На Германа юная супруга глядит нежно и даже, пожалуй, с трепетом. С прочими обитателями поддерживает вооруженный нейтралитет. Кроме разве что Ольги. Мое присутствие Кристине, похоже, нравится. Забегает ко мне по десять раз на дню. Так, посидеть. Одиноко ей тут, холодно. Не то это мои домыслы, а ей вообще до лампочки, не то она и впрямь «классическая жертва»… Ох, упаси господь!

Если бы они с Германом были женаты уже лет десять, я рискнула бы предположить, что и письма, и разлитый шампунь, и разорванная цепочка — дело ее собственных нежных ручек. Дабы показать, как она нуждается в заботе и защите. Н-да. Недаром старший оперуполномоченный нашего убойного отдела майор Никита Игоревич Ильин — старый друг, куда денешься, — полагает, что я главный спец по абсурдным версиям. А все потому, что страшно не хочется думать о самой вероятной возможности.

Помню, в параллельном со мной классе училось удивительно нелепое создание по имени Ростик. Маленький такой и несчастный до последней пуговицы. Он «не вылезал из пятерок», но даже учителя несчастного отличника не любили. По крайней мере до восьмого класса — потом его родители не то куда-то переехали, не то перевели свое унылое чадо в другую школу. Более популярного мальчика для битья, чем Ростик, в нашей параллели не было. Впрочем, бить-то его как раз не били, просто «не принимали» никуда и ни во что — ни потусоваться у кого-то на квартире, пользуясь отсутствием предков, ни сбежать всем классом с двух последних уроков в ближайший парк, где только что поставили новые аттракционы. А он так старался быть «вместе»… За что, собственно, его не любили — уму непостижимо. И списывать всем давал, и не ябедничал никогда, и марки у него были превосходные. Но не шпынял его разве что ленивый. Уж на что я вечно подбирала всяких котят и птенцов — но это существо не вызывало жалости даже у меня. Классическая жертва. А если вспомнить, с каким вдохновением Герман говорил о хрупкости и беззащитности Кристины — очень похоже, что она как раз относится к тому же типу.

При подобном раскладе мое присутствие тут принесет примерно столько же пользы, сколько аспирин при переломе: вся эта гадость будет продолжаться до тех пор, пока Кристина сама не изменится.

Ольга. Горячо любимое дитя от первого брака. Хотя не очень-то и дитя. В свои восемнадцать вполне самостоятельная особа. Филолог, второй курс. С мачехой — несмотря на «подозрения» Германа — отношения почти дружеские, возможно, по причине близкого возраста. Тоже блондинка, кстати. О матери вспоминает с прохладцей. Когда та, надумав «сменить среду обитания» на более теплые края, вышла замуж не то во Францию, не то в Израиль — попыталась увезти с собой и дочь. Однако Ольга в неполные тринадцать лет продемонстрировала решимость, какую иным взрослым не грех позаимствовать: уперлась — «никуда отсюда не поеду» — и настояла на своем. Мать время от времени шлет письма и подарки, получая в ответ вежливые открыточки «спасибо, все в порядке». Подарки частично пополняют гардероб, частично раздаются подругам. Отца Ольга любит, и, кажется, даже очень. Но — на расстоянии, безо всяких сю-сю. И… совсем она не похожа на ревнивое дитя, подбрасывающее угрожающие письма.

Вика и Тимур. Сестра и — если я не путаю терминологию — зять Германа. Тимур — такая флегма, что Герман мог и крокодила в дом притащить, Тимур бы и не поморщился. Как его с таким пофигизмом жениться угораздило? Любовь, однако. Когда на жену смотрит, всегда улыбается, причем, по-моему, и сам этого не замечает. Кристина ему вообще до тумбочки, вроде как Эйфелева башня или Южный полюс. Зато Вике она — Кристина, а не Эйфелева башня — настолько поперек горла, что если бы взгляд обладал убойной силой… Хотя они почти ровесницы: Кристина по возрасту как раз посередине между Ольгой и Викой. И профессия Вики — юрист-хозяйственник или что-то в этом роде — воспитывает сдержанность. Но вот поди ж ты! Прямо по-старорусски: золовка-колотовка. Причин — я имею в виду объективных — не вижу и не понимаю. Ревность? К кому? Муж? Тимур глаз с жены не сводит, заподозрить его в «прогулках на сторону» — надо полным идиотом быть. Брат, в смысле Герман? А может, на нее беременность так действует? Месяцев пять, по моим прикидкам. Тогда после родов вся напряженность в доме сама на нет сойдет?

