Попав в зависимость, вынужден такой беспрекословно исполнять волю господина своего. Властитель говорит ему: «Ты видишь богатство? Я достоин его, а значит – имею право. Я выше, сильнее, умнее тебя, а значит – мне решать, чьё оно будет. Не спорь со мной – иди и принеси мне его!» «Но мне придётся отнять его у других, – неуверенно возражает человек. – Отнять у тех, кто, возможно, мне дорог, отнять у земли, у детей…» «Да, отнять, и что в этом нового?! – грозно вопрошает властитель. – Разве не так, отнимая и разрушая, живёшь ты сотни лет? Или не хочешь ты получить награду? Награде в этот раз предпочтёшь ты голодную смерть?!» И, в очередной раз уподобляясь бросающейся за куском хлеба бродячей собаке, берёт человек в руки меч…

Свершив своё чёрное дело, удаляется он на отдых. Рассматривает он меч свой, которым ещё вчера рубил и убивал, и тяжкие мысли начинают одолевать его. Почему всё так? Почему вынужден исполнять он волю повелителя своего, почему не может воспротивиться он? Но что будет, если он воспротивится? Правитель велит казнить его, а на его место найдут другого – такое же ничтожество, как и он сам, в угоду хозяину своему ставшего таким же безжалостным убийцей. И всё повторится сначала. И невдомёк рабу, что бессилен что-либо изменить он: вышел он из Нормы, и подписан уже приговор ему. Он обречён, и потомков его ждёт то же самое – правителю нужны мясники для исполнения воли его, а свободных мест в Норме уже давным-давно не осталось…

Создав государства – норы свои, настороженно, ощетинившись дулами орудий, смотрят онина весь остальной мир, дулами орудий в ответ ощетинившийся. Рубежи владений своих очертили они – и защиту их почётным делом объявили, почётным для подданных своих. «Защита и оборона владений наших от врагов лютых – вот первейшее дело!» – заявляют они, сами же в любую минуту готовые на соседа своего войной пойти, как только решат, что есть шанс войну эту выиграть. И уродливость созданий этих ещё в позапрошлом столетии заклеймил позором великий Ницше: «…каждый народ говорит на своём языке о добре и зле – этого языка не понимает сосед. Свой язык обрёл он себе в обычаях и правах. Но государство лжёт на всех языках о добре и зле: и что оно говорит, оно лжёт – и что есть у него, оно украло… Рождается слишком много людей: для лишних изобретено государство! Смотрите, как оно их привлекает к себе, это многое множество! Как оно их душит, жуёт и пережёвывает! «На земле нет ничего больше меня: я упорядочивающий перст Божий» – так рычит чудовище. И не только близорукие… опускаются на колени…»(Ницше Ф., «Так говорил Заратустра», пер с нем. Ю.М.Антоновского. – М.: Академический Проект, 2007. – с.56.) «Для нас важен каждый!» – так лицемерно заявляют онисегодня – до сих пор не оскудевает Земля лишними, для которых и приготовлены эти лживые речи. Зачем сегодняшние государства, лермонтовской «немытой России» подобные, зачем законы, зачем границы, зачем заборы и каменные стены, зачем пушки и армии тому, кто в Норме живёт? Кто, не вышедший из Нормы, захочет пойти войной на него? От кого защищаться ему? Разве станет кто-то разумный желать большего, когда у него и так всё есть?

ЛЮДИШКИ

Что представляет из себя живущий в Норме? Он работник, он созидающий, строитель и производитель, создающий то, что нужно ему и сородичам его. Он пристроен, востребован (и, как следствие – обеспечен), уважаем и ценим, правила, по которым живёт он, более созданы им самим, нежели кем-то другим или обстоятельствами навязаны. Подчиняется он законам правителя своего, но законы эти в основном созвучны общепринятым нормам морали, кои и без них всегда принимались человечеством, как непреложные правила достойной жизни. И меч его – не более чем орудие защиты, уже много лет лежащий без дела, и потомство его немногочисленно, но сильно, и богатырское здоровье и врождённое трудолюбие – вот главные черты его, из поколения в поколение с молоком матери передающиеся. И осознание неподдельного счастья, радости действительно полноценной жизни – как два крыла, что несёт живущего в Норме и потомков его через всю жизнь их.

