На третий день София вошла к бабушке в комнату и заявила:

— С меня хватит, надоело. Еле-еле уговорила ее нырнуть.

— Неужели она нырнула? — удивилась бабушка.

— Ну да. Правда, для этого пришлось столкнуть ее в воду.

— А-а. Ну и что дальше?

— Ее волосы плохо переносят соленую воду, — с грустью заметила София. — Они стали такие противные. А она мне нравилась как раз из-за волос.

Бабушка сбросила одеяло и поднялась с кровати. Она взяла свою палку и спросила:

— Где она сейчас?

— На картофельном поле.

Бабушка отправилась через весь остров на картофельное поле. Оно находилось с подветренной стороны, среди скал, чуть выше моря, там с утра до ночи палило солнце. На этом поле, расположенном прямо на песчаном берегу и удобренном фукусом, выращивали скороспелый сорт. Соленая вода то и дело заливала грядки, омывая корни и обнажая мелкие розовые клубни овальной формы. Девочка сидела, прислонившись к камню, наполовину скрытая ветками сосны. Бабушка присела неподалеку и стала лопаткой выкапывать клубни. Так она выкопала с десяток малюсеньких картофелин.

— Видишь, — сказала она Веронике, — посадили одну большую, а выросло много маленьких. А если немного подождать, они бы стали побольше.

Вероника бросила на бабушку быстрый взгляд из-под спутанных волос и снова отвернулась — какое ей дело до картошки и вообще до всего остального.

Будь она постарше, хоть чуть-чуть, подумала бабушка, я сказала бы ей, что понимаю, как ей плохо. Вот так попадешь нежданно-негаданно в спаянный круг, где на правах хозяев все ведут себя так, как они привыкли, как им удобно, как у них заведено, и не дай бог им почувствовать хоть малейшую угрозу сложившемуся порядку. Круг этот станет тогда еще теснее и неколебимее. Жизнь на острове, в которой всем определены свои роли, все имеет свое, и только свое, место, может показаться ужасной человеку со стороны. Она проходит согласно раз и навсегда заведенному ритуалу, на самом деле столь прихотливому и случайному, что можно подумать, будто мир кончается за горизонтом. Бабушка так глубоко погрузилась в свои мысли, что забыла и о картофеле, и о Веронике. Она смотрела, как на полоску суши накатывали с двух сторон волны, подгоняемые ветром, и, слившись воедино, наступали на берег и снова отходили назад, оставив после себя только маленькую спокойную лужицу. Вдруг во фьорде появилась рыбацкая лодка, по обе стороны от ее носа пенились большие белые усы.

— Эй! — окликнула бабушка Веронику. — Лодка плывет.

Она оглянулась в поисках девочки, та совсем скрылась за сосной.

— Эй! — снова окликнула бабушка. — Сюда плывут пираты! Прячемся!

Не без труда бабушка тоже залезла под сосну и прошептала:

— Смотри, вот они. Идут сюда. Давай за мной, нужно перебраться в более безопасное место.

Она стала карабкаться вверх по горе, а за ней, на четвереньках, и Вероника, да так быстро, что только пятки сверкали. Они обогнули небольшую болотистую впадину, заросшую голубикой, и очутились в зарослях ивового кустарника — там было сыро, но куда деваться.

— Ну вот, — сказала бабушка, — теперь мы в относительной безопасности.

Она взглянула на Веронику и поправилась:

— То есть я хотела сказать, что теперь мы в полной безопасности. Здесь им никогда нас не найти.

— Почему ты решила, что это пираты? — шепотом спросила Вероника.

— Потому что они приплыли сюда и нарушают наш покой, — ответила бабушка. — Мы хозяева острова, а все остальные пусть убираются восвояси.

Вскоре рыбачья лодка уплыла. Вот уже полчаса София бродила по острову в поисках бабушки и Вероники, а когда наконец обнаружила их, как ни в чем не бывало собирающих колокольчики, то пришла в ярость.

— Где вы были? — закричала она. — Я вас всюду ищу!

— Мы прятались, — объяснила бабушка.

— Мы прятались, — повторила Вероника, — потому что мы не позволим никому нарушать наш покой. — И она, не сводя глаз с Софии, перебралась поближе к бабушке.

София ничего не сказала, только молча повернулась и убежала.

