Желание все росло и росло, угрожая взорваться подобно ослепительному многоцветью фейерверка. Веки, опушенные густыми ресницами, прикрыли голубые глаза, сверкавшие, как драгоценные камни, и Валентина, задыхаясь, снова подставила свои губы для лобзания, приникнув к незнакомцу.

Она поняла, что этот мужчина принадлежит ей, как не может принадлежать никакой другой.

Менгис нежно коснулся гладкой щеки девушки своей загорелой рукой, заглянул ей в глаза и кивнул, как бы подтверждая, что понял ее чувства.

– Если мы не на этом свете, то, значит, в вечности, – хрипло прошептал он.

Что-то в его голосе опечалило Валентину, и ее глаза увлажнились. Увидев слезы прекрасной пленницы, сарацин пожалел, что расстроил ее, и поспешил стряхнуть с себя грусть и улыбнулся, глядя сверху вниз. Его черные глаза торжествующе заблестели.

– По правде говоря, я похитил тебя для Паксона. Кошель динаров показался нам недостойной наградой. Собирался я прихватить королеву, но ты гораздо более ценная награда, чем та, которой мне полагалось завладеть. Теперь же я оставлю тебя здесь, – сказал он, опуская девушку на землю и поддерживая, пока ее ноги не коснулись земли. – Подожди здесь своего истинного похитителя, но ни в коем случае не говори ему, что ты не Беренгария! Мне не хочется, чтобы он почувствовал себя обманутым, – рассмеялся Менгис. Валентина рассмеялась вместе с ним:

– Я и не подумаю раскрывать твою тайну! Голубыми глазами она весело поглядывала снизу вверх на дерзкого сарацина.

– Разрешаю тебе удалиться. Воины Ричарда наверняка уже пустились в погоню.

Менгис снова рассмеялся, завидя подоспевшего Паксона:

– Жаль, что ты не сможешь сейчас насладиться своей наградой. Люди короля скоро будут здесь. Следуй на восток, я буду ждать тебя вон в той рощице.

– Менгис! Да благословит тебя Аллах! Юноша поскакал к лесу, не оглянувшись и не подав виду, что услышал слова брата.

Паксон обратил свой взор на черноволосую девушку в нежно-голубом платье. Ее глаза искрились весельем, и султан Джакарда был поражен очарованием улыбки «королевы».

– Сдается мне, Ваше Величество, что быть похищенной диким сарацином – для вас привычное дело! – он выделил слова «диким сарацином», свирепо оскалив зубы, что заставило девушку снова рассмеяться.

– Меня похищают, по крайней мере, раз в день, – насмешливо заметила Валентина. – Это уже порядком мне надоело и, к сожалению, отрывает от занятий рукоделием.

– Кажется, у королевы Англии замечательное чувство юмора!

Паксон, откровенно разглядывая стройную фигуру молодой дамы, был очарован.

– Пусть так, – проговорил он, спешиваясь и подходя к Валентине.

Его мускулистая рука обвила талию девушки. Притянув ее к себе, воин не сводил глаз с обольстительных губ.

– Женщина, не умеющая оценить хорошую шутку, быстро становится ворчуньей. У Паксон прильнул к губам Валентины в томном поцелуе.

Валентина остро ощущала близость мускулистого тела, сильные руки крепко прижимали ее к широкой груди.

В глубине души она сравнивала этого юношу с сарацином, похитившим ее из королевского шатра.

Они были так похожи: оба высокие, мужественные, статные, красивые… и все-таки разные. В этом сарацине, чье имя было Паксон, она не почувствовала доброты и мягкости – лишь требовательность, напор, страсть, против которой не могла бы устоять ни одна женщина. И Валентина не стала исключением. Ответный огонь разгорелся в ее сердце.

Паксон ослабил объятия, и краска залила девушке щеки.

– Клянусь бородой Пророка, ты восхитительнейший цветок!

Взгляд юноши жадно заскользил по высокой груди, обтянутой тонким шелком платья.

– Я бы с удовольствием задержался, чтобы насладиться твоими прелестями, но в этом случае воины, посланные вдогонку твоим мужем, постараются, чтобы я больше никогда в жизни не смог вкусить сладости губ никакой другой женщины.

