Вот сейчас трахнет взрыв, полетит в воздух рубка, баркас разлетится в щепки, повалятся мачты и от этой красоты ничего не останется. Опустится «Лолита» на дно, как «Орион», и станет жилищем рыб и осьминогов».- В голову мне лезли эти невеселые мысли, но я не думал отправляться вместе с «Лолитой» на дно и на всякий случай присмотрел рундук, где лежали спрятанные Жаком спасательные пояса.

У меня уже был опыт кораблекрушения, и не в такую хорошую погоду, а в шторм и ночью. И я тогда не знал, что случится несчастье, и то смог выкрутиться, а теперь у меня было время подготовиться. Как только взорвется мина, можно будет, не теряя времени, надеть пробковый пояс. Жак прав, сесть в шлюпку не удастся. Их всего три и баркас, а народу больше сотни; надо облюбовать подходящий обломок, а их после взрыва будет достаточно…

Занятый своими мыслями, я чуть не столкнулся с боцманом. Он обходил палубы в сопровождении «гориллы». Боцман поманил меня к себе и стал что- то внушать на пиратском жаргоне. Сообразив, что я не понимаю его, он крикнул, этот возглас подхватили матросы, и он разнесся по всему кораблю. Скоро к нам подбежал Розовый Ганс. Выслушав боцмана, он перевел мне:

– Не смей ходить без дела по палубе. Здесь военные порядки. Живо загремишь в канатный ящик, или эта обезьяна проучит тебя так, что никогда не забудешь. Твое место на камбузе. Идем, я тебе покажу, где у нас камбуз, и познакомлю с коком. Ха-ха. Не так давно этот кастрюльник одного парня отправил в лазарет. Взял да и плеснул ему в рожу кипятком. Другого бы, в лучшем случае, посадили в канатный ящик или отдали на расправу этому симпатичному парню,- он кивнул на «гориллу»,- кстати, его зовут Тони. Запомни на всякий случай.

Тони стоял потупясь, и с любопытством следил за огромным тропическим тараканом, бежавшим по черному шву, как по пешеходной дорожке. Услышав свое имя, Тони поднял голову, оскалился и, с видимым удовольствием раздавив таракана ногой, поплелся вслед за боцманом.

Розовый Ганс повел меня к корме, продолжая рассказывать:

– Твоему коку все это сошло с рук. Капитан запретил его трогать. И знаешь почему?

Я признался, что не знаю.

– Да потому, что такого кока выпустили в одном экземпляре. Этот китаец – занятный тип, попал к нам как трофей после одной операции. Ну и мастер своего дела, я тебе скажу! Как он, подлец, готовит свинину с капустой и еще с какой-то ерундой! Можно собственную голову проглотить с таким гарниром. Вот и его нора. Ты учти, что я люблю пожрать. Тут одно удовольствие – немного выпить, набить брюхо да отложить деньги на будущие времена. Ха-ха- ха.- Розовый Ганс пнул двери ногой. Через порог перескочил большой сиамский кот, сел на палубу, почесал за ухом, презрительно глядя на нас ясными голубыми глазами. Издав неприятный гортанный крик, кот важно пошел к мачте.

– Этого кота мы захватили вместе с коком. Матросы из черных считают его чем-то вроде кошачьего бога, а мне так и хочется взять его за хвост и списать за борт. Не люблю я кошек, каждый раз проклятые перебегают дорогу. Скажешь, предрассудок, суеверие. Брось, братец, нести ерунду, я знаю тысячу случаев, когда кошки накликали смерть, пожар, взрывы, удары ножом, списанье за борт и еще черт знает какие каверзы на голову вполне стоящих людей. Ты тоже, я смотрю, кошатник? Или, может, договоримся? – Он подмигнул и показал глазами за борт. -А?

В это время почему-то кот вернулся и, перебежав дорогу краснорожему, юркнул в камбуз.

– Видал? – Розовый Ганс попятился, посмотрел по сторонам.- Не есть мне сосисок и не пить пива, если этот подлец не слышал нашего разговора!

Немец разразился страшными проклятиями по адресу всех котов и кошек на свете и их хозяев. Если бы он знал, что на этот раз примета и впрямь может сбыться, и очень скоро!

– Надо подождать, пока следы остынут и их сдует ветром,- совершенно серьезно сказал Розовый Ганс.- Запомни это. Я так всегда делаю, может, поэтому все и обходится для меня. Ха-ха.