Зинаида Михайловна и Борис Наумович. Родители. Старая гвардия. Зинаида Михайловна на всех выборах голосует за коммунистов, однако по воскресеньям вместе с Борис Наумычем с удовольствием наблюдает телеэскапады Шендеровича и сериалы смотрит всякие, не меньше трех в день. К Кристине особой любви не испытывают оба, но явно недоброжелательство не демонстрируют. Люди вежливые и табуретками швыряться не привыкли. Ольгу «старики» обожают и даже не шпыняют за всякие модные прибамбасы. К собственной дочери куда более равнодушны.

Ядвига Леонтьевна. Не то троюродная тетка, не то четвероюродная сестрица Бориса Наумовича. Когда мне станет семьдесят три года, я заведу себе на щеке бородавку с тремя волосинками и буду Бабой Ягой. Не знаю, сколько лет Ядвиге, и бородавки у нее нет. Но — вылитая Баба Яга. Только не наша, а такая… европейская, цивилизованная. Особенно, когда дает себе труд причесаться. Хотя и делает это довольно редко. Не знаю, как зимой, а сейчас все больше напяливает неописуемую соломенную шляпу и в саду возится. Кстати, как ландшафтный дизайнер она просто гениальна! Шедевр, созданный ею на заднем дворе, каждый раз бросает меня в едкий озноб. Назвать это прудом язык не поворачивается. Скажем, водоем с — как сказал бы географ — сильно изрезанной береговой линией и многочисленными островками. В водоеме плавают кубышки — ну, эти, желтенькие, которые в средней полосе зовут кувшинками — а по берегам и островкам плотно растут такие пирамидальные синенькие «свечки», более всего похожие на маленькие кипарисы, выкрашенные темно-голубой краской, а каждый цветок — как синенький башмачок. Не знаю, как эта прелесть называется, но смотрится сказочно. За «свечки» цепляется что-то вьющееся и воздушное, цветочки — как крошечные белые искорки. Нижний ярус занимают «кусты» папоротника. А среди них — кое-где, поодиночке — сияет ослепительно белым штук шесть-семь звездчатых колокольчиков дурман-травы. Глядишь — и мороз по коже пробирает. Не иначе — колдовство. Я долго не могла понять, почему шедевр спрятали за домом, такую бы красотищу да перед парадным въездом. Потом таки догадалась — за домом почти всегда, кроме раннего утра, тень, а с фасада произведение просто погибло бы от солнца.

Живет Ядвига в башенке над юго-восточным углом дома. У нее там две комнатки, увешанные пучками всяческих трав, уставленные пузыречками и коробочками, и даже собственная мини-кухня: раковина, стол и газовая плита, на которой булькают какие-то явно колдовские зелья. Ведьма! Подарила мне подушечку «для инвалидов умственного труда» — это я так сформулировала, сама колдунья изъясняется куда вежливее. Подушечка пахнет полынью и чем-то непонятным, горьким и свежим. Понюхаешь — и мозги прочищаются, как воздух после генеральной уборки…

Нина. Сфинкс. Энциклопедия на санскрите. Подземное озеро, до которого не добрались геологи. Если говорить о фактической стороне дела, на ней держится весь дом: еда, кое-какая уборка и прочее в этом духе. И это, пожалуй, все, что я могу о ней сказать. Ходит, говорит, улыбается, даже шутит, но при этом остается непроницаемой, как зеркальное стекло. Примерно ровесница Германа или немного младше. А по внешности — женщина без возраста. Из тех, у кого двадцать пять и сорок пять вообще не различить. В самом хорошем смысле. Классические точеные черты — и лица, и фигуры. Прическа волосок к волоску, ногти короткие — с длинными на кухне не поработаешь — всегда в идеальном порядке. Красивая женщина? Вроде бы да, но могу держать пари: ни один из встречных мужчин не то что не обернется вслед — скорее всего вообще ее не заметит. Столько дано от природы — и ни малейшего отблеска собственной личности. В косметике или без — никакая. Совсем. Серая мышь. Она похожа… на погасший уголь.