Бонд поглядел на Скарлетт, но она смотрела куда-то вдаль, в пустыню. Тем не менее, судя по всему, она внимательно слушала дискуссию, которую Бонд затеял, чтобы выяснить у Горнера как можно больше деталей. Теперь кровь отхлынула от лица девушки, и она, пораженная услышанным, по всей видимости, готова была упасть в обморок. «Что ж, — подумал Бонд, — она невероятно стойко держалась все это время, и нет ничего удивительного, что ее физические и душевные силы оказались на исходе».

Глаза Горнера горели, как у азартного игрока в бридж, который после убийственного прорезывания выкладывает карты на стол и объявляет: «Полагаю, что банк мой».

— Да уж, — продолжал Горнер, — ради этого стоило повозиться. Ядерное облако над Лондоном. Все стерто с лица земли. Парламент, ваш обожаемый старый Биг-Бен, Национальная галерея, Королевский крикетный клуб…

— А этот самолет — я имею в виду «Ви-Си-десять»? — спросил Бонд. — Какой идиот согласится лететь на нем в качестве пилота?

— Ну, Бонд, это же элементарно, — ответил Горнер, подходя к нему вплотную. — Вы и полетите.

— Я?! Я не умею управлять такими большими машинами. А уж тем более не смогу этого сделать с вывихнутым плечом.

Горнер посмотрел на Бонда, затем на Шагрена:

— Вправь ему плечо.

Шагрен подошел к Бонду и знаком велел ему лечь на землю. Бонд лег на спину, а Шагрен поставил ногу в ботинке ему на грудь и крепко схватил Бонда обеими руками за кисть и предплечье. В следующую секунду последовал рывок вверх и в сторону, энергичный и чудовищно сильный. Бонд сжал зубы от боли, но нужный результат был достигнут: он почувствовал, как плечевая кость встает на свое место в суставе.

— На борту рядом с вами будут квалифицированные помощники, — сообщил Горнер. — Начнем с того, что в воздух машину поднимет ее штатный пилот. Ну а потом он передаст управление вам. Естественно, во время полета рядом с вами будет постоянно находиться один из моих самых надежных людей. Как видите, все просто.

Бонд встал на одно колено, потом поднялся на ноги, все еще сцепив зубы; пот, выступивший на лице от боли в момент вправления сустава, заливал ему глаза.

Горнер отвернулся и направился в сторону электрокара.

— В конце концов, — проговорил он, пока водитель заводил мотор и они садились в машину, — вам ведь не придется делать ничего сложного. Самый трудный маневр — посадка, этому действительно трудно научиться, особенно на таком большом самолете, но вам не нужно будет приземляться.

Оказавшись в камере, Бонд даже почувствовал некоторое облегчение. Он сел на пол и нащупал пальцами кусочки стекла: они по-прежнему лежали под песком. Потом он повернулся к Скарлетт.

— Сочувствую, — сказал он. — Тяжело тебе пришлось. Я имею в виду — там, на стеклянной галерее.

Скарлетт опустила глаза:

— Ничего. Я… в общем, я это пережила.

— Похоже, пора начинать действовать, — проговорил Бонд. — Пока еще не поздно. Садись поближе, чтобы можно было говорить шепотом. Мы должны сделать вид, что я тебя утешаю.

Скарлетт подползла по песку и положила голову ему на грудь. Когда она подняла к нему лицо, он увидел точно такой же взгляд, как тогда, в первый вечер, когда встретил ее в Риме. Она мягко спросила:

— Ты меня видел? Ну, ты понимаешь… На галерее.

— Нет. Я отвернулся. Мне не хотелось смотреть. Как-нибудь в другой раз, Скарлетт.

— Если мы отсюда выберемся, дорогой, ты увидишь все, что захочешь.

Бонд улыбнулся:

— Как ты думаешь, где Горнер держит Поппи? Она хоть что-то рассказывала о том, где живет?

— Нет. И я уверена, что, увидев меня, он решил получше ее спрятать. Видишь, говорить о ней он вообще не хочет.

Бонд помолчал, затем тяжело вздохнул:

— Скарлетт, нам придется оставить Поппи здесь. У нас просто не будет времени ее искать. Я улетаю на этом самолете, и ты должна быть со мной. Если я тебя оставлю, Горнер бросит тебя на растерзание рабочим.

— Нет, я не могу этого сделать, — сказала Скарлетт. — Я приехала сюда, чтобы спасти сестру, и без нее не уеду.

