Посреди ночи из комнаты Рики послышался крик. Я открыл глаза. Вытер лоб. Фу, приснилось же!.. Кто-то кричал или мне показалось? Завернувшись в одеяло, я пошел в комнату Рики.

Девочка сидела на постели. В лунном свете лицо ее казалось необыкновенно белым, ярко и четко выделялись широко раскрытые, полные ужаса глаза. Увидев меня, она рванулась, протянула руки.

— Что с тобой, малышка?

Она вся дрожала.

— Приснилось что-нибудь, да? Вот и мне…

— Ра-аковинка, — испуганно проговорила она. — Я вспомнила или мне приснилось?

— Что ты вспомнила?

— Нет-нет… Ничего.

Она заплакала. Я сидел рядом. Потом услышал, как она облегченно вздохнула и стихла. И я ушел к себе.

Ржание лошади. Смех. Чьи-то голоса. Топот ног. Я открыл глаза. В распахнутое окно упруго вливался морской воздух, шевелил занавески. Ярко светило солнце. Шмель летал по комнате и туго гудел, как маленький самолет. Потянулся за часами: уже восьмой час? Проспал такое утро? А как-то мой капитан Френсис? Рика… Что она вспомнила? Мальчик с котенком… Я его видел совершенно отчетливо: коротенькая курточка, руки, вылезшие из рукавов. Если бы у меня был сын, он бы тоже, наверно, любил природу, животных, птиц, котят. Я б воспитал его добрым и смелым. Я рассказывал бы ему про далекие страны, про то, какая зеленая-презеленая вода в Индийском океане, и про Малай-базар в Сингапуре. А если бы девочка, она была бы такой, как Рика. Я бы сам укладывал ее спать, рассказывал ей всякие морские были-небылицы, собирал на далеких островах красивые ракушки, делал из них ожерелья и дарил бы Рике или Катеньке, Анечке…

— Док. Завтракать! — загремел из соседней комнаты толстяк Джо. — Ты проснулся? К тебе можно?

— Входите.

Под мощным ударом ладони дверь распахнулась, и вошел краснолицый, сияющий, пахнущий морем и жареной рыбой Джо. Он опустился на стул, который чуть не рассыпался под ним, и потянул из прожженного кармана рубахи недокуренную сигару. Разжег ее. Задымил. Скрестил на необъятной груди мускулистые ручищи и весело заговорил:

— Все в порядке на рудовозе «Король Георг Четвертый»! Выкарабкались. Не сожрал их океан! Никто не погиб, и с «Сириусом» я переговаривался — спрашивали, как дела. Не стал я тебя тормошить, сказал, что все о’кей! Привет до нового радиосеанса.

— Как капитан?

— Ха! Капитан уже поднялся. Говорит, все у него заросло.

— Что?! Я вот ему поднимусь! Капитан! Немедленно в постель! — закричал я, втаптывая ногу в ботинок. — А, Рика, здравствуй!

— Доброе утро. Идите завтракать. — Девочка заглянула в комнату. Лицо у нее было бледным, под глазами синева. — Все готово.

— Послушай, что с тобой? — спросил ее толстяк Джо и, схватив за руку, потянул к себе. Рика уткнулась ему лицом в шею. — Девочка ты моя. Тебе нездоровится? Доктор, поглядите, может, заболела? Ведь она сегодня еще ни разу не улыбнулась.

— Пусти, — сказала Рика и, вырвавшись из его рук, метнулась из комнаты.

А капитан действительно уже поднялся. Когда я выглянул из комнаты, Френсис вошел в дом. Он опирался на трость и шагал очень медленно и осторожно, но лицо его сияло от счастья.

— Черт бы вас побрал, капитан! — сказал я. — Хотите, чтобы швы разошлись?

— Ложусь, док, ложусь, — смиренно пробормотал капитан и осторожно опустился на койку. — Спасибо тебе, дружище. Это по-морскому, по-братски — прийти вот так, на сигнал бедствия…

— Оставьте, капитан. Ложитесь. Вот так. Дайте-ка я погляжу, как шов…

— Не люблю болтать, док. Да-да, я больше люблю молчать, но сейчас мне хочется говорить добрые слова. Сегодня я открыл глаза и подумал: «Жив!» Солнце светило в окно, трава шуршала, волны гремели, чайки кричали. Я жив! И знаете, о чем я подумал? Вот вы помогли мне в невероятно трудную для меня минуту, и я… А что теперь должен сделать я? Я должен нести людям еще больше добра, чем нес и давал раньше. Ведь это так важно — отозваться на зов терпящего бедствие. И клянусь вам…

— Капитан! Не думал, что вы можете произнести столько слов за один прием.

