Когда я вышел на палубу, Жак стрелял из автомата одиночными выстрелами, но увидев меня, прекратил огонь. Фок-мачта, срезанная на высоте полутора метров от палубы, навалилась на грот, готовая рухнуть за борт, но ее не пускала оснастка и еще умелая рука рулевого. «Лолита» шла малым ходом, и рулевой держал ее поперек пологой волны, не давая особенно раскачиваться из стороны в сторону.

– Жак, не стреляй! – крикнул я, подняв обе руки.

Он ответил:

– Перейди на левый борт! Быстро!

Я бросился к левому борту, и Жак дал очередь из автомата. Пригнувшись, я побежал, запнулся за убитого, упал и прополз на животе последние пять метров до трапа, хотя мог их преспокойно пройти.

Когда я очутился за щитом, Жак, ничего не спрашивая, сунул мне в руки автомат и проговорил совсем спокойным тоном:

– Стреляй! Теперь уже скоро. Отодвинь предохранитель. Не показывай голову. Укройся за брашпилем, там лучше обзор правого борта, и стреляй но всех, кто покажется, патронов у нас много. Ты не боишься?

Конечно, я боялся. От страха цепенели руки, кружилась голова, но я сказал:

– Нет, ничего не боюсь.

Он понял мое состояние и со своей всегдашней улыбкой сказал:

– Немножко бояться можно, даже необходимо, много нельзя. Тогда – гибель.

Мы дружно застрочили из автоматов по палубе – он по левому борту, я по правому, не целясь, просто, чтобы к нам не могли подойти.

Когда у меня кончились патроны, Жак бросил мне запасной магазин.

В нас не стреляли, видно что-то замышляя. Вдруг я увидел руку на планшире фальшборта: к нам подкрадывались под его прикрытием. Я крикнул Жаку, мы открыли огонь, и два пирата полетели за борт. Их никто не стал спасать.

Когда мы переставали стрелять, Жак подбадривал меня:

– Честь и мужество победят, Фома…

На наше счастье, основные силы команды находились в матросском кубрике, и мы никому не давали из него высунуться. Большая часть вахтенных матросов, которым было приказано атаковать Жака, были убиты или ранены. Потерпели неудачу наши враги, когда хотели обстрелять Жака из крупнокалиберного пулемета. Он разгадал их замысел. Пулемет стоял на крыше рубки, замаскированный чехлом под компас. Но оттуда мачты мешали вести огонь по баку. Пулемет стали быстро переносить на крыло мостика, Жак сбил из пушки и пулемет, и часть мостика. Мне было и страшно и в то же время радостно от сознания, что я не оставил товарища в беде, что я сражаюсь за правое дело против фашистов и что мы держим в страхе такую банду головорезов…

И все-таки мы чуть было не сложили головы на баке «Лолиты». Наверное, Розовый Ганс откуда-то достал гранаты, но только не из оружейного погреба, к нему мы никого не подпускали. Внезапно гранаты стали рваться на палубе, но, к счастью, перед нашим укрытием. Щит пушки и брашпиль надежно защищали от осколков. Какой-то головорез бросал гранаты с грот-мачты. Жак снял гранатометчика автоматной очередью.

У меня не замолк еще гул в ушах от взрыва последней гранаты, как мы покатились по палубе, сбитые резким толчком. Фок-мачта с треском полетела за борт, лопались снасти, что-то трещало, ухало. Когда мы с Жаком поднялись, то увидели, как из кубрика хлынули матросы, сшибая друг друга, топча ногами упавших. Они бросились к шлюпкам. Напрасно капитан, надрываясь, кричал в мегафон и рында призывала занять места по водяной тревоге.

«Лолита» медленно кормой оседала в воду.

Одна шлюпка, набитая до отказа, отходила от борта. И все же в нее еще прыгали, прямо на головы сидевших в шлюпке, их сбрасывали за борт. За планшир шлюпки держалось множество рук, по ним били чем попало. Один из шлюпки бил каблуками, и сам вылетел за борт. Стоял невообразимый вой обезумевших от страха людей, знавших, что в шлюпках не хватит мест для всех.

По какой-то случайности на корме при взрыве мины уцелел баркас, и на него шла посадка. Автоматчики – тораджи и буги – сдерживали напор обезумевшей команды.

Среди них яростно пробивался Розовый Ганс; несколько раз его отбрасывали назад, сбивали с ног, топтали, он вскакивал, врезался в ревущую толпу, нанося удары вымбовкой по головам матросов. Внезапно я потерял его из виду.

