Она смахнула слезы и спросила:

— Что же мне делать?

— Оставайся здесь.

— В Серениссиме? Но завтра отплывает мое судно. Сэр Ричард не согласится.

— Нет. Останься здесь, сейчас. Не двигайся с места, пока я не поговорю с Алексой. Она наверняка не знает… И я заберу эти штуки, — патриарх взял горшочки с ядом, потом остановился. — Ты же не думаешь, что Алекса знает?

Джульетта надеялась на обратное. Но ведь все дни ей не удавалось ни отыскать тетю, ни поговорить с ней. Каждый раз, когда девушка отправлялась на поиски, тетя Алекса была занята или оказывалась совсем не там, где ее видели слуги. А в последние несколько встреч в глазах Алексы явно читалась настороженность.

— Я не уверена…

— Ты не?..

Джульетта глубоко вздохнула.

— Тетя ненавидит дядю Алонцо сильнее, чем вы ненавидите доктора Кроу. Он жаждет трона. Она хочет оставить на троне Марко. Ну а Марко интересуют только его игрушки. И когда Алонцо что-то нужно, тетя обычно оказывается против.

— Но?..

Джульетта поколебалась, но ответила:

— Это тетя Алекса первой предложила мне выйти замуж за Кипр.

Сейчас девушке снова захотелось расплакаться.

— Сколько тебе лет?

Странный вопрос. Ведь он сам в день ее именования вынес младенца и показал толпе, собравшейся на площади Сан-Марко.

— Пятнадцать.

— И ты уже понимаешь, как живет Венеция, — печально улыбнулся архиепископ Теодор. — Тебя следовало бы…

— Что?

Отправить в монастырь? Чаще пороть? Или, может, утопить сразу после рождения, как котенка? Обычные дядины предложения. Свою долю порки Джульетта пережила. Труднее принять презрение регента. Тетя Алекса мечтала, чтобы она была братом Марко. Тогда между принцем Алонцо и троном стояли бы два Миллиони. Двух наследников убить труднее, чем одного.

А Джульетта просто хотела родиться мальчиком.

Это желание возникло у нее давным-давно. Еще до того, как тетя Алекса предложила выдать ее замуж. И задолго до того, как дядя Алонцо приказал ей убить своего мужа.

— Если бы, — вздохнул патриарх, — твоя мать была жива. Так ты думаешь, герцогиня Алекса все знает?

— Не исключаю.

Часы на южной башне пробили один раз. Лампа чадила, пламя умирало и вновь возвращалось к жизни. Патриарх Теодор вздохнул.

— Тогда мне стоит начать с твоего дяди. Возможно, Алекса знает, возможно — нет. Но сначала я поговорю с принцем Алонцо.

16

Когда маленькая нищенка впервые кивнула Тико, он счел это случайностью, но второй кивок явно был намеренным. Она посмотрела на юношу из-под длинных волос, наклонила голову и пошла дальше.

Ночные улицы заполоняли люди, которые ловили чужие взгляды и отворачивались. Взглянуть мельком, чуть кивнуть. Тико вступил в клан тех, кто не хотел большего. Никто не пытался, никто не желалзаговорить. Кивок говорил: я тебе не враг. Тико посмотрел на нее и понял — она не опасна. Она слишком слаба духом, она враг только самой себе.

Интересно только, почему девочка не считает врагом его.

Когда они встретились в третий раз, она улыбнулась. Еле заметной, хрупкой улыбкой. Нищенка хотела, чтобы он утешил, успокоил ее, хотя бы просто улыбнулся в ответ. Дни для него слишком яркие, свет опасен для глаз. Интересно, почему она тоже бродит по ночам. Этот город полон и в то же время пуст. Он принимает разные формы.

В городе живых за людными главными улицами тянулись другие, пустые. Толпы заполняли центр, но их не хватало на окраины. Однако там скрывался совсем другой город. Совершенно пустой. С такими же улицами и вымощенными кирпичом площадями, с такими же храмами и приземистыми башнями. Когда Тико вошел в него, все живое исчезло, а небо стало серебристым. Все в этом пустом городе вблизи казалось основательным и прочным, но стоило отдалиться, как оно истончалось, становилось полупрозрачным. Те, кто проходили по городу живых, на улицах пустого города казались тенями.