Остров вдруг показался Софии маленьким и тесным. Куда ни пойдешь, обязательно наткнешься на эту парочку, а когда они наконец скроются из виду, все равно приходится за ними следить, чтобы ненароком опять не встретиться.

Поднимаясь по ступенькам в свою комнату, бабушка почувствовала, как она устала.

— А теперь я хочу почитать, — сказала она Веронике. — Иди поиграй немножко с Софией.

— Нет, — ответила Вероника.

— Тогда поиграй одна.

— Нет, — снова сказала Вероника, и голос ее испуганно задрожал.

Бабушка принесла блокнот и угольный карандаш и положила их на крыльцо.

— Вот, нарисуй картину.

— Я не знаю, что нарисовать.

— Нарисуй что-нибудь страшное, — сказала бабушка, она ужасно устала. — Нарисуй что-нибудь самое страшное и постарайся не беспокоить меня сколько можешь.

С этими словами бабушка заперла дверь на крючок и легла на кровать, закрыв голову одеялом. Зюйд-вест с ровным гулом долетал с берега до середины острова, где как раз стояли дом и сарай.

София приставила к стене садок, забралась к окну и постучала в стекло: три долгих, три коротких. Когда бабушка вылезла из-под одеяла и приоткрыла окно, София заявила, что выходит из тайного союза.

— Ну ее, эту Недотрогу! — сказала София. — Она меня больше не интересует! Что она сейчас делает?

— Рисует. Самое страшное, что только можно придумать.

— Но она же не умеет рисовать, — возмущенно зашептала София. — Ты что, дала ей мой блокнот? Зачем ей рисовать, если она все равно не умеет?!

Бабушка захлопнула окно и легла на спину. Трижды появлялась София, каждый раз с новой ужасной картиной, которые она прикрепляла к оконному стеклу рисунком внутрь так, чтобы его можно было увидеть, находясь в комнате. На первой картине была изображена девочка с жидкими волосенками, по которой ползали огромные муравьи. Слезы лились у нее в три ручья. На второй прямо на голову той же девочке падал камень. На третьей было нарисовано кораблекрушение, но довольно небрежно. Бабушка поняла, что София уже выпустила пары. Когда бабушка снова открыла книгу и наконец нашла в ней место, на котором остановилась, в щель под дверь просунули еще один лист бумаги.

Рисунок Вероники был великолепен. Выполненный с маниакальной тщательностью, он изображал некое существо с черной дырой вместо лица. Существо это надвигалось, выставив вперед плечи, вместо рук у него были длинные, неровно обрезанные крылья, как у летучей мыши.

Они начинались от шеи и волочились по земле с обеих сторон — то ли опора, то ли, наоборот, помеха этому не похожему ни на что бескостному телу. Чудище было настолько ужасно и выразительно, что бабушка некоторое время стояла в оцепенении, а потом отворила дверь и закричала:

— Здорово! Вот это действительно страшный рисунок!

Она не могла от него оторваться, и в голосе ее не было ни снисходительности, ни поощрительных ноток.

Вероника сидела на ступеньке и даже не обернулась. Она подобрала с земли камешек и подбросила его в воздух, потом поднялась и медленными неловкими шагами стала спускаться к берегу. София наблюдала с крыши сарая.

— Что она там делает? — спросила бабушка.

— Бросает камешки в море, — сказала София. — А теперь пошла на мыс.

— Это хорошо. Иди сюда, посмотри, что она нарисовала. Ну как?

— Ничего, — ответила София. Бабушка приколола рисунок к стене двумя кнопками и сказала:

— Какое необычное воображение. Оставим теперь ее в покое.

— Ты считаешь, она умеет рисовать? — хмуро спросила София.

— Нет, — ответила бабушка, — может быть, и нет. Но она, несомненно, принадлежит к той породе людей, которые хоть раз в жизни достигают совершенства.

Луг

София спросила, на что похож рай, и бабушка ответила, что, возможно, рай похож на этот луг. Они шли по лугу вдоль проселочной дороги и остановились, чтобы осмотреться. Было очень жарко, дорога потрескалась и побелела от палящего солнца, листья деревьев и трава вдоль обочины запылились. София и бабушка вышли на середину луга, где не было пыли, и сели в высокую траву, вокруг цвели колокольчики, кошачья лапка и лютики.