Яростная ругань и драка за места шла во второй шлюпке, третью шлюпку раздавила в щепки упавшая фок-мачта…

– Стреляй в них! – закричал я Жаку.- Стреляй из пушки,- и навел свой автомат. Жак пригнул его дулом к палубе.

– Нельзя. Если мы разобьем шлюпки, то они тогда убьют и нас. Нам не выбраться. Пусть только отплывут! Матросов стрелять не надо, многие из них попали сюда не по своему желанию. Надо в баркас! В баркас, там главари…

Из камбуза показался кок и, озираясь по сторонам, сначала шел медленно, а потом побежал к нам.

– Тебе все живой! – радостно закричал он, увидав нас с Жаком.- Как хорошо, что живой. Я думал,

все помирай.- Присев возле нас, он сказал: – Нам не надо поспешать. Они могут стрелять. Когда уедут, тогда мы поедем. Я уже погибал. Я знаю, как надо не погибать.

Я увидел третье превращение Ван Фу за день. Перед нами находился совершенно другой человек, как хороший актер, снявший грим. Его плутовское лицо стало тверже, решительней. Он был совершенно спокоен, как может быть спокоен очень храбрый человек в таких обстоятельствах. Он всячески старался нас ободрить, переходя с пиратского жаргона на русский язык:

– Зачем бояться? Если дело худо – все равно,- он выразительно развел руками,- будут неприятности.

Жак выстрелил из пушки по баркасу, на котором уходили Симада-сан, офицеры, Ласковый Питер и отборная свора пиратов.

Промах!

Я подал Жаку снаряд, он зарядил пушку, но в это время баркас скрылся от нас, зайдя за корму «Лолиты».

– Нет, они не уйдут, не уйдут! – повторял Жак, не отходя от прицела.- Они вспомнят еще У Сина,когда будут барахтаться среди акул.

Стаи этих прожорливых тварей носились вокруг тонущей шхуны.

Ветер медленно разворачивал тонущий корабль. Прошло несколько минут, и мы увидели баркас, удирающий от нас под всеми парусами.

Жак приник к прицелу.

Выстрел! Перелет.

Разрыв второго снаряда закрыл баркас водяным столбом – это был недолет. Жаку, наверное, удалось бы потопить баркас, да «Лолита» внезапно вздрогнула и осела, изменив угол наклона пушки. Снаряд разорвался где-то у горизонта. Пока Жак менял прицел, корму опять занесло, и мы только увидели, как мелькнул белый парус наших врагов. Они уходили живые и невредимые. Когда «Лолита» опять повернулась на одном месте, баркас уже был далеко, и все же, кажется, шестой, снаряд накрыл пиратов, потому что парус вдруг исчез.

Ван Фу сказал печально:

– Это настоящая война. Иво пропади. Хорошо. Такой люди надо пропади. Но нам не надо пропади. Надо делать, что плавает, как иво…

– Плот! – подсказал я.

– Вот-вот. Надо очень скоро делать.

Две шлюпки медленно удалялись от нас, взяв курс на юго-восток. Мы втроем смотрели им вслед. И странное дело, корабль тонул, может быть, нас ожидала страшная участь, но ни у меня, ни у моих товарищей – я видел это по их лицам – не было страха. Мы испытывали радость победы, и все невзгоды, ожидающие нас впереди, казались пустяками после всего пережитого.

– Как я боялся, что мина не взорвется…- Жак хотел еще что-то добавить, но кок неожиданно накинулся на нас, заставляя немедленно строить плот.

Мешкать было опасно. «Лолита» низко осела, задрав нос, и застыла в таком положении. Вздрагивая и потрескивая, она боролась с водой, разрывавшей переборки. Никто не мог сказать, на сколько времени еще хватит у нее сил продержаться на поверхности.

Кок выбросил из дверей камбуза топор, пилу и нож, похожий на самурайский меч. Мы с Жаком стали снимать лючины – толстые доски, которыми закрывают трюмы, и бросать их в воду между мачтой и бортом «Лолиты». Ван Фу стаскивал в кучу матрасы, набитые пробковой крошкой, спасательные пояса, концы манильского троса.

Сооружению плота сильно мешали акулы. Когда мы с Жаком спустились на фок-мачту, плававшую возле борта, акулы устроили такую пляску вокруг нас, что о работе нечего было и думать.