На площади послышались новые голоса, оживленно обсуждавшие размеры добычи.

— Эмиль! Где тебя носит? — Бродерик отпустил Радульфа, тот выскользнул из придержанной маршалом короны и с металлическим звоном повалился на прежнее место.

— Осмотрелись в замке, — скованно доложил телохранитель, не вполне понимая, как титуловать самозваного командира. — Нашли в подвалах вот это.

По его знаку двое оруженосцев бросили на камни несколько тяжело звякнувших мешков.

— Что там?

— Золото. Лотридоры, марки, браслеты, много всего. Фунтов на двести.

— Богато, — восхитился маршал. — Эмиль, каждый раз, когда ты приносишь какой-нибудь мешок, он оказывается битком набит какими-нибудь сокровищами! Я уже начинаю бояться. Что ты принесёшь в следующий раз? Ключи от гарема восточного эмира? Ритуальную золотую чашу годдских королей? Колючий венец с головы Спасителя? А?

— В подвалах ещё ткани, посуда. — Спокойно продолжал Эмиль. — Даже стеклянная есть, два зеркала в мой рост, много хорошего оружия и доспехов.

— Пойду-ка я посмотрю, — оживился Гровель и, не дожидаясь ничьей помощи, сполз с лошади. — Показывай!

В сопровождении Эмиля он растворился в темном проёме высоких дверей. Рональдо, разрываясь между маршалом и купцом в облике маршала, задержался на мгновение, но быстро приняв сторону долга, поспешил вслед за Гровелем.

Вернулся Гровель, задумчивый и одновременно довольный, когда Радульф был надёжно связан и погружен на одну из ставших бесхозными лошадей, золото перегружено, а Бродерик и оставшиеся с ним оруженосцы уже сидели в сёдлах.

— Тысяч на сорок-пятьдесят, — деловито сообщил Ганс. — Оставлять здесь это без присмотра нельзя! Растащат. Рональдо, возьми пяток людей, вычистите здесь всё! Если нужно будет кого-то повесить — не стесняйся. Составите опись имущества и будете охранять замок. До Мерида недалеко, я думаю, с моей охраной Эмиль и один справится. К тому же со мной… э… Хорст. А его ты в деле видел. Он один десятка умелых бойцов стоит.

Бродерик согласно кивнул и добавил:

— Как только старый герцог Роберт узнает, что барон отправился на аудиенцию к королю — он постарается наложить свою лапу на это вшивое баронство. Ворота перед его людьми не открывать! Даже если ангелы небесные будут тебя об этом упрашивать! Замок принадлежит теперь маршалу! Если герцог захочет оспорить такое положение вещей — пусть обращается к Хильдерику.

— Всё понял? — Уже скрючившись в седле, спросил Гровель.

Рональдо согласно кивнул.

Поредевший отряд выехал из ворот Вороньего замка, когда солнце уже готовилось спускаться с небосклона, а ветер, дувший с болот, утратил утреннюю прохладу и более ничего, кроме вони застоявшейся тины и гнили не доносил до бывшего разбойного гнезда.

Если бы не зудящая боль в левом боку, Хорст ни за что не поверил бы, что не оказался на том свете. Ведь, стоило ему открыть глаза, как он снова увидел над собою лик ангела, что мелькнул перед ним на Старой Каменной дороге. А над ликом — нимб, точно такой, какие изображались в святых книгах — ослепительный, яркий, волшебный! И как он шёл к доброму лицу ангела!

Хорст хотел что-то спросить, набрал в грудь воздуха, но в боку опять что-то кольнуло и видение пропало, сменившись пониманием, что нимб — это заходящее солнце, висящее точно за головой прелестной незнакомки. Но как она была похожа на ангела! Чудесная, гладкая, чуть бледноватая кожа; идеально чистый лоб, небольшим куполком вознесшийся над разлетевшимися в стороны бровями; чудесный прямой носик с трепетными крыльями ноздрей; чуть вздернутая верхняя губа приоткрытого рта, обнажившая идеально белые зубки; круглые щечки. Волосы, прелестные каштановые волосы, стянутые золотой сеткой! И, конечно, глаза — карие, бархатные, живые, глубокие и внимательные. Такие, что хотелось остаться больным навечно, только бы эти глаза были рядом. Да разве можно словами описать ту небесную красоту, что открылась взору вчерашнего крестьянина?!

