти место, где нет раковин. Удалять раковины нельзя, шум будет услышан. Нужна осторожность, большая осмотрительность. Один неверный шаг, и…

Я осматривал днище с левой стороны, он – с правой. Наверное, «Лолита» потеряла в скорости не меньше пяти узлов, потому что все ее днище густо заросло ракушками, только кое-где краснела обшивка, выкрашенная свинцовым суриком, но такие чистые площадки были с ладонь, не больше. Я вынырнул, поплыл к лодке. Жак продержался под водой еще с полминуты.

Забравшись в лодку, он сказал:

– С моей стороны есть удобное место, как раз там, где машинное отделение. Немного отдохнем и…- он улыбнулся, глядя, как Тави и Ронго опять взялись за гарпуны. Лодку окружила стайка макрели, и они довольно безуспешно пытались наколоть увертливых рыб.

Мы проходили по корме «Лолиты». Жак несколько раз глубоко вздохнул, затем поднял со дна лодки плоский камень, под ним была мина, и с этим грузом прыгнул за борт. Я нырнул следом, но не мой поспеть за ним, так как с грузом он опускался быстрее. Я первым подплыл к красной плешине среди черно-бурых зарослей ракушек. На красном «островке» держалась прилипала. Мне стало ее жаль, и я попробовал потянуть ее за хвост, но без всякого результата – наверное, она скорее бы перервалась пополам, чем оставила удобное местечко.