Я заглянул в двери. Половину камбуза занимала плита, заставленная шипящими сковородами и булькающими кастрюлями. По стенам сверкала медью и никелем кухонная утварь. Да здесь, пожалуй, сверкало все, начиная от стен и кончая коком. Очень толстый, в белых трусах, он стоял к нам спиной и вертел над головой пучок тонких и белых веревок. Раскрутив его, кок неожиданно хлестнул им себя по спине с оттяжкой. Раз, другой… Встряхнул пучок, повертел его перед собой так быстро, что веревки образовали японский фонарь. Потом принялся раскатывать этот пучок на столе, посыпанном мукой, и снова крутить и хлестать по спине.

Розовый Ганс сказал с оттенком уважения:

– Как лапшу делает, собака! Я нигде не ел такой лапши. Метров по двадцать длиной. Нашел конец в чашке и втягивай, как змею! К лапше он подает какой-то дьявольский соус. Проглотишь – и пожар в брюхе. Неплохо будет, если принесешь мне две порции.- Он скорчил гримасу, заменяющую ему теперь улыбку.

Кок будто не замечал нас. Покончив с лапшой, он раскрыл одну из кипящих кастрюль, быстро обмакнул в кипяток палец, сунул его в рот, задумчиво почмокал губами, снял с полки банку и бросил в суп пригоршню соли. Приподнял крышку у другой кастрюли, понюхал ароматный пар и закрыл. Он открывал и закрывал еще несколько кастрюль, заглядывал в духовку.

– Мне можно уже шагать через проклятые кошачьи следы,- сказал Розовый Ганс, подмигнул и «храбро» направился к боцману, который поманил его к себе пальцем.

Я тоже довольно решительно перешагнул порог камбуза: все-таки отсюда до машинного отделения было не так уж далеко. На очень чистой палубе, между плитой и столом, я заметил луковую шелуху и несколько зерен риса.

Я взял веник с длинной бамбуковой ручкой и стал подметать палубу. Только тогда кок улыбнулся. У него было добродушное, очень усталое лицо. Неожиданно кок сказал по-русски:

– Тебе молодеца! Я на тебя давно посмотри. Когда ты была на берегу, капитан сказал, что ты русская человека. Потом ты здесь был, когда У Син контрами. Тебе тогда хорошо кричал. Я понимай, его хотела тебя тоже контрами. Ты ему прямо сказала, что иво хунхуза. Очень хорошо говорила! Потом я думал, ты совсем убежала. Сегодня посмотри – тебя опять везут. Ничего! Всякая штука бывает на этом свете. Я тоже немножко пострадала.- Он говорил с видимым удовольствием, нещадно коверкая слова, но я чуть не разревелся, услышав родную речь. Он потряс над головой поварешкой: – Иво здесь кругом хунхуза-разбойника, я не хунхуза. Еще У Син тоже был не хунхуза, его контрами. Я плен попал. Раньше служил Харбин, русика купеза. Потом Шанхай, русика ресторан, потом парахода ходи, там был русика капитан. Хунхуза парахода контрами! Все люди контрами. Только я живой. Я понимай, что так худо. Но што можно делать? Вода кругом. Люди хорошей нету. Только тибе хороший люди и моя – хороший люди. Я русика китайза.- Он хлопнул себя по груди.- Меня Ван Фу звать, по-русски – Ваня. Тебя как?..

Рассказывая и спрашивая, он ни на минуту не забывал плиту, громыхал крышками кастрюль, помешивал в жаровнях. Несколькими ударами ножа превратил жгут из полосок теста в лапшу необыкновенной длины и бросил ее в кипящий котел. Вдруг, спохватившись, стал кормить меня креветками в остром соусе и еще чем-то необыкновенно вкусным и в довершение налил в пиалу крепкого чая.

– Тебе надо много кушай. Когда кушай – силы много.

Уписывая за обе щеки, я думал, как предупредить кока о взрыве. Не верилось, что он может предать. Но опыт научил меня, что нельзя раскрывать душу перед первым встречным. Я решил посоветоваться с Жаком. Было странно, что эти два человека, так ненавидящие пиратов, не знают друг друга. Мне захотелось немедленно идти разыскать Жака и сказать ему, что я нашел единомышленника, что он с радостью нам поможет в трудную минуту. И этот человек может погибнуть, потому что не знает о мине…

Разнесся медный перезвон рынды. Вахтенный матрос отбил четыре двойных удара, оповестив, что окончилась третья и началась четвертая вахта.