Вот то, чего никогда не будет у вышедшего из Нормы. Обделённостьсопутствует таким на протяжении всёй жизни их и, не понимая причину её, наполняются сердца их завистью и злобой ко всем, в Норме живущим – ведь больше имеют те от жизни. Прячут тщательно от народа правители истинную причину обделённости той, и живёт в недалёких умах ненависть к в Норме живущим, не знающая причины своей и из поколения в поколение передаваемая. Так создаётся масса– масса серых, безликих людишек, не светит которым добиться чего бы то ни было в этой жизни, отвращение испытывающих ко всем, кто ярок, талантлив, кто отличается от них, и культ отвращения этого – пожизненный удел их. «Инициатива наказуема… Выше головы не прыгнешь… Знай сверчок свой шесток…», – так оправдывают такие серость свою, своё пожизненное на дне пребывание. И цветёт буйным цветом отвращение это в умах и сердцах их – важно правителям, чтобы никто в массах никогда не понял истинной причины всех несчастий их и не поведал миру о них. Ведь пока жив будет в умах и сердцах массы образ живущего в Норме как того, кто незаслуженно больше в жизни имеет – не «свой» он массе, не такой, как она, а значит – против неё он, не дойдёт масса умом своим до истинных причин всех несчастий своих и дальше будет пребывать в рабстве у сильных мира сего. Потому каждого, кто попробует раскрыть миру глаза на причины эти, предадут анафеме онии лишат права на достойную жизнь в их обществе, «приличном» именуемым, но не своими руками: опять же ловко выдадут такого за безумного, за ущербного, того, кто речами своими более мешает, нежели пользу приносит. Отличается он от толпы, белой вороной среди остальных серых выглядит, не «свой» он толпе, а потому – бей и гони его, толпа! И радостно потирают руки расправу свершившие, празднуя победу свою над отщепенцем, коему тайно завидовали и потому ненавидели его ещё больше, не понимая, что на самом деле никакая не победа это: никого дикость и серость победить не способны, и изгнание одиночки – это егопобеда над толпой, опасным его признавшей. Тот, кто отличается от других, ищет своёместо под солнцем и, независимо от того, найдёт он его или нет – он уже победитель: не примкнул он к толпе, не стал бессловесной частью её, не поддержал её в её «славных делах», бурей в стакане воды, по сути своей, являющихся, но, тем не менее, в кабаках и пивных затем с азартом и восторгом неандертальцами обсуждаемых, и в этом истинная ценность его. Нет ему места среди людишек, недалеко умом своим от обезьян ушедших, поэтому достойное изгнание всё же лучше, чем позорное существование в стаде их, потребует которое непременного уподобления дикости и свинству их. Но тайно радуются правители их – вот они уж точно одержали верх над массой, не изменившей своё отношение к жизни и к миру, а потому – незачем им беспокоиться о будущем своём: ещё очень-очень надолго хватит им этой самой массы, живого материала расходного для утоления амбиций своих…

«…Низший вид разучился быть скромным и раздувает свои потребности до размеров космических и метафизических ценностей. Этим вся жизнь вульгаризируется: поскольку властвует именно масса, она тиранизирует исключения, так что эти последние теряют веру в себя и становятся нигилистами…» (Ницше Ф., «Воля к власти». – СПб, Изд. группа «Азбука классика», 2010. – с. 40.) Кто способен осудить индивидуалиста, на смех поднять его за вольнодумные мысли его? Человек толпы, массы. Но кто есть этот самый человек толпы, чтобы навешивать ярлыки? Чего он добился в жизни, что создал, чтобы делить других на достойных и ущербных, чтобы кого-то во второсортные записывать? На фоне яркого индивидуалиста бездари будут выглядеть ещё ущербнее – потому не приемлет толпа индивидуальности. Но толпа не способна сама идти вперёд – лидера, поводыря будет искать она. И лидер найдётся, но не на равных он будет существовать с толпой – не ровня он им, с презрением на простых бездарей будет смотреть он, потому как намного умнее он их и всегда может позволить себе больше, чем они. И опасен индивидуалист для него: вольнодумец он, непокорностью своей способный и других заразить, а потому избавиться от такого не мешало бы. Более того: где есть король – там есть и придворные, о троне мечтающие или хотя бы о каком-то возвышении над выгребными ямами своими, в коих сидят и хвалят их, как кулик родное болото своё, и для них вольнодумец тоже опасен – ну как тоже возжелает на то место посягнуть, которое они уже для себя присмотрели?