Тарзан не мог знать, что за несколько дней перед этим в море, в нескольких десятках вёрст от бухты, разыгралась одна из весьма нередких трагедий: буря разбила и потопила небольшую английскую коммерческую шхуну «Фэнси», и из всего экипажа волны прибили к берегу лишь полоумного матроса, старого Бингса, исполнявшего на судне самую грязную работу и лишь временами, когда на него находил период просветления, способного поддерживать разумную беседу. Большей частью он молчал, беспрекословно исполняя всякое дело, которое ему поручали, и идиотски улыбался.

Пролежав около суток без чувств на берегу, к которому его прибили милосердные волны, матрос пришёл в себя и с трудом поднялся на ноги. Крушение произошло в один из моментов просветления его сознания, и он сразу понял весь ужас своего положения. Шатаясь, он побрёл вдоль берега, надеясь найти товарищей по несчастью. Свои ослабевшие силы он поддерживал моллюсками, в изобилии усеивавшими берег после отлива.

Его надежды оказались напрасны: на всём протяжении берега не видно было ни малейших следов живого существа, ни малейших следов крушения. Ясно было, что шхуна пошла ко дну со всей своей командой и пассажирами, которые даже не успели спустить лодок.

Терзаемый жаждой матрос свернул с берега в лес, рассчитывая набрести на ручеёк или пресную лужу, и двое суток, каким-то чудом уцелев от зверей, скитался по лесу, пока не набрёл на Тарзана.

Когда перед ним как из-под земли выросла огромная фигура смуглого дикаря с занесённым ножом, матрос решил, что ему пришёл конец, и скорей машинально, чем с надеждой умилостивить «вождя», обратился к нему с мольбой.

Это был первый человек, которого видел Тарзан. Смутным инстинктом он угадал в матросе существо, родственное тому непостижимому миру, с которым его познакомили странные плоские предметы – книги, а опыт подсказал ему, что незнакомая обезьяна страдает от голода и жажды. Обхватив перепуганного матроса мощной рукой, он, как белка, взбежал с ним на высокое дерево и помчал к известному ему лесному озеру. Положив его у самой воды, Тарзан стал наблюдать.

Увидев воду, матрос прильнул к краю берега и жадно стал пить. Утолив жажду, он несколько раз окунул в озеро голову. Освежившись этой ванной, он оглянулся на своего спасителя, который, присев по-обезьяньи на корточки, с интересом следил за телодвижениями незнакомца. Матрос понял, что дикарь ему не враг, и обратился к нему с благодарственной речью – Тарзан с изумлением вслушивался в незнакомые звуки, отвечая матросу горловым бормотанием. Вдруг он сорвался с места, исчез на полминуты в чаще т вернулся с большим сочным плодом, который протянул матросу. Матрос схватил плод, закивал Тарзану и приступил к еде.

Контакт между двумя человеческими существами был установлен. Поев, матрос, замигал глазами, и Тарзан оставил его в покое: он видел, что измученной обезьяне хочется спать.

Всё время, что продолжался мертвецкий сон матроса, Тарзан сидел около него неподвижно, ни на минуту не сводя с него глаз. Лёгкими, как ветер, прикосновениями он ощупал матроса и убедился, что его мех ( это были жалкие клочья его одежды) не составляет части его тела, а легко отделяется. На изнанке этого «меха» он разглядел полинявшие очертания тех самых «коязвок», какие он видел на листах книг в хижине, и это ещё сильнее укрепило его в мысли, что пришелец – представитель того странного мира, который открылся ему в хижине.

Через несколько часов матрос проснулся. Он изумлённо вскинул глаза на Тарзана, но, видимо, припомнив всё, заулыбался своему спасителю.

«Еды»! – проговорил он. И, видя, что Тарзан не понимает, он пояснил свою просьбу мимикой: показал на кожуру плода и задвигал челюстями, открывая и закрывая рот.  Тарзан понял, что звуки «еда» означают плод, и тотчас же принёс несколько плодов.

«Кто ты, вождь»? – спросил матрос. Тарзан отвечал невразумительным рычанием. Матрос ткнул пальцем в плод, проговорив: «Еда»!

Потом он несколько раз ткнул пальцем себе в грудь, промолвив: «Бингс»!

