После ужина, захватив с собой планшет, Елена направилась в комнату Славика. Он её уже ждал, пытаясь ходить взад вперёд, что было весьма затруднительно, ввиду малых габаритов помещения.

— Ну что ты так долго? Я уже извёлся весь!

— Соскучился или новорожденную идею обсудить не с кем?

— Второе. Я тут покрутил список заболевших. И заметил одну закономерность: очерёдность заболевания напрямую зависит от возраста и общего количества времени нахождения в лесу.

— Логично. Тогда почему же это у них так долго длится? Помнится, мы с тобой оклемались довольно быстро. Возможно, имеет значение то, что ты сразу после, а я во время приступа оказались в Лесу, — принялась строить гипотезы Елена. — Знаешь, мы с тобой действуем как-то по-дилетантски.

— Что ты имеешь ввиду?

— Учёные мы или нет? У нас имеется проблема. Как раз по нашему профилю. А данные не собраны, не систематизированы, не говоря уж об анализе, — она помахала в воздухе планшетом. — Это надо исправить.

— Я — в деле.

Они до позднего вечера провозились со своим проектом. В широко раскрытое окно долетели звуки и запахи леса. Может именно поэтому, они не сговариваясь, выбрали комнату Славика. Еленино окно выходило как раз во двор лабораторного корпуса. В самую последнюю очередь, когда оба уже основательно устали вспоминать и систематизировать, Елена рассказала о замеченных ею изменениях внешности. Славик кинул на неё долгий внимательный взгляд и принялся, ни капли не стесняясь, скидывать с себя одежду. Без неё он выглядел как огромный большеглазый кузнечик. И так-то не отличавшийся особой полнотой, он похудел ещё больше.

— И почему тебя эти изменения делают красивей, а из меня вешалка получилась? — с наигранным трагизмом вопросил он, неодобрительно рассматривая себя в дверное зеркало. И тут, как всегда, сработал закон всеобщей несправедливости. Дверь распахнулась, и на пороге возник Никита Поливаев. Хотел было что-то спросить, но кинул ошалелым взглядом открывшуюся ему картину: стоящего почти обнажённого Славика и, сидящую на его постели поджав ноги Елену и так ничего и не сказав, вышел. Славик неудержимо расхохотался:

— Ну всё, Лен, теперь за тобой окончательно закрепилась репутация Роковой Женщины.

— С каких это пор, она у меня такая?

— Ну а кем ещё можно считать женщину, у которой уже было два мужа и которая гордо не обращает внимания на авансы со стороны других мужчин?

— Не думала, что моя неудавшаяся личная жизнь может быть ТАК интерпретирована окружающими.

— Ну что ты! О тебе столько разговоров в мужской курилке было! Я можно сказать, поначалу только поэтому к тебе и прицепился. А уж сколько о тебе тот же Никита рассказывал!

— А разве мы с ним раньше знакомы были?

— Вы с ним вместе в аспирантуре учились.

— Правда? Не помню. Я в то время только-только в первый раз вышла замуж и была по уши влюблённой дурочкой.

Вот на этой лирической ноте они и расстались, договорившись при первой же возможности обмениваться информацией. А утро нового дня ознаменовалось благой вестью: приболевшая вчера София поправилась настолько, что её выпустили из больничного отделения, а вместе с ней ещё двух страдальцев, чувствовавших себя не так хорошо как девушка, но вполне вменяемых. Весь день пара заговорщиков пыталась тайком наблюдать за выздоравливающими. Однако если присмотр за Софией не представлял никакой сложности, благо работала она за соседним со Славиком столом, то двое других представляли собой проблему. Мало того, что их рабочие места находились в других корпусах, так ещё ни с одним из них ни Елена, ни Славик толком не были знакомы. Ближе к вечеру Славик поймал Елену за рукав в холле лабораторного корпуса и отвёл в сторонку.

— София явно прошла изменение, но, похоже, что-то идёт не так.

— В чём это выражается?

— Она стала какой-то нервной, агрессивной. Казалось бы, радоваться надо — из больницы выпустили, а она вот-вот впадёт в меланхолию.

