Короли-воители Некранала две тысячи лет правили объединившимся Человечеством, внутри которого возникали, разумеется, войны, но затем различные племена вновь объединялись перед лицом общего врага. Последним, теперь стареющим представителем этой королевской династии был король Ригенос со своей единственной дочерью и наследницей Иолиндой. Старый король был измучен ненавистью, но все еще продолжал ненавидеть. Ненавидел он племя, которое прозвал Гончими Псами Зла. То были старинные враги человечества, отважные и дикие, впрочем, кровно родственные — хотя родство это и было весьма отдаленным — племени людей. Род их происходил от брака жившей в незапамятные времена королевы из племени людей и одного из князей Империи Зла по имени Азмобаана. Король Ригенос ненавидел их за то, что они не имели души, были бессмертны и считались слугами Азмобааны.

И вот в ненависти своей он воззвал к Джону Дэйкеру, называя его именем Эрекозе, умоляя помочь людям в борьбе против страшного врага.

— Эрекозе, умоляю, ответь мне. Готов ли ты прийти нам на помощь? — голос короля был громок, отдавался глухим эхом, и, когда после мучительных усилий я смог наконец ответить ему, мой собственный голос прозвучал не менее громко:

— Я готов, но мне мешают оковы…

— Оковы? — в голосе короля слышался страх. — Но где ты? Уж не во власти ли ужасных тюремщиков Азмобааны? А может, ты находишься в Призрачных Мирах? Или попал в ловушку?

— Все может быть, — ответил я. — Но не думаю, что это ловушка. Просто оковы Времени и Пространства не пускают меня. Мы с тобой находимся на разных берегах реки Времени…

— Но нельзя ли перекинуть мост над этой рекой? Не может ли послужить таким мостом воля объединенного Человечества? Мы все, как один, молимся, надеясь снова увидеть тебя среди нас.

— В таком случае продолжайте молиться, — ответствовал я.

Я снова куда-то падал. Похоже, я наконец вспомнил, что такое смех, печаль, гордость. Потом вдруг из небытия возникли еще какие-то лица. Передо мной проплывали люди и события — все, что я узнал и пережил в течение долгих веков, а потом одно лицо как бы заслонило собой все остальное — то была поразительно красивая женщина со светлыми волосами, поверх которых была надета диадема, украшенная драгоценными камнями, еще более подчеркивавшими, казалось, очарование этого дивного лица.

— Иолинда, — сказал я.

Теперь я видел ее значительно лучше. Она прислонилась к плечу высокого мужчины с изможденным лицом в стальной, украшенной бриллиантами короне. То был король Ригенос.

Они стояли перед постаментом из горного хрусталя с золотой окантовкой, покрытого толстым слоем пыли. На постаменте покоился длинный прямой меч, которого они явно не осмеливались коснуться. Не осмеливались даже просто приблизиться к нему, ибо смертоносные лучи, исходившие от меча, могли погубить их.

Стояли они в какой-то гробнице.

То была гробница Эрекозе. Моя гробница.

Я приблизился к постаменту, как бы зависнув над ним.

Много столетий тому назад тело мое было погребено здесь. Я не сводил глаз с меча, который не представлял для меня самого ни малейшей опасности, и все же я, будучи пленником Времени, был не в состоянии коснуться его. Лишь дух мой витал сейчас над этим мрачным местом, но теперь уже я ощущал целостность своей души, это были уже не осколки воспоминаний, которые тысячи лет хранила гробница. Впрочем, именно благодаря воспоминаниям я смог услышать зов короля Ригеноса, благодаря им Джон Дэйкер смог откликнуться, явиться сюда и соединиться с прочими разрозненными частями собственной души.

— Эрекозе! — взывал король, напряженно вглядываясь во мрак, словно уже видел меня. — Эрекозе! Мы умоляем тебя, приди!

И вдруг меня пронзила чудовищная боль, родственная, как мне представилось, родовым мукам. Боль эта, казалось, не иссякнет никогда, и в то же время она как бы исчерпывала сама себя. Я кричал и бился в воздухе над их головами. Чудовищные корчи сотрясали меня, — впрочем, агония эта была вполне осмысленной и имела конкретную, созидательную цель.