Тарзан не понимал. Матрос стал указывать пальцем на все окрестные предметы: на дерево, озеро, птицу, землю, червя. Всякий раз, ткнув пальцем в направлении предмета, он делал паузу и произносил соответствующее слово. Потом он снова ткнул пальцем в себя и проговорил: «Бингс»!

Тарзана осенило. Он понял, что Бингс – имя новой обезьяны. Он несколько раз повторил, тыча матроса в грудь: «Бингс, Бингс»! Матрос улыбался и кивал, так же тыча себя в грудь.

Тогда Тарзан ткнул пальцем и в свою грудь и проговорил: «Тарзан»!

«Тарзан! Тебя зовут Тарзан? Понимаю! Молодец, Тарзан»! – радостно говорил матрос.

Так Тарзан сделал великое открытие: он понял суть местоимений в человеческом языке в их выражении мимикой.

Дав матросу ещё немного отдохнуть и выкупаться, Тарзан потащил его к хижине. Изумление матроса не знало границ. Он шатался, как пьяный, при виде этих несомненных признаков присутствия цивилизованных людей: хижина, хотя и грубая, но построенная по всем правилам плотницкого искусства, книги, печка… И вдруг глаза его разглядели в полутьме быстро надвигавшихся сумерек человеческую фигуру, он нагнулся – скелет! Рядом, на постели, – другой скелет. Вот колыбелька – и в ней маленький скелет…

С криком ужаса матрос кинулся вон из хижины, и никакая мимика Тарзана не могла заставить его вернуться в неё.

Ночь матрос провёл под могучей защитой Тарзана в развилине исполинского дерева, куда не мог добраться никакой зверь.

Утром Тарзан спустился с матросом на землю, и они направились к хижине. Но у входа матрос остановился, как вкопанный. Тарзан схватил его за шиворот и потащил было в дверь, но на лице матроса отразился такой ужас, он так плотно закрывал себе руками глаза, что Тарзан смутно понял: какое-то могучее и совершенно непреодолимое чувство не даёт Бингсу войти внутрь, и принуждать его к этому не следует!

Он оставил матроса снаружи, а сам отправился в хижину, откуда вскоре вынес груду книг. Бросив книги к ногам матроса, Тарзан недоуменно и вопросительно вперил в него глаза.

Бингс стал рассматривать книги. Он знал грамоту и читал довольно порядочно, но писать никогда не мог выучиться, как следует. Корявые пальцы с трудом держали перо.

Тарзан нетерпеливо тыкал в картинки, изображавшие зверей, птиц, растения, и посматривал на матроса. Бингс понял, что «вождь» просит учить его. Он немедленно приступил к делу: указывая на предметы, называл их и заставлял Тарзана повторять за собой слова. Слова, как это делается в начальных книжках для чтения, были все односложные, и первые шаги Тарзана дались ему без особого труда.

Занятия происходили чаще всего на вершине того дерева, где Тарзан ночевал после первой встречи с Бингсом. Здесь матрос устроил себе сносный шалаш для защиты от дождя и солнца, так как в хижину он боялся заходить, а на земле он легко мог бы сделаться добычей диких зверей. Обезьянам своего племени Тарзан не говорил о новом знакомом, сами же они почти никогда не подходили к хижине.

В какой-нибудь месяц Тарзан с помощью Бингса овладел основными понятиями человеческого быта и мышления и кое-как объяснялся с матросом, умственный кругозор которого был не особенно велик.

Спустя некоторое время матрос нашёл возможным приступить к ознакомлению молодого дикаря с азбукой. Он стал расчленять слова на звуки и указывать буквы, соответствующие последним. Это было для Тарзана полным откровением: хотя он и привык соединять сочетания «козявок» с пластическими образами предметов, и буквенные соответствия предметам ему были уже более или менее понятны по догадке, но изображения «козявками» слов и то, что каждая «козявка» соответствует звуку, впервые открылись ему во всём потрясающем значении этого факта.

Толстым сучком матрос чертил на песке печатные буквы – рукописные он сам еле знал и не почёл нужным знакомить с ними Тарзана, – и так он научил Тарзана писать. Велика была его радость и гордость, когда дикий ученик впервые написал его имя: «Матрос Бингс» и своё собственное: «Тарзан-от-Обезьян»!..