Есть ли здесь какой-то глубинный смысл, гадал Тико, или же мир просто устроен так, и никак иначе. Несколько дней за ним следовали мертвые дети, выкрикивая неслышные мольбы. А потом, в одну из ночей, они исчезли. Другое воспоминание относилось к нубийке с серебряными украшениями на кончиках косичек. Если только она не одна из призрачных детей. А сейчас исчезла и большая часть этих воспоминаний.

Нищенка на ночной улице выглядела совсем юной, в грязном платье, с голыми ногами, обмотанными тряпками. Вокруг лодыжек завязаны веревочки. Иногда Тико встречал ее одну, иногда — с сердитым мальчиком постарше. Изредка с ними вместе шел совсем маленький мальчик.

Она улыбалась, только когда была одна.

За время с новолуния до почти полной луны Тико научился входить в пустой город, прятаться в тенях и красть продукты, в которых нуждался. Все бы ничего, если бы он мог радоваться своим успехам.

Но еда на вкус не отличалось от пепла.

Юноша пил воду по привычке, ел, когда вспоминал о еде. Но его моча почернела, а кишечник не работал уже несколько дней. Тико должен умирать от истощения. Однако он просто голоден. Понять бы только, чего требует его желудок…

— Ты, — произнес Тико.

Она остановилась, повернулась к нему и улыбнулась.

— Ты меня знаешь? — спросил он. Улыбка сползла с грязного личика. Девочка, даже не осознавая этого, огляделась. Ищет, куда сбежать. Переулок позади рыбного рынка длинный и узкий, большая часть толпы идет им навстречу. Девочка попыталась сбросить его руку с плеча, но потом позволила затащить себя в дверной проем.

— Ну? Знаешь?

— Да… — должно быть, выражение его лица напугало девочку, поскольку она тут же начала отрицательно мотать головой. — Я хочу сказать, нет. Я приняла тебя за другого.

— Откуда ты меня знаешь?

Нищенка смотрела на него, обдумывая ответ. Потом все же сказала правду, скорее из страха. Она боялась Тико. Боялась того, что он может с ней сделать.

— Я вытащила тебя из канала.

Тико уставился на нее.

— Ты не помнишь? Я думала, ты умер. А потом ты открыл глаза и посмотрел прямо на меня… — она покраснела. Вряд ли кто-то, кроме него, мог заметить, как изменился цвет ее щек. Но рядом все равно никого не было.

—  Тывытащила меня из канала? В ту ночь, когда я…

Тико повернул ее лицо к лунному свету и посмотрел прямо в глаза. Девочка покраснела сильнее. От нее пахло соленой смесью страха и возбуждения. Когда он принюхался, она стала совсем пунцовой. Сейчас только его руки удерживали ее от бегства.

Под тонким халатом виднелись маленькие грудки. Короткий подол открывал больше, чем принято для девушки ее возраста. Тико попытался представить ее обнаженной. Или полуобнаженной — одна грудь открыта, и под ней видна струйка крови.

— Мне больно.

Нет. Если бы он хотел сделать ей больно, она сразу бы это почувствовала.

— Как тебя зовут?

Девочка колебалась. Поморщилась, когда его пальцы впились глубже.

— Розалин, — ответила она. — И прости за свой наручник… Джош его продал, — добавила она. — Я украла, но продал Джош. Извини.

— Какой наручник?

Она действительно его видела.

Тико смутно припомнил цепи. Его схватили во тьме и быстро сковали. Огонь, потом цепи.

— Наручники, которые ранят…

Розалин взяла его запястье и подняла к лунному свету. Вместо глубоких шрамов на руке была гладкая кожа. Тико увидел, насколько она потрясена, и вспомнил: там и вправду должны быть шрамы. Он уже почти согласился, но девочка вырвалась из его хватки и метнулась в толпу, опустив голову и не оглядываясь.

Тико позволил ей уйти.

17

Масло в лампе уже почти закончилось, когда Джульетта услышала шаги. Может, здесь и самое теплое место в базилике, но она уже замерзла и устала ждать. Пальцы совсем заледенели, и ей пришлось спрятать руки под мышками.

— Вам удалось поговорить с дядей Алонцо?

Она не ожидала, что миссия патриарха окажется успешной. Патриарх мог войти в Сан-Марко в любой момент, его неофициальный палаццо позади базилики делил небольшой сад с герцогским дворцом. Однако все это уступки Марко Поло, сделанные ради признания законности его семьи. Сан-Пьетро ди Кастелло, кафедральный собор Венеции и официальная резиденция патриарха, не зря находился на окраине города.