— Ну что ты от девушки хочешь? Нам самим-то не слишком уютно в техногенной обстановке, а она к тому же ещё не понимает, что с ней происходит. Надо с ней поговорить.

— Может быть ты? Как женщина с женщиной?

— Не получится. Я слишком плохо знаю английский. В магазине и транспорте объясниться вполне смогу, но для задушевного разговора надо нечто большее.

— Как же так получилось? Даже я вполне сносно владею им.

— А вот так: в школе учила испанский, в институте — французский, а когда после аспирантуры пришлось сдавать кандидатский минимум — то английский. Так и вышло, что по паре фраз могу сказать на трёх языках, но толком не знаю ни одного.

— Значит, придётся мне. Как же это провернуть то?

— Пригласи девушку погулять и отведи на окраину леса. Должно улучшить самочувствие. Мне, по крайней мере, помогло. А после и расскажешь что да как всё, что захочет выслушать.

— Так в лес же нельзя!

— А с каких это пор, тебя волнуют чужие запреты и инструкции? — она заговорщически подмигнула ему.

— Может мне ещё на свидание пригласить?

— Почему нет? Ты ей нравишься! Вон, какого визгу наделала, когда ты в обморок свалился — испугалась.

— Хорошо, как скажешь «мамочка».

И уже через пол часа Елена видела скрывающиеся в ближайших зарослях две знакомые фигуры. И если судить по восторженно-настороженным взглядам, которые на следующий день бросала на неё София, Славик всё ей рассказал. В тот же день, по многочисленным просьбам и возмущённым требованиям общественности был снят мораторий на посещение леса. И потекли однообразные, но весьма насыщенные работой дни. При малейшей возможности все трое срывались в лес. Именно там под могучими кронами деревьев-гигантов им удавалось ощутить полноту жизни. Без этого становилось трудно обходиться. Техногенная обстановка словно бы давила, пригибая плечи к земле и сдавливая грудь. А Елена, прикрываясь необходимостью ночных наблюдений, даже два раза оставалась ночевать в лесу. Ей всё удобнее казались гамаки из живых веток.

Ещё несколько человек внезапно заболевали и так же внезапно выздоравливали. Это уже даже не считалось происшествием, а поскольку реальная причина так и не была найдена, всё свисали на отдалённые следствия акклиматизации. Ещё двоим, точно подвергшимся изменению, трое заговорщиков помогли побыстрей попасть в лес, однако в свою компанию решили не звать. Они пока не были готовы выносить проблему на суд общественности.

Собственный их тайный проект пока не принёс серьёзных результатов. Елена однажды чуть в обморок не упала, когда зайдя вечером в лабораторию увидела Славика, прокалывающего собственное бедро при помощи жутковатого агрегата.

— Что это ты делаешь?!

— Пробы тканей беру. А что такое? — не понял Славик прозвучавшей в голосе Елены паники.

— Вот этим?

— Новейший прибор. Анализ берёт почти безболезненно. Между прочим, большая удача, что он у нас всё-таки есть. Очень бы мне не хотелось разрезать кожу скальпелем, чтобы добраться до мышечной ткани.

— Подожди, у нас же с Софией ты только кровь на анализ брал?

— Так вы же девушки!

— Нет, всё-таки прав был Никита, когда обозвал тебя рыцарем.

— Между прочим, он не отказался бы оказаться на моём месте, — лукаво улыбнулся Славик.

— Это на каком?

— Рядом с тобой.

И действительно, с этого момента она начала обращать внимание, на то, что старший биофизик экспедиции то и дело мелькает где-то рядом. Может быть, именно поэтому ей удалось засечь первые признаки надвигающегося изменения. И не слишком долго раздумывая, Елена предложила отправиться вместе с ней в лес на ночную экскурсию. Это был одновременно и душевный порыв и озарение: в прямом контакте с лесом изменение должно пройти легче. Конечно же, он не отказался. Помня о том, что от появления первых признаков до потери сознания проходит всего два-три часа, с выходом решила не затягивать, разве что предупредила Славика, где их в случае чего искать. Было у неё любимое место, всего в полукилометре от базы, где три близко стоящих вальсинора, их уже официально стали так называть (всё равно лучших кандидатов на роль великих эльфийских древ не найти), образовывали удобную надземную беседку.