Он недобро зыркнул из-под кустистых бровей на слугу, отворившему ворота, плюнул под ноги лошади и замер в седле каменным изваянием, ожидая, когда кто-нибудь соизволит помочь ему спешиться.

Хорст не без удовольствия наблюдал за Бродериком, предчувствуя, что встреча с Борне выйдет содержательной.

По случаю утра — уже не раннего, но все-таки утра — Великий Коннетабль ещё нежился в постели. Весь вечер минувшего дня ему пришлось принимать дары от вассалов — близилось восемнадцатилетие дочери и подвластные ему бароны спешили выразить герцогу свои верноподданнические чувства. Не сказать, что было их — баронов — особенно много, но, будто сговорившись, они прислали свои подношения в один день. В подарках для герцога не нашлось ничего особенно ценного: дюжина охотничьих псов и сук, не претендующих на особые стати, пара десятков золотых чаш и блюд (одно даже украшено тусклыми камешками), пяток жеребцов и четыре тонких жемчужных нити. Еще какая-то рухлядь в мешках, Борне даже смотреть не стал.

Но с вассалами следовало вести себя осторожно, и коннетабль был вынужден отписать несколько писем, превозносящих ценность даров и уверяющих баронов в искренней радости сюзерена. Поэтому спать он лег поздно, но, когда утром ему сообщили, что перед воротами ожидает его пробуждения Сам Великий Бродерик, герцог не стал срывать на слугах свою досаду от случившегося недосыпа. Он полежал ещё немного на ложе, пока старый Сальвадор подбирал ему подходящую к приему прославленного гостя одежду. А когда одетый и бодрый коннетабль смог таки спуститься к гостям, визитеры уже хлебали вино, предложенное им расторопным Сальвадором.

К сорока годам герцог Борне обрел обильную седину на всю голову, обзавелся плотным телосложением, не позволявшим ещё называть его толстяком, но со стройностью, отличавшей весь род Борне, покончившим навсегда. На его почти круглом лице, которое придворные дамы считали образцом мужественности, приветливо и открыто блестели ярко-голубые глаза. Словом, любой, кому хоть раз посчастливилось увидеться с коннетаблем, искренне начинал считать его своим самым лучшим другом — настолько благообразно и великодушно выглядел этот вельможа. А свисавший на широкую грудь Орден Жалящей Пчелы недвусмысленно намекал на немалые военные заслуги своего обладателя. Эта деталь образа заставляла окружающих ещё больше доверять герцогу. И как-то забывалось, что никакими особыми подвигами на полях сражений он прославиться не успел.

— Какая честь, маршал, какая честь! — Гийом Борне раскинул руки, сбегая по ступенькам вниз. Он всегда побаивался старого вояку, ему казалось, что этот древний сморчок насквозь видит несчастного коннетабля. Вот и сейчас угадать настроение Бродерика не получилось.

Маршал так и остался сидеть на стуле с высокой спинкой, откинувшись на неё и прикрыв глаза, а вместо него со скамьи резко поднялся… В первое мгновение коннетаблю показалось, что это жеребец широкоизвестной гиэльской породы тяжеловозов, вставший на дыбы — он разом перекрыл падающие из окон пыльные столбы света. Борне остановился так резво, что едва не упал, и лишь разглядев во вставшем существе человека, смог выдохнуть плотный ком воздуха, застрявший где-то между грудью и горлом.

— Здравствуй, Гийом. — Послышался скрипучий голос маршала. — Как твои дела?

Коннетабль, оправившись от первого потрясения, обошел кругом человека-гору, и, опасливо оглядываясь, остановился перед Бродериком.

— Это твой новый телохранитель? — Коннетабль кивнул на замершего за спиной гиганта. — Уступи, а? Знаешь, сколько у меня врагов? Так и рыщут, снуют вокруг, завидуют. Ты-то известный воин, тебе некого бояться, любой знает, что связываться с тобой не стоит — только горе выйдет из дурных замыслов! А меня каждый второй в Мериде желает в могилу свести! Уступи, Лан?

Сзади послышался сдавленный смешок, а маршал, внезапно открыв глаза, вперился расширившимися в темноте помещения зрачками в круглое лицо герцога и отчетливо, почти по слогам, произнес:

— Это мой сын. Уступить тебе его?