Толстяк Джо засмеялся, вытащил бутылку из заднего кармана отвислых брюк и протянул мне, но я отстранил его руку. И тогда Джо сказал:

— Капитан, мы пойдем набьем трюма́, а потом я возьму трубу и сыграю! В честь твоего выздоровления. В честь экипажа рудовоза, выдержавшего схватку со штормом. В честь синего неба, солнца и шороха трав!

Завтракали втроем. Алекс и Фернандо отправились в объезд острова, а второй радист спал после ночной вахты.

В просторной кухне на полках стояла разная утварь, висели медные, начищенные до жаркого блеска кастрюли и кастрюльки. В большой печи гудел огонь. Было жарко, Рика распахнула окно и дверь. Теплый, пахнущий морскими водорослями воздух прокатывался по кухне. В окно был виден все еще неспокойный океан, чайки, сидящие на берегу, а в открытую дверь — желтые холмы и зеленая трава у их подножий. Лошадь и жеребенок стояли на склоне одной из дюн, и ветер шевелил золотистую гриву лошади, а у порога кухни толпилось с десяток маленьких черных кур во главе с крупным огненно-красным петухом.

Ели жареную треску с вареной картошкой.

— Чего выпустила птиц из курятника? — спросил толстяк Джо, прямо рукой вытаскивая из сковороды самый большой кусок рыбы.

— А пускай погуляют, — сказала Рика и прикрикнула на Джо: — Опять в сковороду — с руками? Вот же вилка.

— Прости, девочка, — пробормотал Джо и облизал пальцы.

— Отец Джо! — Рика строго свела брови. — Вот же салфетка.

— Да-да, милая. — Джо схватил салфетку, вытер губы, а потом трубно сморкнулся в нее и, видя, как Рика уставилась ему в лицо, поспешно спросил: — Тебе нужно в чем-нибудь помочь?

— Когда я тебя приучу умению сидеть за столом? — сердито сказала Рика. — В приличную компанию тебя не пустишь… И вот — откуда у тебя новая дыра?

Толстяк Джо скосил глаза. Сидел он за столом в одной тельняшке. На боку зияла дыра и светилась кожа, на которой виднелась четкая синяя татуировка.

— Надевал, а ткань — тр-рр-ыы! — сказал Джо. — Рика, что с тобой? Я никогда не видел тебя такой. Ей-ей, ты больна!

— Надоели вы мне все, — сказала Рика. — Вы все как дети! Все на вас рвется, трещит: тр-ры! Пачкаетесь, как поросята. Что ни день — то стирка. Что ни день — то гора белья. А простыни?! — Она повернулась ко мне. В глазах ее стояли слезы. — Стираю-стираю, глажу-глажу… Постелю, а он… — Рика ткнула в сторону Джо пальцем: — Бух! В постель в одежде! В сырой! В грязной!

Покраснев, со смущением на лице, зацепившись за угол и чуть не опрокинув стол, толстяк вылез из-за стола и подошел к Рике. Попытался ее обнять, но она оттолкнула его.

— Отойди! Ну погляди, погляди на себя.

Толстяк Джо оглядел себя. Смущенно улыбаясь, развел руками.

— Ничего не видишь, да?

— Пуговички потерялись… — пробормотал Джо, прикрываясь ладонями, как женщина, выходящая из воды. — Я ее булавкой, а она…

— По-отерялись! Бу-улавкой! У нас что, на острове есть магазин? Можно пойти и купить пуговичку? Вот пришью тебе сегодня пуговицы! Медные. С пушками! Снимай брюки.

— Но, милая моя…

— Снимай, снимай, некогда мне. Сейчас я уйду с Натом на свой участок. — Рика поднялась из-за стола. Глаза ее сверкали. Выкрикнула: — Ну, быстрее же! Мне еще гладить, шить, штопать. Мне еще кормить кур и лошадей.

— Я все сделаю, я помогу. — Толстяк Джо грузно прыгал на одной ноге, пытаясь выпутать вторую из штанины.

Снял наконец-то. Схватив брюки, Рика ушла в комнату. А мы с Джо убрали все, я протер стол тряпкой, Джо топтался рядом, помогал, но как-то все у него плохо получалось. Вилки падали на пол, веником он шаркал с такой яростью, что мусор улетал к противоположной стене кухни. Отобрав у него веник, я сказал:

— Иди покури.

— Пойду, — согласился Джо. А потом воскликнул: — А! Пойдем-ка мы с тобой поиграем на трубе! Пока она там пришивает.

— Вот и порядок в кухне. На какой еще трубе?

— О, у меня самая большая в мире духовая труба. — Толстяк Джо, схватив меня за рукав, потянул к двери. — Когда я играю, то, говорят, звуки слышны в Канаде. А до Канады почти двести миль. — Лицо у Джо сияло. — Не веришь? Пойдем покажу.