— Рубище твое убрать хочу… — раздраженно пробормотала скульптура и снова чихнула. — пыльное… Это ж додуматься надо… Это ж сообразить!.. Не нашли больше, где на просушку развесить?!

— А-а-а!.. Так это не просушить! Это твое! — расплылся в понимающей улыбке конунг. — В смысле, истуканово. Ты же его нам того… голышом подарил… вот мы и…

Статуй испустил мучительный стон.

— Варвары… испортили авторский замысел… красоту закрыли… гармонию… совершенство… Даришь некоторым людям произведение искусства, а они на него что попало навешивают… что выбросить жалко…

— Это новая куртка, кстати! Волчья! — возмутился отряг. — И рубаха под ней новая! Льняная! И штаны кожаные! Новые! И сапоги с носами усиленными! Только без подошв…

— Са-по-ги… — простонал копьеметатель и дернул, что было сил, за воротник рубахи, надеясь то ли порвать, то ли сорвать, и крепкая ткань затрещала под каменной дланью. — Дикари… Профаны…

— Ты это… перестань!.. — торопливо перехватил мраморное запястье отряг. — Тут женщины ходят!

— Можно подумать, в Стелле они не ходят… — пробормотала сквозь неподвижные губы статуя, не прекращая усилий по возвращению искусства людям.

— В Стелле… пусть ходят!.. А тут… не трогай!.. — просипел Олаф, с досадой чувствуя, как каменная рука вырывается из его хватки, и чтобы остановить своевольничающего бога, облапил статую и прижал проворную руку к туловищу.

— Что ты делаешь?

Легкие шаги спускающейся Аос в пылу сражения он не услышал.

— А-а-а… э-э-э… переставить… хочу… — пробормотал отряг, давая исподтишка не на шутку разошедшемуся копьеносцу пинка под косточку.

Тот испуганно замер.

— Куда переставить? — не спуская изумленного взгляда со скульптурной композиции «Борьба варвара с конунгом Отрягии», богиня любви обогнула бойцов и зашла статуе в тыл. — И осторожней, пожалуйста — ты, кажется, рубаху ему порвал. А я уже плащ шерстяной в тон ему у скорняка заказала… Ох, всё-таки странный он, этот Фрей! Такого болванчика раздобыл в наших краях — а про одежду забыл… Так куда ты, говоришь, его понесешь?

— Хочу поднять ее в нашу комнату, — не размыкая губ, голосом Олафа произнесла статуя.

— Да? Зачем? — задумчиво склонила набок голову Аос. — Тут он в интерьер вписывается.

— Чего? — растерянный и взмокший от волнения заговорщик затравленно оглянулся.

— Говорю, что забавно наблюдать, как те, кто в первый раз его видит, разговаривать с ним пытаются. А у нас его куда?

— Сейчас найдем. Неужели из-за такой ерунды ты задержишь меня и помешаешь устроить тебе сюрприз? — снова проговорил статуй голосом отряга, и под неистовое, но неразборчивое шипение «Какой сюрприз, ты чего?!..» богиня сдалась.

— Конечно же нет, милый, — поигрывая ямочками на порозовевших щеках, улыбнулась она.

И тут же, не удержавшись, кокетливо спросила:

— А какой сюрприз?

— Это… того… Сюрприз… — только и смог просипеть конунг, взгромождая мраморного болванчика на спину, и добавить тихим отчаянным шепотом ему в ухо: — И что я теперь должен делать?! Какой сюрприз?! У меня нет никакого сюрприза!

— Не волнуйся, всё под контролем, — украдкой похлопал его по спине статуя-Фрей, и Олаф, отягощенный не столько каменным истуканом, сколько дурными предчувствиями, потащился вверх по лестнице.

Накрытый белой скатертью стол, сервированный фамильным серебром[8], застыл в полумраке покоев как сказочное видение. Свет трех розовых свечей, укрепленных в золотых подсвечниках в виде куста роз[9], купал хрустящее крахмальное чудо в мягком сиянии, бросая матовые блики на бокалы, салфетки и приборы. Музыкальная шкатулка в виде сказочной избушки исторгала из своего кедрового чрева нежные чарующие звуки. Головокружительно пахло хвоей и дикими цветами: умопомрачительная композиция в хрустальной вазе посреди стола приковывала взгляд и перебивала аромат ожидающих своей участи блюд. Теплого сияния свечей хватало и на второстепенных героев сегодняшнего сюрприза — шатт-аль-шейхскую банкетку, лотранское кресло… и стеллийского копьеметателя, замершего чуть поодаль за спинкой. Широкие его плечи покрывал новый плащ, а на безукоризненном мраморном лице запечатлелось выражение высшей степени отвращения, смешанного с покорностью судьбе.