— Нет, давай-ка кое-что уточним, — возразил Бонд. — Здесь ты оказалась, потому что вызвалась пойти вместе со мной, а спасать ее должен был я.

— Не будем вдаваться в такие тонкости, Джеймс. Поппи — моя сестра, моя двойняшка, моя плоть и кровь, и я отсюда без нее не уйду.

— Скарлетт, постарайся справиться с эмоциями. Апеллировать сейчас можно только к фактам. Если мы сегодня остановим Горнера, уже завтра утром сюда явятся люди, которые закроют фабрику и спасут Поппи, — полиция, армия, все.

— Нет, Джеймс, я…

— Успокойся. — Бонд чуть повысил голос. — Когда здесь станет жарко, Горнеру будет не до Поппи. Она для него никто, просто одна из множества девушек с галереи. У него будут заботы и посерьезнее. Ему надо будет спасать свои деньги, свою фабрику, свое оборудование, просто-напросто свою жизнь. Он даже не вспомнит о какой-то там девчонке, хотя сейчас прекрасно понимает, как она тебе дорога.

Скарлетт повернулась к нему спиной.

— Ты просто хладнокровная безжалостная скотина, — сказала она. — Зря я тебе доверилась.

Она закрыла лицо руками, опустилась на колени на песчаный пол и заплакала.

— Дело обстоит так, — суховато, подчеркнуто спокойно сказал Бонд, — что у Поппи будет гораздо больше шансов выбраться отсюда, если мы с тобой будем живы. Если мы сумеем выбраться, остаться в живых и сорвать планы Горнера, с ней тоже все будет в порядке. Но сегодня, дорогая моя Скарлетт, нам придется выбираться без нее.

Лишь спустя минут пять напряженного молчания Скарлетт наконец подняла голову и повернула к нему лицо, на котором блестели дорожки от слез. В этом лице он увидел горечь и в то же время согласие подчиниться. Он нежно поднял ее на ноги.

Скарлетт приложила губы прямо к его уху.

— Наверное, ты прав, — мрачно прошептала она, — но разве у тебя есть какой-нибудь план? Как нам выбраться отсюда, прежде чем… прежде чем меня отдадут рабочим… и… и я погибну?

— Медленно повернись и положи свои пальцы на мои, — сказал Бонд. — Чувствуешь что-то острое?

— Да.

— Теперь развернись так, чтобы веревка, которой связаны твои руки, оказалась напротив этого осколка, и начинай медленно двигать руками так, чтобы разрезать ее. Не знаю, есть ли здесь на самом деле камера наблюдения — подозреваю, что нет, — но рисковать нельзя.

Скарлетт потребовалось почти два часа непрерывной работы, чтобы незаметно перерезать или, скорее, перетереть нейлоновую веревку. Наконец она освободила руки и принялась развязывать узлы на запястьях Бонда.

— Скарлетт, как у тебя с музыкальным слухом?

— Вообще-то я училась играть на скрипке и на рояле. Отец очень настаивал, чтобы я получила музыкальное образование. Русские вообще любят музыку. Прямо до слез. А ты почему спрашиваешь?

— Если я попытаюсь напеть тебе последовательность из пяти нот, что-то вроде короткой мелодии, ты сумеешь определить, каким цифрам в ряду от одного до девяти они могут соответствовать?

— Попробую.

— Положи голову мне на плечо.

В течение следующего часа Бонд раз за разом повторял Скарлетт то подобие мелодии, которое он слышал возле двери, когда его вели к вертолету. Она повторяла последовательность нот и напевала их сама, прерываясь время от времени на краткий комментарий, используя термины, которые мало что значили для Бонда, — интервалы, полутона и так далее.

Между тем ей удалось достаточно ослабить узлы веревки, чтобы Бонд смог высвободить одну руку.

— Это не имеет никакого смысла, Джеймс. Я уже почти уловила, но что-то не сходится. Хотя, хотя… — Она засмеялась. — Джеймс, ты просто болван.

— Что?!

— Ты же забыл про ноль. Подожди. — Она снова начала бормотать короткую музыкальную фразу про себя. — Вот теперь получается. Послушай. — Она приложила губы к его уху. — Ну что, теперь правильно?

— Абсолютно точно, — сказал Бонд. — И какие это могут быть цифры?

— Один, ноль, шесть, шесть, девять. Только не спрашивай меня, что это означает.