Он смотрел, боясь моргнуть, запоминая малейшее движение, каждую тень на прекрасном лице. Вдыхал её запах, не в силах остановиться. И внезапно понял, что более не сможет жить как прежде — без этого лица, без этих глаз.

— Вам больно, сударь? — Где-то в вышине пропел ангел.

Блаженная улыбка расползлась по лицу Хорста, он часто заморгал, соображая, что должен ответить, но мучения его оказались бесполезны, и вместо ответа он лишь глубоко втянул в себя воздух. И не стал выдыхать, боясь спугнуть видение запахом недавнего возлияния.

— Анна, посмотри за углом, где-то там я видела вывеску лекаря, — скомандовала в сторону прекрасная незнакомка. — А вы, сударь, лежите. И не надо так ворочать глазищами, а то выпадут. И выдохните, выдохните, в конце концов!

Покрасневший Хорст выпустил из груди воздух и сразу стало гораздо легче.

Красавица чуть отодвинулась, смешно наморщив носик, несколько раз махнула перед ним точеной ладошкой. Теперь она стала видна вся, и Хорст снова удивился, до чего совершенные лица иногда удается создавать Господу. На вид ей было лет восемнадцать, может быть, чуть больше.

— А вы чего застыли? — Обратилась прекрасная незнакомка к четверке людей в черном, топтавшихся чуть поодаль на Старой Каменной дороге. — Вы знаете этого человека?

Немного подумав, самый смелый из четырех, тот, кто ещё вчера, сидя на столе Гровеля, обещал купцу вернуться, ответил:

— Да, госпожа. Это Ганс Гровель, купец.

— Вот как? Может быть, вы знаете, где он живет?

— Да, госпожа. Его новый дом на Тевьенском тракте.

— Чудесно! — Красавица отступила от Хорста на шаг, достала из рукава серебряную монету, бросила её к ногам хромого. — Тогда дождитесь лекаря и когда он осмотрит беднягу, отнесите этого…

— Гровеля, госпожа.

— Да, верно, Гровеля. Так вот, отнесите его домой. А я помолюсь за его здоровье. Потом. — Она повернулась и стала удаляться от Хорста.

Он замычал что-то невыразимо-тоскливое, протестуя против такого исхода случайной встречи, попытался подняться на ноги, но не удержался и снова рухнул на булыжную мостовую. А красавица, ни разу не оглянувшись, продолжила свой путь. Хорст ещё видел, как она встретилась с отосланной за лекарем Анной, о чем-то спросила служанку, та стала что-то рассказывать, энергично жестикулируя, как обычно делают уроженцы Оша, и вскоре они обе скрылись за поворотом.

И вот теперь на Хорста по-настоящему навалилась тоска, смешанная с перебродившим соком виноградной лозы и болью от многочисленных ушибов. Он по-мальчишески обиженно несколько раз шмыгнул носом и злобно стукнул кулаком о каменную дорогу, отчего стало ещё больнее, но и как-то спокойнее.

Спустя недолгое время появился вызванный Анной лекарь. Был он стар — но, впрочем, кто и когда видел молодого врачевателя, да ещё и в столице? На лице его красовался длинный острый нос, а оттопыренные в стороны мохнатые уши красноречиво свидетельствовали о немалой мудрости их обладателя. В больших голубых глазах плескалось не утраченное с годами неуёмное любопытство. Первым делом он удостоверился, что болезный жив и помирать в ближайшее время не собирается. Перебросившись парой фраз с хромым соглядатаем, лекарь выяснил, кого ему предстоит лечить, и где живет сей достойный господин. Потом представился купцу мэтром Бурвилем, быстро осмотрел стонущего Хорста, пару раз больно сдавил своими тонкими и сильными пальцами бока бедняги и, поднявшись, обратился к слугам менял:

— Домой его отнесите. И пусть пару дней полежит. К синякам стоит прикладывать что-то холодное. Медом хорошо помазать — там, где болит. Пиявок поставить — тоже не повредит. Пусть попьет настойку ореховую. Только не много. И покой, покой, покой. Побольше питья, можно даже пива. Я зайду на днях, посмотрю его ещё раз, да кровь пущу. И плату взять нужно будет.

С этими словами он откланялся присутствующим, а их к этому времени собралась приличных размеров толпа, и отбыл по своим делам. Поняв, что никого в этот раз не убили и ничего интересного более не произойдет, зеваки потянулись вслед за мэтром Бурвилем.