Дожидаясь, когда девочка проснётся, вновь начала нарезать круги по комнате, обдумывая всё, что сегодня узнала. Задача мне предстоит нелёгкая, но я должна с ней справиться, больше просто некому.

Когда Россина проснулась, первым делом отвела её в ванную и показала, как пользоваться этим большим горшком со смывом — надо бы узнать, как он называется. Малышка оказалась сообразительной, всё поняла с первого раза, в общем, с этим проблем не возникло.

Ванна не очень её удивила, поскольку была похожа на большое корыто, что девочке было явно не в новинку, а вот краны с водой привели в изумление и даже восторг. После моего разрешения, она стала их открывать и закрывать, наблюдая, как вода то льётся сильно, то маленькой струйкой, а то не льётся совсем. Когда ванная была полна, я налила в неё жидкого мыла и взбила пену. Сначала малышка отнеслась к ней настороженно, осторожно потрогала пальцем, потом схватила рукой, с удивлением рассматривая свой сжатый кулачок, в котором ничего не оказалось. А когда я показала, что пену можно брать на ладошку и сдувать, её восторгу не было предела. Я впервые увидела, как она улыбается — и да, ямочка на щеке у неё тоже была.

Сняв, наконец, с неё обноски — о чём давно мечтала, — отдраила малышку до блеска, промыла ей в трёх водах волосы, осторожно распутала и расчесала их и одела кроху в новое платьишко, которое было ей почти впору. Учитывая, что шили его не только без примерки, но и вообще не видя девочку — получилось почти идеально.

И всё это время я говорила, говорила, говорила… Рассказала малышке, где мы находимся, до того, как она успела испугаться незнакомого места, объясняла всё, что делаю: «Сейчас я поверну этот кран, и польётся вода, сейчас мы снимем это гадкое старое платье, сейчас я буду намыливать тебе волосы, закрой глазки, чтобы мыло не попало», и так далее. Когда-то так же делала и Руби — я всегда знала, что сейчас произойдёт, а не была безвольной куклой, которую одевают или ведут куда-то, и она не знает, что случится в следующую секунду. У бедняжки Россины вся сознательная жизнь была такой, хватит!

А ещё я рассказывала обо всём, на что девочка указывала пальцем, вопросительно глядя на меня. Да, она не могла говорить, но это не мешало ей быть «почемучкой». И она наконец-то нашла кого-то, кто с ней разговаривал и отвечал на все «вопросы».

Несколько раз я окликала её, называя новым именем, специально почти «проглатывая» первый слог и выделяя ту часть, что совпадала с её кличкой. И малышка откликалась, оборачивалась. Наверное, она замечала различие, но так же понимала, что обращаюсь я именно к ней, больше ведь никого рядом не было. Надеюсь, постепенно она привыкнет к новому имени, а старое забудется вместе с прежней жизнью. Я себя до трёх лет вообще не помню, первое чёткое воспоминание — я гоняюсь за щенком, падаю и разбиваю колено до крови, а Руби мне его смазывает и бинтует, объясняя все свои действия — после этого я и заинтересовалась знахарством. Мне тогда было четыре.

Вот было бы замечательно, если бы и Россина позабыла всё, что с ней было до нашего появления, пусть начнёт жизнь «с чистого листа».

Но моё раннее детство было спокойным и безоблачным, помнить особо и нечего было, а вот малышка столько пережила, что может прекрасно всё запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Но я всё равно очень надеюсь на первое.

Мне казалось, что кроха совершенно освоилась, вся насторожённость, которая была в ней поначалу, исчезла, но это оказалось не совсем так. Когда горничная принесла нам полдник, малышка спряталась за мою юбку, откуда настороженно следила за ней. Нет, никакого ужаса, как при взгляде на мужчин, не было, девочка просто не доверяла незнакомому человеку.

Когда же мы остались одни, она снова превратилась в нормального ребёнка, просто очень молчаливого. Может, постепенно она доверится мне настолько, что заговорит?

После полдника, когда Россина занялась разглядыванием затейливых узоров на обоях, я выглянула в коридор. Вэйланд был там, стоял, подпирая стену напротив. Я кратко описала ему, чем мы занимались, а потом предложила попробовать показаться дочери драконом, благо поле для приземления было хорошо видно из окна.