Лестница, ведущая к апартаментам, заскрипела, дверь распахнулась, и на пороге предстала Аос с ладонями Олафа на глазах. Сам Олаф неуклюже и нервно переминался с ноги на ногу у нее за спиной в предчувствии сюрприза.

Фрей за бесстрастными чертами скульптуры усмехнулся: сюрпризов в его сюрпризе быть не должно. Всё продумано и взвешено, как у знахаря.

— Ух ты! — голос Олафа заглушил переливы шкатулки, и Аос нетерпеливо попыталась поднырнуть под закрывавшие все лицо ладошки мужа.

— Что там, что?

— А-а-а… смотри, конечно! — отряг великодушно отвел руки и богиня ахнула:

— Невероятно!..

— Это всё для тебя! — сияя довольством, сообщил он.

— Какая… какие… какой… какое чудо… ты… у меня!..

— Д-да ну уж… — покраснел конунг.

И не только от удовольствия.

— Конечно! — не чувствуя двойного дна в смущении мужа, нежно обняла его Аос. — Мне и в голову придти не могло, что ты на такое способен!

Конунг[10] вспыхнул, как предгрозовой закат, и сконфузился еще больше, потерянно косясь на копьеметателя. Но тот был бесстрастен и холоден, как все мраморные копи Стеллы, и Олаф, собравшись с духом и кляня себя — а заодно и весь женсовет Старкада — последними словами, взял супругу за руку и повел к столу.

Первую часть плана Фрея еще только предстояло осуществить.

— Это все тебе. Для тебя, то есть. В честь… ну… Ой, слушай, а где еда?..

Он снова растерялся, но благодарная супруга уже взяла инициативу в свои ухоженные ручки, и блюда, составленные на дальнем столе, стали подниматься в воздух, разогреваясь по дороге, обсыпаясь специями и поливаясь соусами.

— Садись, это тебе… это опять тебе… это снова тебе… — не спуская с мужа влюбленного взгляда, ворковала Аос.

И с каждой секундой отряг конфузился еще больше. Подумать только! Какая-то белая тряпка и металлические тарелки способны вызвать такую бурю восторгов, какую не смогла и целая куча отрубленных голов морских выползней! Но ведь свободное побережье важнее красивых свечек! И, к тому же, если у человека руки только топором умеют орудовать, а вид всяких ложек-вилок вызывает только ассоциацию с орудиями пыток, что он может поделать? Хотя он ведь старался, он честно старался научиться ими пользоваться! Хотя бы одной! И котлету от шницеля отличать, а зеленый чай от черного! Только все без толку…

Как такая утонченная девушка, как его жена, могла жить с таким, как он — а самое главное, сколь долго — всегда оставалось для него болезненной маленькой тайной, ответ на которую лучше не искать — из страха, что он найдется.

— …Нет, я до сих пор поверить не могу, что мои уроки этикета внезапно принесли такие плоды! — радостная, щебетала Аос. — Это невероятно, удивительно и восхитительно! И даже, откровенно говоря, не знаю, кем мне больше восторгаться — тобой, таким вдруг галантным, или собой как учит… Если, конечно, ты все это время не притворялся, что самый удобный столовый прибор — засапожный нож, а конфеты и конфитюр — одно и то же?! — спохватилась богиня и с уморительной гримаской негодования воззрилась на мужа.

— Н-нет… я это… — алый до корней волос от незаслуженных похвал, коловших больнее игл, конунг уставился в стол — и только теперь обратил внимание на супругину тарелку. Одну и девственно чистую, в то время как все пространство вокруг него было покрыто самыми невероятными яствами.

—-----------

1 — То есть, о вероятности существования которых он до этого момента не догадывался тоже.

—-----------

— Эй, погоди! А тебе что?! — взбунтовался отряг.