— Сын?! Всемогущий! Я же не знал! Прости меня, Лан, я же не знал! Но… разве у тебя есть дети? Ведь, помнится, лет двадцать назад ты похоронил своего младшего? Жиля?

— Хорст рожден вне брака.

— Баста-а-а-рд, — понимающе протянул коннетабль.

— Оставим это. Знаешь, Гийом, зачем я приехал?

— Откуда же? Может что-то с обозом? Мука гнилая? Так я разберусь! Я их всех перевешаю! Я из них все кишки повытаскиваю!

— Не сомневаюсь, — Бродерик встал на ноги и подтолкнул своей костлявой ладошкой коннетабля к освободившемуся стулу. — Посиди, послушай.

Маршал медленно пошел по залу, приволакивая левую ногу, и от этого ритмичного шороха коннетаблю стало совсем плохо.

— Сегодня утром, — медленно заговорил Бродерик, — я доложил королю о победе над Самозванцем. Да, Гийом, я опять победил. Король, узнав об этом, приказал готовить Великий Поход для освобождения наших юго-восточных провинций. Помнишь, лет восемьдесят назад короли Арлора и Тауба оттяпали их у нас? Хотя нет, откуда тебе помнить? Впрочем, это неважно, дело не в твоей памяти, но вот задам я тебе вопрос: что нужно, чтобы я вернул короне эти провинции?

— Войско? — Высказал свое предположение Борне.

— Нет, коннетабль. Неверно, но направление мысли правильное. Для этого нужно очень большое войско. Понимаешь разницу?

— Да! Но на юго-востоке нам негде создать опорные пункты снабжения — там степь.

— Ты хороший коннетабль, если сразу думаешь о деле. Мы с Его Величеством решили не разводить долгую компанию с организацией снабжения. Наше войско будет конным. Всё — поголовно.

— Конным? — На холеном лице Борне застыл ужас и даже его аккуратно подстриженная борода, казалось, встала дыбом.

— Конным, — подтвердил свои слова маршал. — Для быстроты. Разумеется, то, что мы с тобой сейчас обсуждаем, не должно пока уходить дальше этих стен. Людей я наберу сам, а вот лошадьми придется заняться тебе. Мне нужно около двадцати пяти тысяч голов. Как только слухи о разгроме Самозванца дойдут до Арлора и Тауба, я обрушусь на них. У тебя срок — две недели. Начиная с сегодняшнего дня. В конце этого срока под каждым из моих воинов должно быть по две лошади. Всё понятно?

Коннетабль побледнел и стал похож на привидение, что, говорят, по ночам частенько бродило по переходам его дворца. Он вскочил на ноги, и, подбежав к Бродерику, схватил старика за плечи, развернул его к себе и взволнованно затараторил, брызжа слюной герцогу в лицо:

— Нет! Я не успею за две недели! Мне придется собирать скотину по всей стране и за её пределами! Гнать табуны к лагерю! Я никак не успею за две недели!

— Хорст? — Не оборачиваясь, не то спросил, не то позвал Бродерик.

Чудовищная сила оторвала коннетабля от маршала, перенесла по воздуху, и он вновь оказался на жестком сиденье стула.

— Мне донесли, что большая часть необходимого мне поголовья уже находится в прилегающих к Мериду областях. Больше двадцати тысяч голов. Купи этих. Остальных я заберу у де Лэя. Две недели, — повторил герцог Лан. — Иначе Хильдерик будет очень недоволен. Да!

— Лан! Я знаю, о каких лошадях ты говоришь! Их скупил Гровель. Мерзкий купчишка! Он как будто знал все заранее! Перекупать табуны у него сейчас? Когда он поднял цены так высоко, куда даже птицы не залетают? Казначей этого не позволит. Ты знаешь де Брина, он, скорее, съест свои счеты и абаки, чем разрешит такую сделку!

— Меня это не волнует, — холодно сказал маршал. — О чем ты думал, когда продавал коней этому самому… а-а-а? — Он повернулся к Хорсту, словно ища подсказки.

— Гровелю, отец, — подсказал Хорст.

— Верно, Хорст. Ты, Гийом, радовался высокой цене и рассчитывал на пополнение своей мошны, вольно распоряжаясь имуществом короля. За всё надо платить, мой друг. За всё.

— Я понял! — Громко прошептал Борне. — Я всё понял! Сколько он вам заплатил? Сколько Гровель заплатил за то, чтобы королю была предложена эта авантюра с южными провинциями?