Горнер отправился переодеваться в отдельную кабину, из которой появился в новеньких белых шортах «Лакост», открывавших мускулистые загорелые ноги. Фланелевая рубашка с длинными рукавами и белая перчатка остались на нем. На правом плече висела объемистая спортивная сумка с полудюжиной новых ракеток «Уилсон».

Не сказав ни слова, будто уверенный, что Бонд последует за ним, Горнер поднялся по лестнице и вышел в игровую зону, состоявшую из двенадцати кортов с безупречным травяным покрытием и из такого же количества плотно утрамбованных грунтовых, покрытых мелкой красной пылью. Клуб явно гордился качеством покрытий своих кортов: они должны были обеспечивать отличный отскок мяча и максимально щадить колени и голеностопы игроков. Рядом с каждым кортом имелась вышка для судьи, четыре деревянных кресла для игроков, стойка с большим количеством белых полотенец и холодильник, содержащий хороший запас прохладительных напитков и нераспечатанные коробки с белыми теннисными мячами «Слезенгер». Тут и там между кортами сновали клубные маршалы, выделявшиеся фирменной униформой в шоколадно-зеленую полоску; они готовы были разбиться в лепешку, чтобы обеспечить членам клуба максимум удовольствия от игры.

— Четвертый корт свободен, доктор Горнер, — сказал один из них, подбегая. Говорил он по-английски. — Или шестнадцатый, если вы сегодня предпочитаете играть на траве.

— Нет, я буду играть на втором.

— На вашем обычном? — Молодой человек выглядел смущенным. — Но сейчас он занят, месье.

Горнер посмотрел на маршала таким взглядом, каким смотрит ветеринар на старую больную клячу, которой собирается сделать смертельную инъекцию. Очень медленно он повторил:

— Я буду играть на втором корте.

Он говорил бас-баритоном; изысканное английское произношение было практически лишено акцента, и если бы Бонд не знал о его прибалтийских корнях, то, пожалуй, и не обратил бы внимания на чуть растянутые гласные.

— Э-э… да-да. Конечно. Я попрошу тех джентльменов перейти на четвертый корт.

— Вот увидите, на втором корте покрытие лучше, — сказал Горнер, обращаясь к Бонду. — И солнце там не мешает.

— Как вам угодно, — ответил Бонд.

Утро действительно было ясное, и солнце стояло уже высоко.

Горнер достал из холодильника упаковку новых мячей, бросил три Бонду, а три взял себе. Не спросив мнения гостя, он выбрал себе дальний конец площадки, хотя на первый взгляд никакого преимущества от этого не получал. Несколько минут они перебрасывались мячами, и Бонд сосредоточился на том, чтобы попытаться найти подходящий, удобный ритм, нанося справа прямые удары с хорошим длинным замахом, а слева — резаные, провожая мяч ракеткой после удара. Он также старался следить за манерой игры Горнера, пытаясь уловить его слабые места. Обычно во время разминки игроки не подают сопернику под бэкхенд, но Бонд специально сделал несколько ударов в ту сторону, стараясь не оставлять Горнеру шанса. Тот без всяких затруднений отбил их все на заднюю линию на стороне Бонда. Однако его удар справа был какой-то особый, не такой, какому обычно учат в теннисных школах. Он наносил резаные удары с какой-то тяжеловесной мощью, так что мяч пролетал низко над сеткой. «Или он не умеет делать с форхенда перекрученные удары, — подумал Бонд, — или держит этот прием про запас». По крайней мере теперь Бонд знал, что с этой стороны можно ожидать какого-нибудь неприятного сюрприза.

— Готовы, — сказал Горнер. Это был не вопрос, а утверждение.

Он подошел к сетке и стал тщательно измерять ее высоту металлической рейкой, висевшей на боковой стойке.

— Вы думаете, мистер Бонд, что я зря теряю время, но прошу вас рассудить здраво. На нашем уровне игры мяч постоянно пролетает всего в нескольких дюймах над сеткой и практически в каждом гейме задевает трос. Добавьте сюда нетболы при подаче, и ситуация еще усугубится. В таком матче разыгрывается примерно очков двести, а типичная разница между победителем и проигравшим в активно выигранных очках может составлять и меньше десяти. Поскольку из этих двухсот очков приблизительно тридцать, включая подачи, связаны с касанием троса, — этого может быть втройне достаточно, чтобы выиграть матч! Вот почему я считаю важным свести возможные случайности к минимуму.