Я извивался в муках. Но в крике моем звучала радость.

Я стонал. Но в стонах моих звенела победа.

Я стал вдруг очень тяжел и пошатнулся под собственной тяжестью. Я становился все тяжелее и тяжелее, задыхался, бессильно хватал воздух ртом, судорожно раскинул руки, пытаясь сохранить равновесие…

И вновь обрел плоть и кровь и физическую силу. Чувствуя необычайный прилив энергии, я глубоко вздохнул и провел по своему телу руками. То было могучее тело и вполне удобное для меня.

Я поднял голову и посмотрел на стоявших передо мной. Я явился перед ними во плоти и был их вернувшимся богом.

— Я пришел, король Ригенос. Я здесь, — сказал я. — Сейчас во мне нет сожалений о прежней жизни, однако не позволяйте им пробуждаться в моей душе.

— О, ты не пожалеешь о том, что вернулся к нам, Герой! — Король был бледен, но весело улыбался. Я посмотрел на Иолинду. Она скромно потупила глаза, но потом, словно сама того не желая, вскинула их и посмотрела на меня. Я повернулся к хрустальному постаменту справа от себя.

— Мой меч, — сказал я и протянул к нему руку.

И услышал, как король Ригенос удовлетворенно вздохнул.

— Теперь они обречены, проклятые Псы! — промолвил он.

У них имелись и ножны для моего меча. Старинные. Король Ригенос отправился за ними, оставив меня наедине со своей дочерью.

Теперь, когда я уже явился в этот мир, мне и в голову не приходило спросить, каким образом это осуществилось, каким образом вообще стало возможно. Впрочем, и она, по всей видимости, не подвергала сомнениям тот факт, что я теперь существую. Я просто переместился откуда-то в этот мир, и перемещение мое, похоже, было неизбежно.

Мы молча разглядывали друг друга, пока не вернулся король.

— Они предохранят нас от яда, источаемого твоим мечом, — сказал он и протянул ножны мне. Почему-то я не сразу принял этот дар и некоторое время колебался.

Король нахмурился и поник головой. Потом с мрачным видом скрестил руки на груди.

Я бережно взял ножны обеими руками. Они были сделаны из какого-то непрозрачного материала, напоминавшего старинное стекло, однако же это был металл, мне совершенно незнакомый. А может, неизвестный Джону Дэйкеру? Металл был легким, но прочным и хорошо гнулся.

Потом я взял меч. Рукоять, отделанная золотой сканью, слегка вибрировала в моей ладони. Навершье эфеса представляло собой шар из темного оникса, а сам эфес был полосатым — серебро чередовалось с черным ониксом. Лезвие, длинное, прямое и очень острое, было как бы матовым и не сверкало в отличие от обычной стали. По цвету оно скорее напоминало свинец. Меч был отлично сбалансирован. Несколько раз взмахнув им, я громко рассмеялся, и меч, казалось, рассмеялся вместе со мною.

— О Эрекозе! Скорее вложи меч в ножны! — вскричал король в ужасе. — Скорее! Его лучи несут смерть всем, кроме тебя!

Теперь мне почему-то очень не хотелось прятать меч. Прикосновение к нему пробудило во мне некие смутные воспоминания…

— Эрекозе! Пожалуйста! Я умоляю тебя! — голос Иолинды эхом вторил воплям короля. — Вложи меч в ножны!

Нехотя я повиновался. Но почему лишь я один способен касаться этого меча, не опасаясь его смертоносных лучей?

Может быть, при перемещении во времени я каким-то загадочным образом изменил свою человеческую сущность? А может, этот древний Эрекозе и не родившийся пока еще Джон Дэйкер (а может, и наоборот!) обладали совсем иными метаболическими реакциями, благодаря которым организм их был защищен от смертоносных эманаций волшебного меча?

Я пожал плечами. В конце концов, неважно. Достаточно самого этого факта. Мне в общем-то было все равно. Я как бы твердо знал, что в данном случае судьба моя зависит отнюдь не от меня самого. В данный момент я был всего лишь орудием в чьих-то руках.