Когда чёрный дракон возник, словно из ниоткуда — изначально Вэйланда скрывали деревья, — я предложила малышке, обводящей пальцем завитки на обоях, посмотреть на чудо. Я так и сказала — чудо, боюсь, слова «дракон» она не знала. Взяв малышку на руки, подошла к окну и показала ей на Вэйланда. Глазёнки Россины распахнулись в пол-лица, она крепче вцепилась в меня, словно заворожённая, глядя на огромное крылатое создание, возвышающееся над деревьями.

Я объяснила ей, что это чудо называется «дракон», и начала говорить, какие драконы красивые, какие добрые, как они умеют высоко летать на своих крыльях. Словно в подтверждение этому, дракон распахнул крылья и взлетел. Сделав круг над поляной, он опустился обратно и замер, глядя прямо на нас, словно мог разглядеть на таком расстоянии. А может, и мог, мы всё же не так уж и далеко находились.

— Хочешь, подойдём и посмотрим поближе? Его можно даже потрогать? — Интерес девочки было сразу видно, но, услышав моё предложение, она замотала головой и ещё крепче в меня вцепилась.

Стоило ожидать. Издалека — да, любопытно, но приблизиться к такой громадине я бы в детстве тоже не рискнула. Да и сейчас бы опасалась, если бы заранее не была очарована драконами — спасибо сказкам и легендам. А если вспомнить нашу первую встречу — мне их пасти с огромными зубами вблизи просто жуткими показались, но тогда пугаться не было ни времени, ни сил, да и сложно бояться того, кто только что спас тебя от падения. А Россина — кроха совсем. И даже сказок о драконах никогда не слышала.

Ладно, я на удачу особо и не рассчитывала.

Значит, придётся ехать в карете. Других вариантов просто нет.

Чуть позже, когда мы с Россиной сидели на ковре, и я, держа в руках статуэтку дракона — дать её девочке я не рискнула, слишком хрупкая, но позволила трогать и рассматривать, — рассказывала ей сказку, которую помнила с детства, про волшебного дракона, который спас принцессу, заблудившуюся в лесу, раздался стук в дверь, и вновь вошла та же горничная. В руках у неё были две небольшие куколки и сложенный лист бумаги, который она протянула мне. Отложив дракона, я развернула записку.

«Я в коридоре. Не решился зайти, боясь испугать Россину. Как она? Не испугалась дракона? Вэйланд».

Отдав малышке кукол, я попросила горничную побыть с ней немного, пообещала скоро вернуться и вышла в коридор. Дракон стоял на том же месте, с надеждой глядя на меня. Я вздохнула и покачала головой. Он сник.

— Она не испугалась, глядя издалека, но отказалась посмотреть поближе. Сейчас я рассказываю ей сказку о драконах, как мне когда- то, нужно, чтобы она, как и я в детстве, прониклась к вам симпатией. Но вы и правда, очень большие.

— Я всё это понимаю, — вздохнул Вэйланд. — Но так больно, когда моя дочь боится обе мои ипостаси. У меня теплилась надежда, что хотя бы драконом я её заинтересую и смогу быть рядом, видеть её. Но понимаю, что хотел слишком многого от маленького ребёнка.

— Нужно время. Я тут подумала, что прежде у неё не было никого, рядом с кем она чувствовала бы себя в безопасности. Того, кто защитил бы её от страхов. Может, теперь, когда есть я, она уже не будет так сильно вас бояться. Может, тебе прогуляться по саду? Ты будешь достаточно далеко, к тому же, если Россина испугается, мы всегда сможем отойти от окна.

— Хорошая идея. Так приручают диких животных — сначала просто находясь рядом, но на расстоянии, потом постепенно приближаясь. Жаль, что мою дочь превратили в маленького напуганного зверька, но дед говорит, что всё решаемо.

— Других-то вариантов пока нет. А хуже точно не будет. И я обязательно скажу ей, что куклы от папы. Она может не понимать этого слова, но пусть знает, что «папа» — это кто-то хороший.