— Я впечатлен вашей логикой, — сказал Бонд.

Он несколько раз взмахнул ракеткой, разминая плечи.

Горнер отрегулировал высоту сетки, слегка подтянув цепочку, ведущую от центральной вертикальной тесьмы к металлической планке, вставленной в грунт. Затем он трижды ударил ракеткой по тросу. Бонд не заметил на боковых стойках никаких ручек, чтобы можно было поднять или опустить сетку. Сам верхний трос спускался по стойке и скрывался в маленькой металлической пластинке в грунте — скорее всего там находился вороток, с помощью которого персонал клуба натягивал сетку и регулировал ее высоту. Центральная тесьма и цепочка служили для более точной регулировки.

— Отлично, — сказал Горнер. — Хотите крутануть?

Бонд несколько раз прокрутил ракетку в руке.

— Гладкая сторона или шершавая? — спросил он.

— Кожаная, — ответил Горнер. Он наклонился и проверил ракетку Бонда. — Да, она кожаная. Я подаю.

Бонд отправился на позицию принимающего, гадая про себя, в чем смысл этой явно сленговой шутки; что-то ему подсказывало, что кожаной могла быть как гладкая, так и шершавая часть рукоятки.

Хотя во время разминки они уже обменялись несколькими подачами, теперь Бонду предстояло впервые увидеть Горнера в деле. «Следи за мячом», — напомнил он самому себе.

Это было легче сказать, чем сделать. Горнер один, два, три раза постучал мячом о землю перед собой, затем повернулся вокруг своей оси, как собака, которая поудобнее укладывается спать на подстилке. Сделав полный оборот на триста шестьдесят градусов, он резко подкинул мяч левой рукой — той самой, в перчатке, — и еще на долю секунды задержал руку в воздухе, в то время как его ракетка мощным хлопком послала мяч прямо в среднюю линию, в которую он и ударился с глухим стуком. Бонд, увлеченный всем этим зрелищем, даже не успел пошевелиться.

— Пятнадцать — ноль, — объявил Горнер и быстро пошел подавать в другой квадрат.

Изо всех сил стараясь сосредоточиться и не обращать внимания на болтовню и отвлекающие маневры, Бонд прямо-таки впился пальцами ног в утоптанное покрытие корта. Он отбил подачу ударом слева, но Горнер стремительно выбежал к сетке и нанес резкий удар с лёта в дальний угол.

— Тридцать — ноль.

В первом гейме Бонд выиграл только один раз. Горнер вынул из холодильника бутылку воды «Эвиан», открыл ее и налил в стакан, который опорожнил залпом. Потом он махнул левой рукой в сторону холодильника, словно приглашая Бонда тоже воспользоваться этим благом цивилизации. При взмахе застегнутая манжета его рубашки задралась чуть выше края белой перчатки. Возвращаясь на корт, Горнер дважды снова шлепнул ракеткой по сетке, словно бы наудачу.

Стараясь выбросить из головы вид покрытого не волосами, а скорее даже шерстью запястья Горнера, Бонд пошел подавать. Первая подача всегда важна, ведь она задает тон всему матчу. Бонд, у которого была сильная первая подача, решил, однако, действовать не за счет силы, а скорее за счет аккуратности. Он попытался погонять Горнера по углам, но его удары с лёта были уверенно отбиты ловкими «свечами». При счете 30:40 он дважды попал в верхнюю часть сетки, и оба раза мяч падал на его стороне. Двойная ошибка: малодушный способ проиграть гейм на своей подаче.

Бонд пытался найти средства, чтобы сбить Горнера с ритма, но это было трудно. Он вспомнил, как играл с Вейландом на Барбадосе: иногда намеренно замедляя игру, он сбивал соперника с толку, и молодой человек в своем желании атаковать шел на слишком большой риск. Горнер таких ошибок не делал. Его хлесткие удары справа Бонду было трудно отбить: он изо всех сил вытягивал ракетку вперед, чтобы погасить сильную крутку мяча, но Горнер не давал ему шансов ударить с лёта, а когда Бонд выходил вперед к сетке, противник снова делал неотразимую «свечу», и мяч с раздражающей регулярностью ударялся в корт прямо около задней линии, оставляя четкую метку на красноватом покрытии.