Снова заключив Валентину в объятия, Паксон запечатлел последний обжигающий поцелуй на ее устах и затем вскочил на коня.

Не успела девушка перевести дыхание, как всадник уже исчез в густом лесу. Валентина стояла, боясь пошевелиться, обуреваемая сонмом чувств. Ей было трудно осознать произошедшее. Несколько последних минут промелькнули так быстро! Только что она сидела рядом с Беренгарией, восхищаясь боевым мастерством удивительных сарацинов, и вот ее уже подхватили крепкие руки одного из них и усадили на могучего коня, умчавшего ее прочь от ристалища.

Валентина трепетала при мысли о дерзости этого поступка. Все зрители восхищались ловкостью сарацина, подбрасывающего в воздух кошель с монетами, и не замечали, что происходит под навесом королевского шатра, пока не свершилось это смелое похищение.

Валентина услышала стук копыт – король послал своих воинов ей на выручку. Интересно, что все подумали б, если бы узнали, как не хочется пленнице оказываться спасенной! На самом деле, Валентина желала провести еще хотя бы несколько минут с самым восхитительным из всех мужчин, которые ей только когда-либо встречались.

Девушка улыбнулась, ее пухлые губы приоткрылись, глаза заблестели. Ведь она с самого начала знала, что сегодня ей выпадет удивительный день, и предчувствие не обмануло!

Поджидая своих спасителей, Валентина думала о сарацинских юношах. Который же из них ей понравился больше? Тот, кто похитил ее на глазах самого короля и в чьем взоре она рассмотрела таинственную печаль? Или другой, принявший ее за Беренгарию и поцеловавший так крепко, что дрожь в коленях не проходила до сих пор?

Под первыми розовыми лучами восходящего солнца пробуждается от темной ночи город Акра. Торговцы спешат установить лотки, пока солнце не вскарабкалось на небеса по своей высоченной лестнице и не обожгло жаром пески, заставив ослепительно сверкать белые каменные стены домов. Стражники со шлемами под мышкой шумно приветствуют друг друга, сменяясь на постах. Пастухи-курды в долгополых черных одеждах из грубой ткани ведут свои стада по узким переулкам, радуясь дарованной им привилегии беспрепятственно попадать в город. Хотя Акра и находится под владычеством христиан, сарацинские торговцы приносят городу пользу. Народ надо кормить. Фрукты, вино, мясо, сыры и даже хлеб каждый день привозят на рынок смуглые приверженцы ислама.

Несмотря на войну, они могут свободно перемещаться и заниматься своим обычным делом: христианские воины торговцев не трогают, а мусульманские предводители, питающие врожденное уважение к торговому делу, благословляют этот род занятий.

В течение часа лабиринт восточного базара заполняется множеством покупателей и продавцов. Под навесами нагромождаются горы ковров, их сочные, яркие краски слепят глаза. Тюки конопли укладываются рядом с драгоценными кувшинами оливкового масла. Кованые сундуки с пряностями и жемчугом устанавливаются вооруженными слугами при свете разноцветных фонарей, зажженных еще ночью. Золото и серебро сверкает на солнце. Евреи в синих одеждах пронзительными голосами выторговывают самую высокую цену.

Во дворце на окраине города в сводчатой комнате, окнами выходящей в большой сад, луч солнца разбудил Валентину, едва коснувшись щеки. Зеленовато-голубые глаза девушки широко распахнулись и сощурились от яркого солнечного света.

Повернувшись на другой бок, она отвернулась от узкого окна и вжалась в подушку, полная решимости не обращать внимания на наступление еще одного дня и на шум, доносящийся со двора. Потянувшись под шелковым покрывалом всем своим стройным гибким телом, она собралась было вернуться в объятия Морфея, как вдруг услышала звяканье дверной щеколды и узнала тяжелый запах мускусных ароматических притираний Беренгарии.

– Вставай, лежебока! Ты, что, забыла, какой сегодня день? – звонкий ребяческий голос королевы дрожал от нетерпения, миндалевидные карие глаза расширились от возбуждения, и в них замерцали золотистые искорки.

– Валентина, просыпайся! Уверена, нам потребуется не один час, чтобы нарядиться. Не каждый день удается увидеть властелина мусульман! – мягкой пухлой рукой Беренгария потрясла девушку за плечо.